Публию повезло родиться в семье Сергиев. Один из видных патрицианских родов, однако, с недавнего времени, омрачивший свою репутацию восстанием Луция Сергия Катилины.
Казалось бы, у юноши было все, чего можно было желать и даже больше, но скука и тоска намертво проели его сердце.
За два дня до Квинкватриев, Публий в сопровождении своей тетушки, прекрасной матроны Манилии отправился в город, дабы узнать, как идут приготовления к празднеству. Юношу всегда раздражала склонность тетушки к благотворительности, сам он вряд ли остановился бы где-то и решил бы помочь бедняку или зверю. Практически все его родные скончались и он остался совсем один в этом мире. И не видел смысла, помогать таким же одиночкам, как и он сам.
Публий шел по городу, отмахиваясь от торговцев и изнывая от жары. Он свернул в переулок и вышел на небольшую площадь. Работорговцы именно сюда свозили лучших рабов со всех римских провинций.
Публий с важным видом ходил между рядами рассматривая мужчин и женщин. В поместье хватало рук, но здесь можно было приобрести и ученого раба, иногда они были весьма занятны. Вдруг юноша услышал заливистый детский смех и обернулся. Возле угла, в котором продавали рабов-бойцов, стояла женщина с детьми, а напротив них из веточек, ниточек и камней мужчина-раб собирал что-то и показывал детям.
Публий подошел поближе и стал присматриваться. Дети протягивали рабу уже собранные игрушки, он разбирал их и делал ещё более замысловатые фигурки и что-то напоминающее боевые машины.
-Что ты делаешь, раб? — спросил его Публий
Но мужчина посмотрел на него пронзительными карими глазами, помотал головой и лишь протянул ещё одну фигурку, собранную из веточек и мелкой соломы, отдаленно напоминающее собаку.
-Я спросил, тебя, раб, ты должен ответить- ещё требовательнее сказал юноша.
-Он немой, господин- сказал торговец. Он из Карфагена, обучен грамоте и ремеслам. У него золотые руки, видите, он из ничего собрал для детишек игрушки.
Раб посмотрел на Публия, таким взглядом, что юноше стало не по себе. Словно осуждал его за тон, за поведение, что-то было в этом взгляде пугающее. И по-отечески важное. Публий презрительно отвернулся и пошел прочь.
После визита в поместье своего друга Нумерия, юноша вернулся домой, веселый, пьяный и упал спать прямо в главном зале у огня. Каковым же было его удивление, когда следующим утром, он проснулся от того, что тетушка ходила по поместью и долго рассказывала про то, что то, как строили это поместье при её дедушке.
-О, Публий, ты проснулся. Произошло чудо, вчера на рынке я заметила этого раба. Я искала кого-нибудь, кто мог бы помочь с починкой моего станка, и вот, нашелся. Вчера же он осмотрел мой ткацкий станок и починил его! Он немой, но владеет грамотой. Очень полезный человек. А ещё ты бы видел, он мастерит игрушки!
Публий посмотрел на раба и узнал его.
-Попробуешь, что-то украсть здесь, раб, и я отрублю тебе голову!- Публий сам не мог понять, почему его так раздражал этот человек.
В следующие полгода юноша мрачно наблюдал, как новый раб снискал все больше любви других рабов, да и самой тетушки. Раб выполнял все поручение, починил все, что было сломано в поместье, что уж говорить, тетушка отдала его Нумию, на несколько дней, чтобы установить удобное новое изобретение для перегона воды в бассейн, которое две недели назад установил раб в их поместье.
Одним летним днём Публий отправился на прогулку. Если гулять ранним утром в этих краях, очень легко наступить на ядовитых змей, которые выползают понежиться на солнце. Юноша, естественно, думал о своём и не заметил, как наступил на коричневую смертоносную ленту. Он успел только пискнуть, почувствовав укус.
На его счастье, немой раб оказался рядом. Мужчина увидел на земле стонущего господина и сразу понял, в чем дело.
-Не смей, раб...своими... грязными... губами меня… трогать.
Мужчина проигнорировал протест и стал высасывать яд, затем достал из холщового мешка нож и надрезал рану, после чего посыпал её каким-то зеленым порошком. Взял все ещё брыкающегося паренька на руки и с ним побежал в дом.
Три дня Публий пролежал в горячке, а на четвертый все отравление, как рукой сняло. Все три дня немой раб сидел рядом с ним, поил его снадобьями и делал перевязки. Иногда в бреду, Публий открывал глаза и смотрел на мужчину. С каждым разом рядом с ним, он чувствовал себя… спокойнее?
После своего спасения, юноша понимал, что, нужно поблагодарить мужчину за своё спасение, но это было ниже его достоинства, благодарить раба. Однако, Публий пересилил себя и решил, хотя бы просто дойти до комнаты, в доме прислуги, где жил мужчина и дать ему несколько монет.
Комната мужчины поразила его. В ней было множество самых невероятных механизмов, назначения которых юноша не представлял. Он ходил и с интересом рассматривал их. Вдруг почувствовал, как кто-то холодно смотрит на него.
-Я, просто смотрю, это все ты делаешь?
Раб кивнул. Юноша заметил на стене конструкцию, напоминающее крыло птицы.
-Это, как делал Дедал, крыло чтобы летать? И ты думаешь, полетит?
Раб развел руками. После чего кивнул господину и указал на модель птицы, сделанную из дерева. Это был каркас, напоминающий скелет. Раб снял его и вышел на улицу. Привязал веревку к модели и поднял её на руках вверх побежал с холма. Поток ветра подхватил деревянную птицу и понёс в воздух. Публий был в восторге.
