Екатеринбургский купец первой гильдии Евгений Иванович Первушин вызвал к себе сыновей Михаила и Николая и повел речь: «Полно лоботрясничать да за мамкину юбку держаться. Мне помощники нужны грамотные да знающие. Потому вот вам мое решение. Собирайтесь-ка в путь да поезжайте в стольный Киев-град. Будете учиться на инженеров в Политехническом институте. Да не дурить там! Ступайте».
Крут был батюшка, спорить было бесполезно. Да молодые люди и не возражали особенно. Интересно было пожить в большом чужом городе без родительской опеки.
Матушка Анфиса Федоровна украдкой смахивала слезу, собирая сыновей в дорогу. – Господи, спаси и сохрани ее чад любимых! Сразу два сыночка вылетают из гнезда родительского. И хотя семья большая – шутка ли, одиннадцать детей, из них пятеро – малые несмышленыши, – но сердцу материнскому не прикажешь.
Отпускать от себя детей – смерти подобно. Как они будут обходиться без ее материнской ласки да заботы? Кто их накормит, обогреет, обстирает? Кто приглядит, чтоб платье было в порядке, вычищено, отутюжено – все-таки молодые господа, нужно выглядеть подобающе. — Анфиса Федоровна горестно вздохнула. – А даль-то какая! Не съездишь, не проведаешь как они там, соколята мои!
Учиться оказалось на удивление легко. Посещай занятия и семинары, вовремя сдавай курсовые да экзамены и посылай домой победные реляции. Отец был доволен – еще немного и будут у него два дипломированных инженера, – поэтому большими деньгами не баловал, но и не стеснял в средствах.
Студенческая жизнь захватила, много читали, спорили, ходили по музеям и выставкам – самообразовывались.
Киев братьям понравился. Они уже успели полюбить его. Крутые спуски, горушки напоминали им родной Урал. Большой оживленный город – тоже похоже. А в остальном, конечно, Киев совсем другой – южный, веселый, цветной. Зеленый… утопающий в зелени раскидистых каштанов – по весне по всему городу горят их белорозовые свечки, а над городом парит зеленая Владимирская горка.
Синий… синий Днепр и темно-синее небо с белоснежными шапками облаков, цепляющимися за золотые купола Киево-Печерской лавры. Привольный. Братья открывали для себя все новые и новые уголки. Постепенно излазили, изучили весь город. И Владимирский собор с дивными росписями, и средневековую Святую Софию с древними фресками вниманием не обошли. Но вечный праздник Киева – брусчатка, шум и праздничное разноголосие Крещатика.
В свободное время молодые люди любили совершить здесь променад. Приятно было прогуляться, изображая денди, небрежно поглядывать по сторонам, ловя взгляды хорошеньких барышень, «себя показать – других посмотреть».
Однажды, пока Николай дома доделывал курсовые чертежи, Михаил пошел прогуляться один.
День выдался чудесный. Ласковое весеннее солнышко подсушило все лужи. На натянутых во дворе веревках хозяйки сушили постиранное белье, а под ним тут и там на коротеньких чешуйчатых ножках выглядывали желтые шапочки мать-и-мачехи. В свежевымытых окнах весело прыгали солнечные зайчики. В воздухе пахло клейкими листочками, молодой зеленью. У раскрытого парадного художественной галереи он увидел афишу новой выставки. Решил зайти.
Миша задумчиво-безразлично переходил от картины к картине. Как вдруг его внимание привлекла вошедшая в зал пара: худощавый неприятный молодой человек с ранними залысинами, в черном сюртуке и очаровательная юная барышня с маленьким белым бантиком в высокой прическе и белой кружевной пелерине. Высоко поднятые волосы придавали ее головке вид прелестного цветка. Еще трогательнее смотрелась тонкая детская шея. А сколько грации в каждом движении!
Казалось, от девушки исходит чуть заметное белое сияние, может, это сама Весна посетила выставку?
Никогда еще Михаил не видел такой прелестной особы. Само совершенство! Молодой человек, напротив, сразу же не понравился Михаилу. По какому праву он сопровождает «чудесное видение»?
Он ей совсем не пара!
Но как обратить на себя ее внимание? Так хотелось, чтоб на нем задержался мягкий взгляд ее серых глаз. Решение пришло почти мгновенно.
Выставка была общедоступной. У соседней картины стояла небольшая группа крестьян. Миша быстро подошел к ним и громко начал: «Видите ли, на этой картине известный художник изобразил…», – речь текла легко и вдохновенно, крестьяне утвердительно закивали головами, разглядывая полотно и радуясь знающему доброхоту. Миша говорил все громче, а сам искоса посматривал на девушку.
Он видел, как ее спутник недовольно поморщился и, взяв барышню под локоток, увел ее от непрошенного соседства в другой зал. Михаил не растерялся: – А теперь, попрошу всех в соседний зал…- Вот когда пригодились познания из многочисленных изданий по живописи. Со стороны могло показаться, что это читает лекцию заправский экскурсовод, а не случайно забредший студенттехнарь. Толпа слушающих росла.
