"Когда мне сказали, что у меня девочка, я подумала: «Ну, вот. Еще одна мученица родилась!» Мученица! Ты представляешь, ну как можно было такое сказать ребенку? Как можно было это страшное слово, вот так, я не знаю, как сказать, заклеймить. Вот, она меня действительно как заклеймила им и все повторяла, что я буду страдать и что и месячные и роды — это страшно больно и грязно. Она и назвала меня так, словно издеваясь! Ева! Сначала блаженное неведение, а потом изгнание из рая.
Ева — моя лучшая подруга, допивала вторую бутылку вина и я с трудом понимала ее уже сильно невнятную речь.
— Я не поняла, тетя Катя тебе так говорила?
Тетя Катя — Евкина мама славилась своей боевой позицией, что касалось абсолютно всего, связанного с дочерью. Ни один родитель не бился так за своего ребенка, Еву даже мальчишки снежками не закидывали, боялись ее матери. И поверить в то, что тетя Катя говорила такое, я не могла. Ева высморкалась и налила себе еще бокал вина.
— У нее несколько любимых слов, среди них одно из самых частых — «стыдно». «Вот фотография, где я беременна тобой, но живот пуховым платком прикрываю, потому что стыдно». «Мама, что тут стыдного?» — спросила я ее недавно, «что стыдного в беременности, родах и месячных?» Она так губы сжала в полоску и стала снова мне пересказывать в каких муках она меня рожала, как ей было адски больно, как она стеснялась и боялась, что врач окажется мужчиной, как порвалась сильно, как ее зашивали. Я уже слышать это не могу, они как сговорились, свекровь мне в деталях свои роды и аборты описывала, они словно питаются моим страхом!
Ева залпом выпила бокал вина и залилась слезами. Я ничего не говорила, вспоминая свое детство. Мама мне говорила, что у меня ужасно страшные коленки и что мне нельзя носить короткие юбки. Мне тогда было лет пять, когда она мне это выдала и я поняла, почему мама меня одевала в юбки чуть ниже колена или в брюки.
Такая длина меня до сих пор бесит, она невнятна и сера, как и все компромиссы: ни короткая юбочка, как у всех, но и не платье принцессы, которым пол можно подмести. К индивидуальности мы начинаем стремиться позднее, а сначала очень важно, чтобы все было, как у всех. Эта несуразная длина юбок и платьев меня выделяла и мне это сильно не нравилось, но мама сказала, что мои коленки надо обязательно прятать и я ей поверила. Тогда поверила, всю жизнь верила...
— Ника, Мишка так детей хочет, он с ума меня этим сводит, а мне страшно. Понимаешь? Мне дико страшно этой боли, этой крови, этой грязи, — Ева дернула меня за рукав, возвращая в свои проблемы и опрокинула почти пустую бутылку. Темно-красное вино выплеснулось на белую скатерть, это было так пугающе, так созвучно ее словам про кровь, что подруга сказала «меня сейчас вырвет» и побрела в туалет.
— Ну, что, мозгокрут, все вино в доме вылакали? — муж вернулся домой несколько не вовремя. Ухмыляясь спросил, дадут ли ему поесть и пошел мыть руки, брезгливо посмотрев на дверь туалета, где Ева шумно избавлялась от всего выпитого.
Я положила на сковородку котлеты и кашу и поставила на плиту. Когда муж называет меня мозгокрутом, значит, он опять не в духе и заплаканная подруга на кухне его будет сильно раздражать, а меня потом ждет вечер издевок и насмешек.
— Я провожу Еву, — сказала я Андрею, накладывая его ужин на тарелку.
— Ну, ну, смотри, чтобы вы не проводились в кабак и чтобы вас не замели, вытаскивать тебя из каталажки у меня нет никакого желания, — съязвил муж.
Я промолчала, пусть спокойно поест, перебесится и когда я вернусь домой, мы просто поговорим о пустяках и ляжем спать. Хорошо, дети сейчас в деревне, не видят всего этого.
Я не успела перехватить Еву и она вернулась на кухню, и Андрей, все также брезгливо морщась, налил ей водки. Я ненавидела его в такие моменты, в нем не было элементарной жалости, сочувствия, все переживания он считал бабскими выдумками и когда меня доводил до слез, просто спокойно изучал, как я рыдаю и кричу на него, смотрел на меня в такие моменты, как на бабочку, живьем приколотую булавкой к кусочку пробки, с интересом и презрением. Если он никогда не жалел меня, то Еве он и подавно не сочувствовал и, посмеиваясь, смотрел, как ее развозит еще больше.
