«Да пойми ты! Эта старуха нам никто!» — взвизгнула Эльвира, желая убедить дочь в своей правоте. Шурочка скривилась, словно собираясь заплакать, но вдруг голову вскинула: «Тогда для меня она самая родная Никтошечка на свете и по другому не будет!»
Так случилось, что из многодетной деревенской семьи Ивана да Лукерьи всех девок замуж взяли и только младшая, Малаша — самая тихая да смирная, осталась невостребованной.
Видно ее жених так и не родился или в дальней стороне заблудился. Так говаривала Лукерья, жалея дочь. Малаша оставалась при родителях крепкой опорой пока в семьях её, ставших городскими племянников, детки рождаться не начали.
Первым Володька, сын старшей сестры заявился с низким поклоном и большой просьбой: «Тетя Малаша, айда ко мне дочку нянчить. Садик не дают, а жёнке на работу выходить пора.» Малаша совсем уже взрослая женщина встала на перепутье: родители состарились, как их оставить? И города она боялась. Но уж больно Володька просил, обещая деда с бабушкой вниманием не обделять. Он и раньше приезжал посадить да выкопать картошку, крышу подправить.
Мать с отцом засидевшейся дочери ехать присоветовали. Мол, может в городе с каким мужичком познакомишься. Не старуха, хоть и за четвертый десяток переступила. Дочь не знала, что давно уж они меж собой толковали, как будет Малаша бедовать одна, когда их на погост проводит. А в городе может приживется меж родни. Так Малаша из колхозницы стала нянькой. Володя обо всем подумал: по трудовой тётки знакомая на подработку устроилась и Малаше стаж продолжил капать.
Старшая дочь Володи в школу пошла, вторая подоспела. Померли отец с матерью Малаши, а она нянчила уже не Володиных детей, а другого племянника. Как знамя труда передавали ее из рук в руки в родне. Кого до детского сада довела, кого до школьного возраста. И вроде, как ненужной стала. Уже не ждать — заманивать Малашу стали племянники, а терпеть. Ох, Володе спасибо!
За пару годков до того, как тётка тяготить своим присутствием всех начала, деревенский дом (лес ягодно-грибной, река рядом) дети сестёр Малаши сообща продали за очень хорошие деньги. Вот Володя и потребовал: «Давайте, господа хорошие, вскладчину тётке какую-никакую комнатушку купим. Ведь в доме и её доля имелась. Не под кустом же ей жить!»
Поскрипели, но сбросились племяннички, а жёны их переживали: «А помрёт — кому отойдет малосемейка купленная?» Квартирный вопрос всегда злой был. Володя, чистая душа, рукой махнул: «Да кто стакан подавать будет, тому и достанется или, как баба Малаша распорядится.» И будь он жив, одинокая тётка без заботы бы не осталась. Но Володька не дожил и до полтинника. Гастрит. гастрит, а от рака помер.
С уходом Володи родня про бабу Малашу «забыла.» И то: детки у всех подрощены, в няньках не нуждаются. А у нее самой седьмой десяток на пороге стоит. Пусть в своей малосемейке живёт. Она и перешла туда. Из мебели — стол, шкаф да раскладушка. Ну и так, утварь нехитрая. Малаша, привыкшая к заботам о малышах, затосковала. Но тут подвернулась ей привычная «вакансия.»
Малаша в магазин пошла и в очереди в кассу с ней заговорила молодая женщина: «Вы случайно деток не нянчите? У меня вот дочка (бледненькая девочка рядом стояла) после операции на сердечке, не садиковая. Ищу самую добрую няню на свете. С проживанием.» Малаша наклонилась к девчушке, а та вдруг прояснившись лицом, пролепетала: «Иди! Буду тебе сказки рассказывать.» Ну, как не пойти? Вот так Малаша обзавелась новой воспитанницей.
Шурочке шёл четвёртый год и растить ее было одно удовольствие. Старая да малая очень подружились. Жили они в одной комнате — просторной, светлой. Родители девочки много работали и большую часть своей жизни она проводила с Кашей — Малашей. Так Шурочка шутливо называла нянюшку, а та не возражала. Девочке следовало выполнять дыхательные упражнения, гулять подальше от загазованных улиц и соблюдать режим. Няня, даром, что не образованная, требования выполняла неукоснительно. Шурочка подрастала и крепла здоровьем.
