— Мотря где? – разбитыми губами спросил Иван Ракитин жену.
— Я её к куме отправила, — шепнула жена, — что с нами будет, неизвестно, а она маленькая ещё.
Раскулачивание началось полным ходом, и под эту машину попадали даже крепкие середняки. Вот и Ракитины попали под каток новой власти, хотя какие они кулаки. Отродясь батраков не нанимали, хотя на уборке и давали работу тем, кто победнее, честно расплачиваясь зерном. Надел у них большой, четверо сыновей и сам Иван трудились, не покладая рук.
Коровы, овцы, справные лошадки, чего только не было у них в хозяйстве. Видно и приглянулась скотинка председателю вновь образованного колхоза, вот и накатал донос в ЧК, что, мол, Ракитины и есть настоящие кулаки. А кто там будет разбираться. Приехали, зерно отняли, скотину увели, главу семейства избили, посадили всех на телеги и увезли. Только младшую дочку, Матрёну мать отослала к куме от греха подальше.
— И на кой нам кулацкое отродье? – Муж у кумы Ракитиных партийный, на классовой борьбе сдвинутый.
— Да какой из неё кулак, дитё малое, куда же ей идти? – Дарья вся извелась, но мужа уговорить не получалось.
Вздохнула Дарья, собрала девчушке узелок с небогатым харчем и проводила за околицу.
— Тут дорога хорошая до самой «железки», — наставляла она Матрёну, — а там налево по путям ступай до города. Там сестра моя живёт, она приютит.
Так и пошла Матрёна в свои восемь годочков одна пешком. А куда деваться, не пропадать же с голоду. Тятю с мамкой и братьями увезли куда-то, а она осталась одна на весь этот новый и непонятный мир. То ли ангел над ней крылья распростёр, то ли просто повезло, но дошла Матрёна до железнодорожного полотна и пошла по шпалам, сходя с них, когда паровоз гудел, завидев на рельсах девочку. Паровоз она видела в первый раз, но не испугалась, поскольку машинист оказался добрый, улыбнулся и пожелал доброго пути.
До города Матрёна не дошла. Съела все харчи в узелке, а платок спрятала за пазуху. Только попалась ей на дороге небольшая избушка с огородом, в котором возилась баба.
— Здравствуйте, — поздоровалась Матрёна, — разрешите у вас водицы испить.
— Ух, ты откуда взялась, маленькая такая? – удивилась баба.
— Из деревни, — Матрёне скрывать нечего.
— Да тут ни одной деревни на десять вёрст вокруг нет, — баба удивилась ещё больше. – Ты потерялась, или сирота?
— Тятю с мамкой увезли куда-то, а меня выпроводил муж Дарьин, — Матрёна рассказывала, как есть.
— Чего это тебя выпроводили? – не поняла баба.
— Он сказал, что я кулацкое отродье, — Матрёна замолчала, а слёзы сами потекли из глаз.
— Глупости, ты же маленькая, пошли в дом.
Домом это можно было назвать с натяжкой, в маленькой избушке стояла такая же маленькая печка с плитой, столик у окна и деревянная широкая лавка, служившая хозяйке кроватью.
— Сейчас чаю попьём, а поесть ещё сготовить надо, — улыбнулась баба. – А то оставайся у меня, вдвоём веселее, я тут людей и вижу только в окна поездов.
Матрёна не долго думала, да и осталась жить у Агафьи, и то верно, куда она в городе пойдёт, она же там не знает ничего. Зато в огороде и по хозяйству цены не было Матрёне, с детства привыкшая к труду, она стала настоящей находкой для Агафьи. А та не нарадовалась на трудолюбивую и добрую «дочку».
Из всех человеческих контактов у Агафьи был только машинист маневрового паровоза, который таскал с лесопилки лес на станцию два раза в день. Он гудел в паровозный гудок, и Агафья перекидывала стрелку. Заодно и перекинуться парой слов удавалось, да новости городские узнать.
— Агафья, а что за девчонка у тебя появилась? – спросил как-то машинист.
— Приблудилась из деревни сиротка, чего ей маяться одной.
— Ей учиться надо, большая уже, — заметил машинист.
— Да как я её отпущу одну в город, она же и не знает ничего.
— Давай я договорюсь и буду возить, утром туда, а вечером обратно, звать её как?
Так и записали Матрёну в школу. Утром дядя Гриша отвозил её в город, а вечером привозил обратно. Большие поезда в это время не ходили и паровоз мог постоять лишнюю минутку. Заодно добрый дядя Гриша частенько подкидывал гостинцев.
— А это что? – Матрёне всё интересно, а добрый машинист рассказывал ей, как устроен паровоз.
Училась Матрёна хорошо, поскольку ум от природы имела живой и любознательный. А после школы помогала Агафье по хозяйству, делала уроки и готовила нехитрую пищу. Утром Агафья проснётся, а Матрёна в огороде уже кучу дел переделает, прополет или картошку подсыплет, а то и польёт чего, пока солнышко не поднялось. Так и жили они вместе, пока Матрёна не закончила семилетку. Девушка ладная вышла и лицом, и статью, но о женихах и не думала. А тут и грянула война…
— Агафья, отпусти Матрёну со мной, у меня помощника в армию призывают, — завёл как-о разговор дядя Гриша.