— Спасибо, дорогой! Такой я ее не дотащу.
— Вызывай такси и пусть едет.
— Нет, она останется у нас, я ее не отпущу в таком виде.
— Ну, ну, ты же у нас добренькая, всех жалеешь.
Андрею зачем-то нужен был скандал и он старательно подводил меня к нему. Я прекрасно понимала, что он мной ловко манипулирует, но ничего не могла с собой поделать и «велась» на его слова, как дура. Обычно я бы уже сорвалась, стала орать и выяснять отношения, но сегодня я почему-то сдержалась. Возможно, не хотела полоскать наше грязное и застиранное белье перед лучшей подругой, хотя она про нас знала многое, да и ее собственное закулисье семейной жизни было мне известно. И оно не благоухало розами и фиалками.
— Я постелю ей в детской, — ответила я мужу, не обращая внимания на его ухмылку.
Ненавижу это слово — добренькая. Вроде бы похоже на «добрая», но сколько же в нем яда и сюсюканья. Добренькая — мелочная подхалимка, не имеющая своего мнения, угождающая всем, так я это понимаю и Андрей прекрасно знает это, я не раз говорила, что я чувствую и просила не называть меня так. Есть слова, которые раздражают, у всех есть и если живешь с человеком, я думаю, можно относиться к его заскокам немного со снисхождением. Если любишь, конечно.
Если... если... если... начинать повторять одно слово десятки, а то и сотни раз, оно становится колючим, грубым, меняет свое значение, так и с этим «если любишь». Андрей меня уже не любит, я это знаю давно. Чувства прошли и остались привычка, дети, квартира и если все менять, как мне иногда хочется, когда я устаю от наших ссор, его презрения, даже не безразличия, я вяло думаю, что надо бы все изменить, но... Опять это «если»!
Я постелила Еве и решила тоже заночевать в детской, Андрея это взбесило и он, противно улыбаясь, пожелал нам спокойной ночи, добавив, что туалет лучше оставить открытым, чтобы Ева не выпачкала всю квартиру, а еще лучше поставить таз около ее кровати.
— Я так и сделаю, — ответила я мужу и закрыла дверь.
Меня зовут Ника, по паспорту Вероника, но так меня никто никогда не называл. Ника — безрукая и безголовая богиня победы, порхает, вершит судьбы, помогает, а сама без рук и головы, как всем известно. Это про меня. Я умею слушать и умею помогать. Всем, кроме себя самой.
— Поговори со мной, — это я слышу постоянно и на меня выливаются чужие ссоры, обиды, предательства, боль и страдания. Мне становится плохо, а у собеседников волшебным образом все устраивается.
— Ах, — говорят они, — тебе надо открывать психотерапевтический кабинет, ты так умеешь слушать!
— Ах, — отвечаю я, — тогда я сыграю в ящик очень быстро, потому что проблем вокруг много, а я одна.
Я стала сторониться людей и отказываться от долгих разговоров, на меня обижались и даже разок прокляли, я пережила, я сильная. Но вот Ева — лучшая подруга и я обязана была ей помочь.
Все, что она рассказала, для меня явилось абсолютной неожиданностью. Тетя Катя любила ее больше жизни и я и представить не могла, что именно она внушила дочери давным-давно, так давно, что уже и сама об этом не помнит, скорее всего (а частые воспоминания о тяжелых родах считает полезными для молодой дочери), и искренне недоумевает, почему Ева не рожает ей внучат. Надо было знать мою подругу — ранимая, ее чуть тронь — сразу синяк и в прямом и переносном смысле. Смешно, она даже пауков перед уборкой из квартиры выносит во двор, говорит, негоже их убивать, они полезные. Фу, мерзость полезная, я их ненавижу и боюсь.
Я ворочалась на узкой кровати и не могла заснуть. Вечер выдался странный, слишком откровенный даже для меня, я прокручивала в уме все Евины откровения, пыталась понять, как же ей помочь и что мне теперь делать. Вообще. Включая свою собственную жизнь. Я почему-то начала вспоминать все свои детские обиды, вернее только одну, но самую главную, которая причиняла боль до сих пор, несмотря на то, что по меркам взрослых это была даже не неприятность, это было ничто, а мне это коротенькое платьице, которое мне не купила мама, до сих пор не давало покоя.