Когда подступал час ночного засыпанья, воспитанница просила: «Каша-Малаша, расскажи за жизнь.» И няня обсказывала серьёзной не по годам девочке личные простые истории. И особый случай тоже доверила. Она тогда с беременной женой очередного племянника на теплоходе к ним домой возвращалась. Первенца тётка им до детсада дорастила и было в деревню вернулась, а тут (дело молодое) второй ребёнок подошёл к рождению. Вот жена племянника и забрала Малашу заблаговременно.
На теплоходе девчонка молодая крутилась с младенцем. Малаша с ней и разговорилась. Та назвалась Олей. Студентка. Залетела. Обещать — не означает жениться, парень Олю оставил. А ребёнок родился. Родители девушки ни о чём не знают и убьют её или из дома выгонят. И вот куда ей? Малаша заглянула в свёрток. Дитя смотрело серьёзным взглядом, словно тоже свою судьбу обдумывало.
«Ох, мне бы такого!»-не сдержалась от вздоха Малаша и посетовала девчонке на своё житьё — бытьё старой девы. Оля в лице переменилась и говорит: «Сейчас долгая остановка будет.
Мне надо кое-что для ребёнка купить. Пусть он в ваших руках побудет. Видно сам Бог вас послал.» Жена племянника, не считая Малашу интересной собеседницей, где-то в трюме обреталась. И женщина согласилась. Оля поставила у её ног большую сумку, младенца протянула и прочь убежала, едва теплоход к пристани прибился.
Двадцать минут прошло, тридцать. Дитя закряхтело. Малаша сама не рожала, но опыт есть — развернула одеяльце, пелёночки. Девочка! И ещё записку увидела. Оля просила у дочки прощения за то, что её оставляет, называя Алёнушкой. В сумке оказались только детские вещи, сухое молоко да большой термос с горячей водой, чтоб было чем малышку кормить. И никакого свидетельства о рождении. Возможно, Оля вне роддома рожала.
Теплоход уж отчалил от берега. Малаша перепеленала, покормила Алёнушку. Ох, горе-горькое. Вспомнилось : «Бог вас послал.» Замельтешили мысли обманные: взять девчушку себе, вернуться в деревню. «Проживём. Это будет моя дочка,»- думала Малаша. Жена племянника подошла некстати, а как узнала в чём дело, до подобия схваток разнервничалась: «А мы как же? И зачем тебе чужой ребёнок, когда родные по крови есть — возись сколько хочешь.»
И к капитану пошла. Поднялась шумиха. Алёнушку у Малаши забрали. И всю жизнь она себе простить не могла своей нерешительности. Послал Господь дочь, а Малаша не приняла.
Шурочка, выслушав эту грустную историю, с глазами полными слёз, обняла старушку крепко: «Зато я у тебя есть, нянюшка.» И та кивала : «Ты моя, моя девочка.»
Но статус Малаши в этой семье оказался нестабильным, хотя Эльвира взяла у неё всё, что могла. Поначалу нянька «с улицы» была полноправным членом семьи. К ней относились уважительно, полностью доверяя Шурочку и часть хозяйственных забот. Кормили, поили и деньги платили, которые бабе Малаше было брать неудобно. Она их на книжку вместе с пенсией откладывала.
Как-то Эльвира смущенно заговорила о малосемеечке няньки: «Вот, что она пустует, Малаша. Давай сдавать будем. Деньги получатся небольшие, но можно будет учительницу музыки для Шурочки оплачивать.» Действительно, в доме пылилось пианино. Эльвире хотелось музыкально развить дочь без специальной школы. Малаша охотно откликнулась и жильё её стали сдавать.
А лет через семь у Эльвиры образовались деньги от продажи унаследованной доли в квартире умершей родственницы. С согласия Малаши малосемейка преобразовалась в просторную однокомнатную квартиру, оформленную на Шурочку и Малашу в равных долях. К тому времени родня к бабе Малаше совсем интерес утратила и всё прошло спокойно.