Молодого человека явно раздражал нахальный студент, бросавший пламенные взгляды на милую Мари. Как раз сегодня он хотел выяснить как она отнесется, если он предложит руку и сердце, и, конечно, в будущем значительный капиталец. Ведь, он единственный наследник тетки-графини. Вольдемар понимал, что он не красавец. Но и Мари, хоть и хорошего рода, дворяночка, но из обедневших, на многое притязать не могла. Отец – уважаемый Александр Иванович – управляющий банка, мать – милейшая Мария Петровна – занимается домом.
Мари Владимиру очень нравилась: не красавица, но очень мила – видна порода, воспитание прекрасное, знает несколько языков, рукодельница, танцует, поет, играет на фортепиано. А сейчас с сестрой Лелей посещает курсы сестер-милосердия.
Но, видно, не получится у них сегодня решительное объяснение. Как объяснишься, когда нахальный студент буквально преследует их по пятам со своей толпой. Они уже в пятый зал переходят…
– Пойдемте, милая Мари, я отвезу Вас домой. Он поймал пролетку, и они уехали.
Дома мать вопросительно взглянула на Мари – произошло ли решительное объяснение. Та, поняв взгляд, молча покачала головой.
Владимир уже два месяца был принят в их доме, ездил почти на правах жениха. И хотя это не обсуждалось, семья понимала, что пусть нет любви, вариант не плохой.
Про нахального студента Мари тоже промолчала. Оставшись одна в своей комнате, она вспомнила его: высокий, стройный блондин с высоко взбитым коком волнистых волос, синими глазами и щегольскими темными маленькими усиками; пылким красноречием он разительно отличался от скучноватого Вольдемара. Как он пытался обратить на себя ее внимание! Она улыбнулась, веселые искорки мелькнули в глазах. Но к вечеру Мари о нем забыла.
Каково же было ее изумление, когда два дня спустя, вернувшись с курсов и пройдя в столовую, она увидела за обеденным столом «нахала» и еще одного молодого человека.
«Нахал» невозмутимо встал и вежливо раскланялся. Его брат – это оказался брат – тоже.
Мама разъяснила недоразумение. Оказывается, еще вчера к ним приходил милый молодой человек. Он рассказал, что они с братом – студенты, «маменькины сынки», к жизни не приучены и очень хотели бы снять комнату с «пансионом» в хорошем доме, платить будут исправно. Молодой человек был так мил, произвел самое приятное впечатление, мама не смогла устоять, пожалела юнцов и комнату сдала. Столоваться молодые люди будут у них, так как очень любят домашнюю кухню.
Марусенька только ахнула мысленно. В совпадения она не верила. Значит выследил тогда «нахал» их пролетку. Сколько усилий ради нее!
Не прошло и полугода, как Михаил попросил руки Марусеньки. Сказал, что жить без нее не может, полюбил ее с первого взгляда, и только она может составить счастье всей его жизни. Родителям Миша давно нравился. Но женитьба – дело серьезное. Семья у них строгих правил, есть приличия – и без родительского благословения никак нельзя.
Тут уж растерялся даже Михаил. Это не с Вольдемаром состязаться. Папенькин нрав он знал. Евгений Иванович справедливо полагал, что сыновья усердно «грызут камень науки», а тут дела сердечные. Папаша – «мильонщик», своей хваткой да сметкой стал крупнейшим мукомолом урало-сибирского региона, пол-России зерном и мукой снабжает. Ну, как не согласится на брак Михаила с обедневшей дворяночкой, у него на сыновей свои планы.
Вон дочь-красавицу Веру просватал за сына золотопромышленника Рязанова! Рисковать было нельзя. Что делать? – метался Михаил. – Без милой Машеньки свет белый не мил. Необходимо что-то придумать! Или он не Первушин? – Решение пришло неожиданно.
В далекий Екатеринбург в дом на Уктусской улице полетела телеграмма: «Вышлите крупную сумму денег, идем с Николаем на сложные экзамены.
Благословите». Не екнуло у старого купца сердце. И вот уже летит в Киев ответная депеша: «Благословляю. Денег высылаю».
Ее-то и показали родителям. Свадьба состоялась. Хороша и строга была невеста. Талия тоненькая – 46 см, белоснежное платье все в мелких защипах и воланах – из парижского журнала фасон выбирали. Шили сами, а все считали – туалет парижский.
Когда же Мишенька привез молодую жену в Екатеринбург, она всех очаровала. Дворяночка, из хорошей семьи, знала французский, английский, немецкий, была хозяйственной, свои туалеты парижские шила себе сама по парижским журналам, а умница какая – ко всем в доме ключик сумела подобрать, все ее полюбили.
Какая там Мари – просто Машенька, Маруся и дочь – доченька. Свекровь Анфиса Федоровна нарадоваться на нее не могла – ишь какое сокровище сыночек привез.
Смеясь, она говорила дочерям: « А вы, золовки-злые колотовки, не обижайте Марусеньку!» Да ее никто и не собирался обижать. Она сразу влилась в большую дружную семью Первушиных и стала родной.
Сам свекор Евгений Иванович был доволен: «Вон какую королевну отхватил себе Михаил. Мой сын, мой!» – на обман не серчал.
После революции Марусенька их не раз спасала из беды – только это другая история.
Автор: Любовь Машкович