У всех девочек такие были — из тонкого батиста, с красивой вышивкой, я даже ее помнила в подробностях, цветы и бабочки, а пояс на платье завязывался сзади красивым бантом и было оно в мелкую клеточку, такую мелкую, что немного рябило в глазах и белый передник был нашит так красиво, так невероятно элегантно, что в нем хотелось кружиться и порхать и само платье было моей мечтой. Недосягаемой, как оказалось.
Я замужем, у меня двое чудесных мальчишек, муж меня не любит, хотя я еще привлекательна и даже красива и я все еще переживаю о платье, которое мне не купили, когда мне было лет семь. Это все было настолько абсурдно, что я сначала поплакала по тому платью, а потом рассмеялась. Я засыпала с твердым намерением поговорить с Евиной мамой, да и со своей тоже. Эти проклятые страшные коленки все не давали мне покоя.
Утром все было предсказуемо. Андрей — злой и недовольный молча сжевал яичницу и, не попрощавшись, ушел на смену, Ева встала поздно и сказала, что теперь мы сможем встречаться только у нее, потому что ей невероятно стыдно за все. Она снова начала плакать и жаловаться, жаловаться, жаловаться...
— Ты знаешь, чем меня мама обидела больше всего? — перебила я подругу.
— Тебя? Да у тебя идеальная мама, — удивилась Ева.
— Вообще-то все считают идеальной именно твою маму, — ответила я. Ева ошеломленно замолчала.
— Возможно, нам надо поменяться мамами? — предложила я, а потом рассказала о том самом платьице, у Евы такое было, кстати.
— Ты — больная — вынесла она мне вердикт, — я тебе о таком серьезном, а ты о платье! — Ева даже слегка обиделась и засобиралась домой.
Я не стала ее удерживать. Она рассказала мне слишком много личного, интимного, о таком обычно говорят только с чужим человеком, зная, что или больше его никогда в жизни не увидишь или он связан по рукам и ногам врачебной тайной. Есть вещи, о которых не говорят даже с близкой подругой. Еве надо было свыкнуться с мыслью, что теперь я знаю ее самый сокровенный страх. Я не удивилась бы, если бы она начала меня избегать. Так оно и случилось. Ева исчезла на несколько месяцев, отделываясь короткими сообщениями. Я не обижалась на нее, я понимала, должно пройти время. Тем более, что и своих собственных проблем у меня хватало.
— Мам, как ты опишешь идеальный дом? Буквально, парой слов? — спросил меня мой старший как-то вечером. Андрей по обыкновению задерживался на работе, мелкий играл в комнате и Сашка, попивая приторный чай, вдруг задал мне неожиданный вопрос.
— Уют, комфорт, любовь, ммм, новый ремонт? — постаралась отшутиться я.
— Обрати внимание, что любовь ты поставила только на третье место.
Я пожала плечами.
— Просто оговорилась.
— А ты не спросишь меня, как бы я описал идеальный дом? — спросил сын.
— Сашка, как ты видишь идеальный дом? — послушно спросила я, посмеиваясь.
— Это убежище, — ответил сын и посмотрел на меня с такой болью, что я даже не смогла ничего сказать.
— Это место, где ты чувствуешь себя в безопасности, абсолютной, — продолжил сын, — дом — это моральное спокойствие, прежде всего. Он может быть без ремонта и не убранным, может быть крохотным или с крысами и тараканами, но там безопасно.
— С крысами и тараканами не может быть безопасно, они столько болячек переносят, — я еще пыталась обратить все в шутку, но Сашка, пристально глядя на меня, мою попытку не оценил.
— Почему вы с папой не разведетесь?
— Ты что? Что ты такое говоришь?
— Мам, ты знаешь, я недавно к Лешке забежал, а там его отец с матерью что-то на кухне готовят, меня усадили кофе попить, я посмотрел, как они все друг с другом разговаривают. Это не кино, не сопливый роман, это жизнь и они там не ругаются, смеются, подшучивают друг над другом, Лешка чашку разбил и его не ругали, сказали «на счастье», отец дома, а не на работе и веселый такой и мать его не пилит. Я вот так хочу, понимаешь? Ты же сама мучаешься, мам. И не надо говорить, что это ради детей. Я же домой не хочу приходить, ты пойми, вы постоянно ругаетесь или не разговариваете, отец на тебя с презрением смотрит, мам, я не хочу так, — повторил мой старший и выскочил из кухни.