С того момента юношу можно было чаще встретить в мастерской раба, чем на гулянках у друзей. Паренек учился делать такие же конструкции, как и раб. И под его руководством преуспел. Публий стал улыбаться рабу, стал по-детски радоваться, когда у него получалось. И это ощущение возвращения в детство, которого не было, все больше оставалось с Публием. Глядя на то, как раб делает игрушки для детишек, парень им даже завидовал. Он и сам хотел, чтобы немой сделал для него что-нибудь.
А в Риме тем, временем разгоралось очередное восстание. Публий посчитал своим долгом отправиться усмирять бунтовщиков вместе с другими патрициями, но в военном деле мальчик не преуспел.
Разъяренный люд стянул юношу с коня на землю, вцепились в него со звериной ненавистью: в тело, в волосы, а после поднесли к лицу горящий факел, и зрячий мир Публия перестал существовать.
Его избитого, с переломанными ногами, в луже крови и земли нашел Нумий, и привез домой. Матрона Манилия кричала, металась и ревела, словно львица потерявшая своего львенка. Горе, великое горе, потерять наследника! Мальчик был ещё жив, но слаб.
Его раб примчался, как только узнал о произошедшем, он вновь занялся лечением мальчика, и никто не противился этому.
Публий протянул руки к лицу раба, пытаясь понять он ли рядом, изучая рельеф лица, словно это была статуя.
-Это ты. Ты пришел. Знаешь, я ведь даже не дал тебе имя. Тацит. Ты будешь Тацит.
Юноша сказал это и впал в небытие.
Неделя неслась за неделей. Юноша приходил в себя. Его сопровождала боль и невозможность ходить, и чтобы его порадовать, каждое утро Тацит приносил ему смастеренную игрушку.
-Какая сегодня трава, Тацит? — улыбаясь говорил мальчик, зная, что не услышит ответа.
На следующий день, раб принес господину смастеренную козочку сделанную из свежей травы. Мальчик вдыхал запах земли, сочных трав и ощущал свежесть.
Ощущал так ярко, словно вновь мог видеть.
Выносить на улицу мальчика было нельзя, чтобы не повредить срастающиеся кости. И единственной связью с миром были игрушки сделанные Тацитом.
Юноша был счастлив. Все чаще стал засыпать держа в руке очередную игрушку, которую приносил ему немой раб.
Однако никакие лекарства и повязки не смогли спасти Публия от заражения крови. Он все чаще впадал в жар, кричал от боли, и никто не знал, как облегчить его страдания. Мальчик сгорал на глазах. Понимал это, умолял прекратить его мучения, но все боялись беспомощного, но все ещё господина.
Тацит горько плакал, видя своего господина таким, понимал, что никакие изобретения и игрушки, уже не могли спасти Публия.
-Тацит, знаю здесь ты, знаю, плачешь. А как не плакать? И я бы плакал. Плакал и молил бы богов, чтобы все наконец закончилось… Тацит, летают ли птицы, там в небе? Буду ли я птицей, когда все кончится?
И пробормотав этого Публий вновь уснул.
А Тацит ушел в мастерскую и всю ночь, что-то мастерил. Словно не мог смириться.
Рассвет пах виноградом. В это утро Публий почти не чувствовал боли, казалось ему, что слышит он в доме каждый шорох мышей, как топают они и переговариваются на своем языке. Казалось ему, что к губам кто-то поднес сочные фрукты. Настолько сладким был привкус во рту. И настолько глубокой была тьма вокруг него.
Сильная рука легла на плечо.
-Тацит.
Раб аккуратно поднял юношу на руки и вышел во двор. Было раннее утро, когда мир вокруг ленно просыпался.
Шел Тацит, казалось, целую вечность. А Публий не спрашивал его ни о чем, только жадно вдыхал воздух, который едва остужал объявший все тело жар последней агонии.
Наконец ветер стал сильнее, Тацит аккуратно посадил Публия на землю. Юноша потянулся рукой, пытаясь нащупать что-то, и не ошибся.
-Крылья, Тацит. Ты все понял, мой друг. Хоть кто-то понял... Ты поможешь мне?
Изобретатель плакал, помогая закрепить крылья на руках и спине юноши. А Публий улыбался. Вот и проверят. Дедал и Икар.
-Встретимся на той стороне.
Ветер колышет складки ткани и волосы. Ступни Публия еле ощущают пустоту под и капли моря падающие вверх.
И немую мольбу слышат боги.
Визг разнесся по всей улице. Недовольный хозяин ларька с горячей кукурузой только что опрокинул бадью с кипятком. Огромный бродячий пес у ужасом отскочил от ларька пытаясь зализать ошпаренную шерсть на хвосте и задних лапах.
Сотни прохожих шли по зимнему городу, игнорируя плачущую собаку. Собаку, которая выла, но никто не хотел слышать.
Машина остановилась. Молодой человек лет тридцати приоткрыл окно. Словно что-то искал. В этот момент его глаза встретились с глазами бродячего пса.
И порыв, выше сил человеческих и мистических, заставил его кинуться к собаке. Поднять на руки и, бросив все дела, встречи, совещания просто поехать в клинику. Отдать необъяснимый долг.
-Нашлись. В этот раз нашлись! -восторженно приговаривал юноша. И глаза его видели сейчас куда больше, чем раньше.
Автор: Фаусто Грин
