Мы тогда в село приехали, а Лёлька Петрухина с Генкой Семирановым сбежали. Именно, что сбежали. Ибо обе семьи яростно и глухо возненавидели друг друга, едва только стало известно, что Генка целуется с Лёлькой. И устав доказывать родным, что их выбор — это их выбор, дети двух враждующих семейств — скидали вещи в багажник машины и рванули в город.
Мать Генкина голосила:
— Ой, да пристала же сухая коза к моему сыночке...
Отец невестку характеризовал еще короче:
-Шалава турецкая...
И я с замиранием сердца слушала, как злыдня Лёлька, в начале девяностых рванула в Турцию большие деньги зарабатывать.
— Ой, да чем их там можно заработать-то, сами посуди! — рассуждала Генкина мать, уже отрыдав.
Она крутила ручку сепаратора, сливки тонкой желтоватой струйкой текли в банку, пустой обрат густо и смачно лился в ведро, взбивая пышную пену...
И мне становилось ясно, что Генка- сокол ясный, первый парень на селе взял за себя путану. А зачем же еще ездят девушки в Турцию?
Уже грохотали разнузданные девяностые, и друг мой, враг мой телевизор выплюнул на экран передачу «Криминальная Россия», и вот в этой-то передаче, очень хорошо рассказывалось, о подпольных заработках секс-рабынь и секс-доброволиц.
— Она поездила, поездила и машину купила. А Генка-то мой как раз с армии пришел. Она его, мальчишку, и окрутила. И одурел чисто одурел, я её из дома гоню, а он кидается...На мать кидается.
И раскрывалась передо мной трагедия семьи. Чистый ангел Генка встретил коварную соблазнительницу Лёльку. И пропал, забыв о матери и отце...Увезла она его -курва — в город.
Дед Петрухин — кряжистый и какой-то негнущийся- Генкину родню матом крыл густо, как дом смолил, не жалея слов:
— Нашла на себя ездока, да на хлеб едока, наша дурища! Кто у них добрым -то хозяином был? У Семирановых? Что отец — под бабьим каблуком, что дед, все на бабьей шее сидели. А чё? Не сидели? Дед и счас пенсию меньше жены получает. И Генка — мозгляк. Будет у Лёльки нашей вроде телевизора — электричество жжет, да балаболит...
И если по роковой случайности сходились на узкой тропе Семирановы и Петрухины, в округе сохли тополя от едкого, как соляра, отборного мата.
А молодые что, они обустраивались в городе, приезжая в деревню к родне по праздникам, выходным, да помочь с покосом. За рулем той самой машины обычно сидела Лялька, довозила мужа до ворот родительского дома и стремительно летела к своим.
Генка, как бывший одноклассник мужа, пару раз заходил. И смотрела я на него, как на нечто несчастное, забитое, запуганное, окрученное и уведенное от семьи. Он внешне и впрямь соответствовал этому образу, узколицый, длинноносый, большеглазый, с вечной печалью в глубине карих глаз.
Впрочем, едва стоило рядом появиться Лёльке, эти глаза лучились таким теплом, таким счастьем, что тут же становилось стыдно за свои мысли. И подвижная, живая с вечной улыбкой Лёлька переставала казаться чудовищем.
***
Время шло, говорят, его бег заносит песком даже города...Но только не обиды между самыми близкими
— Ить, что думаешь-то? — возмущалась Семираниха, — Она ведь так и мотается в свою Турцию! Я тут к сыну ездила, позвал, пока эта ... по Турциям катается. Ой, да хоть квартиру побелила, да покормила сыночку. Он ведь квартиру купил, Генка-то, да-да, купил. А что он сейчас в охране служит, хорошо получает.
Мы тогда еще не знали слова «ипотека» и покупка квартиры в городе приравнивалась к подвигу, на которые редкий Геракл был способен.
— Раз всё хорошо, то пусть и живут? — осторожно спрашивала у разгневанной матери.
— Какое хорошо? Пятый год живут, а детей нет. Что ж ты думаешь, просто так? Всех детишек она в Турции оставила.
А потом грянул период заочной учёбы, собственно, только тогда я и познакомилась с Лёлькой. Довозила она меня по пути до города и предложила, если что переночевать у них.
И пару ночей в самом деле я ночевала у Лёльки. В жилье молодых Семирановых не было привычного уюта — каких-то женских мелочей — вязанных салфеток, кухонных занавесок с рюшами, шкатулок и корзинок с рукоделием, цветов на окнах. Дорогая мебель, жалюзи на окнах, большой телевизор... Это было. Уюта не было. Стандартная двушка была буквально завалена баулами, пакетами, тюками.