— Девке уголь кидать? – Агафья не в восторге от такого поворота.
— Да я сам покидаю, а то останусь один, а мало ли что, — машинист по-своему прав.
В итоге Матрёна и попала на паровоз. Чем не помощник, коль технику она уже знала хорошо, да и уголька подкинуть для неё не беда, к труду привычная с детства. В итоге частенько Матрёна и вела локомотив, пока дядя Гриша обедал или просто покидывал неспешно уголёк в топку.
А война всё ближе и ближе, фашист прёт к Москве всеми силами. Насмотрелась Матрёна и на эшелоны, которые вывозили эвакуированные заводы, и на танки на платформах под брезентом и без него. Побывала Матрёна и под бомбёжками, уводя со станции эшелоны на запасную ветку, которую почти не видно в подступившем лесу. С Агафьей перекидывались короткими фразами, а работали сутками, отдыхая по очереди.
И вот наступил тот самый день, когда фашисты устроили очередной налёт на станцию. Дядя Гриша вдруг осел со стоном получив осколок в грудь.
— Всё, отработался, — простонал старый машинист, — не бросай паровоз, работы сейчас много.
— Помогите! Санитара! – кричала Матрёна, да только сейчас всей станции требовалась помощь.
Дядю Гришу унесли, только помочь уже ничем не смогли, а тут вдруг сообщение пришло, что немецкий бронепоезд прорвался и прёт на станцию. Комиссары бегают, собирают тех, кто может оружие держать, да только много ты с винтовкой против бронепоезда сделаешь?
— Ты, девка уходи, — пожалел Матрёну старый солдат, — фашисты с девками не церемонятся.
Матрёна уже военными новостями полна по самый край, особенно как враги зверствуют на оккупированных территориях. А на станции полевой госпиталь и санитарный поезд стоит, грузит раненых. Это же им конец настанет, если враг сюда прорвётся. Решение созрело в голове, как вспышка.
— Лезь сюда! – позвала Матрёна солдата, — надо спасти станцию.
— Ты чего удумала? – боец не понял сразу, но на подножку запрыгнул.
Матрёна взялась за рычаг и паровоз тронулся с места, набирая скорость.
— Куда?! Там немцы! – орал какой-то офицер, но Матрёна уже всё для себя решила.
— Вон лопата, кидай уголь. – боец не дурак и приступил к делу, сейчас пар не лишним будет.
— Не взорвёмся? – спросил он с тревогой.
— На ходу не взорвёмся, кидай больше, — сейчас Матрёна думала о стрелке, перевела её Агафья или нет.
Стрелка оказалась на месте и паровоз впервые за свою жизнь ушёл на магистраль. Скорость уже такая, что дух захватывает, а боец всё кидает уголь в топку.
— Взорвёмся же, — волнуется мужик.
— Обязательно, но не сейчас, — Матрёна цедит уже сквозь зубы, полная решимости. – Прыгай! – скомандовала она, завидев дым от бронепоезда,
— Да я разобьюсь, — испуганно возразил боец.
— Все разобьёмся, прыгай, может и выживешь!
Боец опасливо стал на подножку и потом кубарем полетел вниз с насыпи. А вот и бронепоезд, фашисты на платформе в панике, да оно и понятно. Любой запаникует, если ему в лоб летит паровоз. Матрёна только губы плотнее сжала, да так и ушла в вечность вместе со своим паровозом.
***
— Здесь мы её похоронили, — пожилой мужчина на костылях и в поношенной гимнастёрке показывает на холмик у леса. – Даже не знаю, как и звали, только по платочку и определили, что это она.
— Матрёна её звали, — седой солдат с орденами и медалями на груди стоит возле холмика, а по щекам текут слёзы. – Всех война забрала, четверых сыновей и дочку. Меня на горе оставила, чтобы всех поминать и оплакивать. Ох, горюшко, один, как перст.
Солдат постоял с непокрытой головой, да и поехал на телеге в город с одноногим мужиком, правившим худой лошадкой.
— Ты куда теперь? – мужик поправил костыли, чтобы не упали и кинул взор на грудь солдата, увешанную орденами и медалями.
— Тут останусь, в свою деревню вернусь, хочу им в глаза посмотреть, — вздохнул солдат, — ты не знаешь, где тут крест можно сделать?
— Ты чего, комсомолке крест нельзя, — удивился инвалид.
— Кулаки мы, — с грустью заметил седой солдат, — нельзя крещёному без креста на могиле, хоть память останется.
— Тогда в город поехали, в паровозном депо сделают ребята, она же из них была.
***
Первого сентября дети собрались в сельскую школу на торжественную линейку, цветов нарвали в палисадниках, праздник и школа новая, кирпичная и просторная. Директор торжественно поздравлял детей с началом учебного года.
А потом торжественно стянули тряпку с мраморной доски, на которой золотыми буквами написано: -«Школа имени Матрёны Ракитиной». Дряхлый старик с военными наградами смотрит на доску и слёзы текут у него по щекам.
Автор: КотСталкер
