В 33 году голод был таким, что многие не думали выжить, отекшие лица, круглые большие животы, ноги, словно налитые свинцом, синюшность под глазами все это было признаками скорой смерти.
Утро Кати начиналось с плача детишек, а их у неё было пять, голова раскалывалась от мольбы: «Мама, дай поесть». Две ложки крупы на большой чугунок воды получалась такая жижа, но и её дети сидя с ложками ждали с большим нетерпением. Каждая ложка крупы была на счету, и боясь, что дети поедят крупу сырой, каждый день мама Тани прятала от детишек под замок драгоценную торбочку. Неурожай спровоцировал голод неимоверной силы, старожилы не помнили такого за всю свою жизнь. Нет хлеба, нечем кормить скотину, засуха выжгла все посевы и даже обыкновенная сочная трава от пылающего зноя превратилась в безжизненную солому.
Скелеты коров медленно ходили по выгону в поисках травы наклонив головы и не найдя её, поднимали такой рев, что на душе становилось страшно, с каждым днем было страшнее и страшнее. Многие порезали скотину, но соль была в таком дефиците, что в обмен на неё из дома несли все. Даже было и такое, что кадку, где была соль, мама Тани порубила на мелкие части, и когда варила пустые щи, то кидала щепочку от бочки, чтобы хоть как-нибудь подсолить их. Хлеб пекли с мякиной, с крапивой, лебедой и считали, что жить можно, какой никакой, а хлеб есть. Ну, а если перепадала кружка молока за день с таким хлебом, то это не день, а праздник.
Деревня напоминала остров, и на этом острове выживал каждый, как мог. А как можно было выжить без хлеба, соли, молока, овощей, мяса?
Первое время на базаре обменяли все, что можно было на краюху хлеба, то потом наступал день, когда нечего было обменивать. Кислица, щавель собранные на лугу просто на просто разъедали пустой желудок и кроме боли никакой сытости они не приносили. Часто начиналась дизентерия и тогда уж понос с кровью просто убивал ребёнка за пару дней.
На базар несли все, что попадалась под руку, это: валенки, калоши, шали, тулупы, самовары, рушники, а кто и подушки, одеяло, лишь бы обменять на крупу, соль, муку.
Однажды, узнав, что у Кати пятеро детей и нет мужа, щедрый старик дал несколько кусочков сахара, уж детишки пили чай из самовара медленно облизывая кусочки сахара. В избе стояла мертвецкая тишина, только самовар жалобно стонал, предрекал.
Наблюдая за детьми Катя завыла от страха, а что завтра будет? Менять больше нечего, дети голодные, раздетые, босые, сейчас жара, а зимой? Корова сдохла, поле с пшеницей выжжено, чуть-чуть картошки взошло, да буряка пару грядок. Вой, не вой, а стала своих пацанов собирать побираться, а дочек в город, может куда на фабрику в подмастерье, может куда в няньки.
Побирались далеко от дома, ночевали где придётся, было по всякому, кто подаст сухарик, хлебушек, кулечек соли, кто прогонит, кто кружку молока даст, кто лоскут ткани на штаны, иногда провожали добрым словом, иногда собак спускали.
В селе от голода умирали дети, как мухи, были такие семьи, что хоронили в один день по двое детей, люди не голосили, просто шли, поднимая пыль ногами, словно в кандалах и изредка крестились. Ни о каких поминках не было и речи, многие матери возвращаясь с погоста готовились к очередным похоронам.
Вот так и жили, жизнь и смерть, и смерть опережала жизнь, оскалив свой рот, прищурив глаза выбирала свою беззащитную жертву, и часто проторив дорожку в одну семью не сворачивала с неё, пока не заберёт всех. Слава богу Катя не схоронила своих детей, выжили.
Наконец-то наступили те времена, когда нивы заколосились, живность приобрели, начали пахать, сеять, бог одну руку протянул людям, а другой рукой гнал голод осмелевший, наглый, беспощадный. Дети подрастали и рано они стали взрослыми, пережив голод им ни по чем был любой труд, тепло в избе, краюха хлеба на столе, вот это и есть счастье. А мама думала: «Вот бы дочек определить замуж за лошадных женихов, да чтобы дома были добротными, чтобы не строили, пупки не надрывали, да что бы скотина в доме водилась. А уж какая свекровь или свекор? То вопроса нет».
Познав голод и унижение вместе с ним каждая девушка страшнее ничего не представляла, а уж если парень не урод, да лошадь в яслях стоит, да земля урожайная то, о чем мечтать, если каждый день каша, хлеб, похлебка и щи с заправкой, то кто же за такого не пойдет? Только вопрос, они-то бедные, без отца с малых лет, приданого нет, кто же к ним посватается? А вот и не угадали?