— А да это два дня назад с Новосиба вернулись с Генкой. — пояснила Лёлька.
И только тогда всё встало на свои места.
В Турцию Лёлька и в самом деле моталась зарабатывать...Первый рейс свой надолго запомнила и как скупала турецкие куртки, как тащила их через границу. И почти через всю Россию, чтоб набросив цену практически в пять раз продать в Сибири.
— Четыре ходки и машина! — гордилась Лёлька
А потом её едва не убили, нет, не в Турции, а в Сибири. На рынке, когда «крыша поменялась, а она не в курсах была». Не разобралась кому теперь за место на рынке и право выживать платить. Послала не тех. Оказалось, что её «крыша» уже небесную канцелярию крышует. Расправы долго ждать не пришлось. Долбанули по голове, били долго и старательно, и забрав и товар, и деньги, бросили замерзать. Живучий женский организм побои перенес, а переохлаждение — нет. Так что совсем не в теплой Турции оставила она своих детей.
— А Генка?
— Что Генка, он меня и нашел. Сказал: не хочешь — больше не езди. А как жить-то?
В семейном дуэте сильной половиной оказалась Лёлька. Она едва оклемалась — опять рванула за шмотками, но теперь ездила исключительно в Новосибирск на оптовку. Навар не тот, но спокойнее. Генка встал за прилавок пёстрой «китайки» — вещевого рынка под завязочку забитого дешевым китайским барахлом.
Мы за два дня под ликерчик с запахом черемухи много о чем успели переговорить. Генка не лез. Он задумчиво вырезал из какой-то чурочки чудного человечка — то ли лешего, то ли кикимору. Ловко у него получалось, в худых и тонких пальцах резец двигался уверенно, и на глазах безликая чурка оживала, обретая сказочные черты. И только раз, когда Лёлька хохоча рассказывала, как подралась из-за упаковки носков с дядькой в два раза её больше, он не выдержал, заметил:
— А я говорил, поехали в деревню.Жили бы своим домом спокойно...
— В огороде раком мы бы жили и по колено в навозе... — отрезала Лёлька.
И с увлечением перечислила всё, чего они добились: квартира, машина, своя точка, два раза уже отдыхать ездили ...не помню уже куда. Но куда-то в крутое место, где можно было есть от пуза, и из номера отеля видно было море. И Генка уже сам подсказывал, удлиняя список достижений.
***
А через пару лет после восстановления доброго Лёлькиного имени, в деревню вернулся Генка. Приехал побыть у слегшей внезапно матери.
И задержался.
Лёлька по-прежнему приезжала на выходные.Привозила какие-то лекарства, продукты. Но наотрез отказывалась хотя бы переночевать у Семирановых. Звала обратно Генку, жаловалась, что ведь не один же он сын у матери, уж пора бы и забыть про сыновий долг, вспомнить долг мужчины и мужа...
Весной старая Семираниха уже вполне уверенно ходила по ограде. Правда подволакивала левую ногу. Потому сына отпустить не могла — огород . Генка вспахал его, засеял, даже помидорную рассаду умудрился вырастить, не хуже любой бабы.
Правда, иногда, опять же по наводке матери, бегал советоваться к вдовой Маринке. По пути и ей подсоблял — где дров наколоть, где забор подправить...
В августе Генкин огород округлился тыквами, а Маринкин живот будущим Семирановым младшим.
Лёлька не верила до последнего. Точнее до тех пор, пока Генка не подтвердил:
— Да, Маринка от меня беременна.
Лёлька лицом стала, как раскаленная дорожная пыль — серая. Но мужа уговаривать не стала.
— Там же ребенок, а в моем болоте даже лягушки не заведутся, — объясняла она и била себя по пустому животу.
Как они разбежались ? Даже не разбежались — оторвались... Говорят, в день, когда Лёлька привезла Генке его шмотки, тот напился так, что рассказывал Маринке, как же безумно сильно любит он свою Лёльку...
Маринка слушала, и мудро понимала, что лучше всего сейчас молчать...
***
Что дальше? Ну что...у Генки двое детей, дом с резными наличниками, огород и лошади. У Лёльки своя парикмахерская и магазинчик. Недавно она делилась фотками будущей квартиры в новом комплексе. Не замужем, но и не одна. Оба не бедствуют. Каждый получил то, что хотел получить...
Но всякий раз при встрече Лёлька жадно спрашивает про Генку, а он про неё... И периодически я работаю почтальоном, перевозя взаимные приветы. И каждый из них принимая привет, улыбается так странно, будто бы перед ним распахивается небо и видит он, что-то очень ясное и светлое. Чудное явление для разведенных супругов. И казалось бы, зачем им искать под осенними листьями подснежники былого... Но ищут.