Туда-сюда годочки шмыгали. Шурочка сформировалась в привлекательную и абсолютно здоровую девушку. Школу закончила и уехала в соседний город, став студенткой. Малаша свои накопления, довольно приличные, ей отдала: за квартиру платить, себя содержать на чужбине, а может и на свадебку что-то останется.
Она к тому времени начала слепнуть. И ходила, не отрывая шаркающих ног от пола. Неудобная, пахнущая старостью бабка. И откуда только она свалилась на голову Эльвиры?! Её собственная мать проживала в другом городе и забот не требовала, а тут — старуха чужая. Суп ей налей, а не то расплещет, таблетки купи да каждый день в руку вкладывай — сама не разберется. Моется не аккуратно, воздух портит, не замечая. Уж не из-за неё ли муженёк Эльвиры всё чаще после работы задерживается?
Эльвира перевела Малашу из светлой комнаты в тёмную — из кладовки устроенную. Слепой-то какая разница, где находиться. И говорила, раздражённо: «Ради бога, идите к себе!»
Принципиально на «вы» переходила, подчеркивая, что Малаша ей совершенно никто. Все «достижения» и щедрость няньки Эльвирой были забыты.
В конце-концов, она у племянников не по одному ребёнку подняла, а отдувается она — Эльвира. Лишь наличие квартиры, приобретенной и благодаря Малаше тоже, не позволяли посадить старуху к кому -нибудь из родни на порог. Начала мать Шурочки собирать документы для оформления Малаши в дом престарелых. Получить направление было не так просто, но она влиятельную знакомую подключила.
Шурочка, опьяненная новой, студенческой жизнью на время про няню забыла. Нет, она спрашивала у матери по телефону: «Как няня?», но даже ответ до конца не выслушивала, торопясь поделиться чем-то своим. Домой приезжала не часто, довольствуясь тем, что навещают родители с сумками, наполненными провизией. А на втором курсе накрыла Шуру такая любовь, что сняли с однокурсником квартиру, чтобы жить вместе. И опять Малашины сбережения выручали.
Закрыв успешно сессию за второй курс, Шурочка, как на крыльях прилетела домой с волнующим сообщением, которое обрушила на мать с порога: «Мама, Андрей сделал мне предложение! В выходные приедет с родителями с вами знакомиться. Большого торжества мы не хотим, но платье белое — обязательно... А где няня? Вот я подарок ей привезла — особенный!»- и торопливо прошла в свою комнату, которую и нянюшка её когда-то занимала. Эльвира, в некотором смущении следом пошла. Дочь по её мнению, всегда была чрезмерно чувствительной.
«Мама?!»- не обнаружив Малашу, испугалась Шурочка. Эльвира неохотно дала пояснения: "Да ничего с ней не случилось. Вон, лежит в темнушке. Папа твой убрал в кладовке полки и получилась комната. Малаше ведь всё равно — слепая. Так всем спокойнее. " Шуру происходящее возмутило: дверь в кладовку была плотно закрыта, а за ней ненужным предметом находилась её няня — Каша- Малаша. Шура распахнула кладовку и еле разглядела кровать и ветхую нянюшку.
Эльвира, отказываясь быть свидетельницей «душещипательной встречи,» на кухню ушла. Реакция дочери её раздражала. Лучше бы сели вдвоём да о предстоящей встрече с родителями жениха поговорили, о свадьбе. Вот это — жизнь, события! А старуха свою долю уважения и благодарности получила сполна. Пора и честь знать — зажилась. Ничего, Шурочка переключится. Замуж выйдет, уедет доучиваться и тогда няньку можно будет сдать в приют. Условия там вполне приемлемые для старого человека ничего уже не понимающего. Какая разница, где бревном лежать?!
Шурочке в нос ударил кисловатый, спертый воздух утлого помещения. Она склонилась к Малаше, обгладила морщинистые щеки ладонями, ощутив слёзную влажность. «Нянюшка, прости меня, моя маленькая. Ягодка моя спелая, сладкий пирожок,»- не замечая, Шурочка обращалась к старушке так любимыми ею самой в детстве словами, Малашей произносимыми. Няня прошелестела: «Шуронька, детынька. Вот и свиделись.» На ощупь нашла голову воспитанницы и погладила: «Красавица ты моя.»