Я поняла, что его слова оказались той пылинкой, что сломала хребет слону. А именно, положила конец нашему неудачному браку. Бывает так, что терпишь, долго терпишь, все надеешься на лучшее, все думаешь, что надо бы подождать... А чего ждать? Если все с самого начала было не ахти и думала, ну, вот ребенок будет и все изменится, а потом, вот второго рожу и уж точно все по-другому пойдет, а оно не идет. Совсем и никак.
Я немного поплакала и пошла собирать чемодан. Самое необходимое, потом Андрей возьмет то, что посчитает нужным.
Так я ему и сказала тем вечером. Я еще надеялась, что он рассердится и скажет, что я спятила и что он никуда не пойдет и что у нас семья, но этого не произошло. По его довольной улыбке я поняла. Это и была его цель, чтобы я сама его выгнала, чтобы пользоваться всеми благами статуса «жертвы», чтобы ославить меня и полить грязью.
Жизнь — не сказка, но и не сплошная трагедия. Вернее, она все вместе и какой жанр тебе выпадет пережить в следующее мгновение, неведомо никому, даже Господу Богу, я в этом уверена почему-то.
Как это ни странно, но к жизни, к новым мечтам и новому дыханию, меня вернули мои страшные коленки. Я высказала маме все, что я думаю о навязанных стереотипах красоты и не купленному платью, я орала и говорила, что она мне навешала столько комплексов, что теперь мне один путь — к психоаналитику, я в первый раз кричала на свою мать и высказала ей все, что копилось всю мою жизнь.
— Боже мой, Ника, — только и смогла ответить мама, — платье я не купила, потому что денег тогда не было, оно дорогое было, ты забыла просто, я тебе объясняла, а коленки... Каждая мать видит своего ребенка идеалом, но хочется все равно его немного улучшить. Ника, родная, я и сама тогда была еще ребенком и мне так хотелось, чтобы ты была красивее всех! — мама высморкалась, а потом сказала то, что вернуло меня на твердую землю.
— Понимаешь, Никуша, жизнь, как это не банально звучит — это дорога и ты идешь по ней и рядом не всегда веселые, умные и воспитанные дети, любящий муж и чистая, красивая собака с бантом на шее, там есть и собачьи какашки и грязь и мусор, там есть цветы, но есть и засохшая трава, там есть колючки, но есть и кустики земляники. Там все есть. И не надо оглядываться назад. Просто иди вперед. Обходи кучки, как ты обошла Андрея, смотри под ноги, но и не забывай, что вокруг — красота и забудь ты о своих коленках, не оглядывайся и не пережевывай прошлое, его уже нет! Прости меня, я не думала, что это настолько тебя ранит, я про коленки и платье.
Мы с мамой немножко поплакали и сказали друг другу, что несмотря ни на что, несмотря на то платье и на мои сегодняшние вопли, мы любим друг друга, мама сказала, что мы две дурочки и пошла разогревать суп, потому что «тоску всегда можно обмануть сытым животом,» так еще сказала мама. А я представила себе дорогу — местами асфальтированную и удобную, местами непролазную грязь, местами скучную и унылую и поняла, что мама права. Понадобилось столько лет ходить с этим грузом невысказанных претензий, чтобы в один прекрасный момент все рассказать и получить даже не отпущение грехов, а благословление. И это было счастьем.
— А что делать Еве? — спросила я маму, рассказав ей про демонов подруги.
— Ника, откуда я знаю, я просто человек, могу предположить, что ей тоже надо просто поговорить с Катей, она ведь хотела как лучше, я не уверена, но скорее всего. Может быть она так хотела Еву защитить или предостеречь, я не знаю, Катя просто повторяла то, чему учили ее саму, она ведь тоже просто человек. А Еве лучше бы идти вперед и помнить, что рожать сейчас можно без боли, — ответила мне моя мудрая мама и налила мне большую тарелку ароматного супа.
Жизнь — дорога, но не сказочная. Попадаются, конечно, принцы и кареты, но редко, они — штучный товар, да иногда и не поймешь, настоящий ли принц или ряженый. Мой бывший оказался ряженым, к сожалению. А нового я пока не встретила. Я даже не уверена, будет ли он вообще, но я поняла, что Сашка оказался прав.
Дом — это убежище и если приходишь туда, где тебе всегда рады, где посуда вымыта и разбиты всего лишь две тарелки, а в компенсацию нарисована картина — три психоделических цветка, если в доме не ругаются всерьез, если домой стремишься всей душой, это и есть идеал. Возможно, даже появится тот, кто захочет разделить с нами этот идеальный дом. Возможно.
Автор: Оксана Нарейко