Пришёл Тимофей домой и с порога: «Мам, а давай Таню засватаем? Посмотрю на неё, и диву даюсь, любого мужика обскачет, видел, как она косит, только свист стоит, а ещё я видел, как она за плугом идёт, аж страшно, она то старшая в семье, за отца всем младшим, и красотой бог не обидел, только одета как будто побираться собралась».
Мать Тимофея сначала заохала, вроде и голосить приноровилась, да, отец напомнил ей, какую её привёл с свой дом, юбку носила одну, на праздник лицом надевала, а в будни изнанкой, и быстро её на место поставил. Перекрестила сына мама и пошла сватать Таню. Уж сколько радости было дочку выдать в сытный дом, да большой, да с баней, да свекор есть, все же два мужика, как никак, а про мужицкую работу забывать будет доченька.
В приданое и дать нечего, о чем сразу сказала Катя. На что жених сказал: «Приданное в руках, к голове, умница, красавица, работяга, это и есть приданое».
Таня и знать не знала Тимофея, пару раз видела, понаслышке слышала, что любая за него пошла бы, и в душе радовалась, что на нее жребий упал. Свекровь не нарадовалась на Таню, слава богу, не невестка, а золото, уж очень характером добрая, какая-то сильная не по-женски, какая-то выносливая, а скромница сил нет.
Первое время сядут завтракать или обедать, так Таня все норовит себе поменьше кусочек взять, и все смотрит, чтобы муж три ложки черпнул из общей чашки, а она одну, все стеснялась, все мужикам лучший кусок. Пришла как-то в чулан за мукой хлеб печь, а там ящики с салом, с ветчиной, муки в ларях всякой, а крупы какой никакой, молоко в крынках, сметана. Посмотрела Таня и стало продумывать как бы своих бы подкормить? Как бы муки бы им побелее отсыпать? Как бы сальца слямзить, как бы ветчинки отрезать. Даже спать не могла, видя, как мама с младшими перебивается.
Таня думала, может у свекрови попросить? А может у свекра? К матери Таня ходила по большим праздникам, уже сама отвыкла от такой нищеты, а так как сама не хозяйка при муже, то ничем не могла помощь. А перед одним праздником, когда готовились принимать гостей, заплакала Таня и все рассказала свекру, что не может она спокойно жить, зная, как матери тяжело, что у них сало по праздникам, что хлеба белого не видят, что как бы мама не старалась, а нищета хозяйкой в доме хороводит.
Слышит Таня как свекор, что-то говорит жене, свекровь начала причитать, мол, всех не прокормить, что её то без приданого взяли, что запас продуктов карман не жмёт, что когда голод был, спасибо запасу они выжили, а потом Таня услышала, как свекор сказал: «А, что ты представляешь из себя без мужика? А, что бы ты делала в голод ни с одним сыном, а с пятью детьми? А что бы делала, если бы я послушал бы мать и на тебе сироте не женился? То-то, пойдём в чуланы и в амбары, а сына вели лошадь запрягать, и я горжусь невесткой, что у неё кусок в глотку не лезет, что о своих думает, что жалость, а не желудок вразумит, так, что давай, открывай замки».
Тимофей тоже радовался, когда грузил мешки, приятно ему было слышать благодарности от Тани, радостно было видеть её счастливой. Вечером подъехали они к свахе, свекор низко поклонился, перекрестился и велел принимать гостинцы, а уж мама Тани не думала, что все для них, и мука высший сорт, и крупа, сало, ветчина, мыло откуда-то, и даже в придачу рулон ткани, все от жадности свекровь брала, а дочек нет, так и лежала ткань, ждала своего часа.
Свекор подошёл к свахе обнял её и сказал: «Это тебе награда за то, что в голод сохранила детей, за Танюшку, за то, что на первом месте вы у неё, что она не обрадовалась, что ест вволю, а загорюнилась, что вы голодны.
Так, что сваха не последнее мы отдаём извини, что сам не догадался снарядить подводу, у нас этого добра немерено, я живу и радуюсь на свою невестку, бог даст внучат народит, и не как мы с женой, а как ты, пять не меньше, главное я спокойно буду ждать старость.
Да хлеб всему голова, но главное, чтобы есть этот хлеб не втихомолку, и не в одиночку. Будет у нас, будет и у вас. Спасибо тебе за дочь, и спасибо богу за хлеб».
Рады были все, все были счастливы и ни кто не знал, что радоваться осталось мало, скоро начнётся война, проклятая война…
Автор: Красная Бусинка