Два часа спустя, Малаша, выкупанная Шурочкой, накормленная (они обедали вместе) полусидела на кровати в прежней комнате — её и Шурочки. На лице присущая ей застенчивая улыбка. На коленях круглая коробочка — с зАпахами. Шура привезла в подарок няне ароматерапию: мешочки с сухими травами, цветами благоухали каждый по своему. Конечно, не обошлось без вмешательства специальных отдушек, но к Малаше пришло ощущение, что она на цветущем лугу. Ах, сколько впечатлений! Слепой человек ведь живет звуками, запахами и тактильными ощущениями и так давно их не было у Малашеньки.
А за закрытыми дверями кухни мать пыталась строить конструктивный диалог с сердитой дочерью. Она говорила, как ей непросто работать, ухаживать за слепой старухой, оживлять отношения с отцом Шурочки у которого, кажется, начался возрастной кризис: «Ты, Шура, молода, а потому категорична. У тебя сейчас жизнь бабочки — порхаешь, наслаждаешься жизнью, любовью. Я у тебя этого не отнимаю, но и ты меня не суди. Твоя родная бабушка, моя мать, живя в другом городе, заботы не требует, а этой я что должна?»
Шура спросила почти шёпотом: «А если я тебя, лет через сорок в кладовке закрою — ты поймешь?!» «Она слепая. И услышь меня, дочь! Эта старуха нам никто!» — взвизгнула Эльвира, желая убедить упрямую девчонку в своей правоте. Шурочка скривилась, словно собираясь заплакать, но вдруг голову вскинула: «Тогда для меня она самая родная Никтошечка на свете и по другому не будет!» И разговор закончила. Но развернула бурную деятельность, не советуясь ни с матерью, ни с отцом.
Во-первых, перенесла встречу с родителями жениха на неопределённый срок. Но попросила приехать гражданского пока мужа — Андрея. Познакомила его с Никтошечкой и что-то долго они обсуждали. Из квартиры, образовавшейся, когда -то не без участия Малаши выселили квартирантов: Эльвира губы кусала, но жилье было оформлено на дочь и на бабку.
Организовали скромный ремонт и Шура с Малашей туда переехали. Мебель купили с рук, поддержанную, совсем недорого.
Шура поначалу не особенно на понимание Андрея рассчитывала: ради обихаживания чужой старости так перекроить свою жизнь. Но он не случайно в «самом гуманном» — медицинском институте учился. Вник в тему и в ней остался. Решили так: расписываются (бог с ним, с белым платьем), Андрей учится, приезжая по выходным к жене. Шура делает медицине ручкой (заочный вариант не предусмотрен) и переводится в педагогический ВУЗ для получения специальности логопед — дефектолог.
Работать... да хоть в детский сад пойдет, воспитателем. Малаша не так беспомощна, как мать расписывала. Вполне пол дня проведёт самостоятельно. А на все эти «мимо унитаза, крошки, запах старости и шептунов» нужно просто не обращать внимания, как с малым дитём. Малаша, привыкшая при Эльвире жить неодушевлённым предметом, переживала, что испортит жизнь воспитанницы, обременит собою.
Шамкала: «Мамка твоя баяла, что в старушачий приют документы на меня собирает. Так я согласная, Шуронька.» Но Шура, поцеловав исчерченную годами щёку старенькой девушки, твёрдо сказала: «Только одинокие живут в приютах, а у тебя я есть и буду.» Вот такой поступок совершила Шура для своей Никтошечки, доказав, что и к ней судьба может быть милостива. Андрей с Шурой институты закончили. Она -логопед, он врач офтальмолог.
Раскаявшуюся (или смирившуюся) Эльвиру и мужа её, вынырнувшего из мужского кризиса, объединила родившаяся внучка Алёнушка, которую и Малаша только руками, но «увидела.» Большая семья Шуры в родительскую квартиру переехала, а отец с матерью на однокомнатную согласились.
Нянюшка тихо умерла в возрасте 92-х лет. Последний год уж и не вставала. Жила без ропота и умерла также — простая, добрая, светлая.
Автор: ЖизненныеИстории
