Близился вечер и подуставшее солнце метавшее весь день жару, как воин копья, спешило укрыться в верхушках больших деревьев.
Продавец киоска, пожилой еврей Абрам Янкелевич, неспеша складывал газеты и журналы в ровные стопки строго по изданиям.
Это затем, чтобы по утрам не было путаницы где что лежит, и можно было поскорее сесть в кресло с чашечкой ароматного кофе, наблюдая за первыми прохожими.
От его внимательного взгляда, из-под мохнатых седых бровей, не могло ничего укрыться.
Это было как игрой у него: он любил присматриваясь к людям угадывать их характер и настроение, этим коротая и скрашивая себе длинный день.
Раньше вечерами он не спешил домой: так как никто не ждал его там, пока он не приютил маленького черного котенка , невесть как оказавшегося в этом парке.
Видать какой — то сухой и корыстный человек посчитал, что имеет право таким образом избавиться от него, ничуть не заботясь о дальнейшем его существовании.
Заслышав скрип ключа в замочной скважине его квартиры Уголек всегда успевал добежать до двери, прежде чем его нога переступала порог прихожей.
По ней же приемыш взбирался к нему на плечо, где мурлыча терся о его лицо выпрашивая заранее припасенный лакомый кусочек или косточку оставшуюся от обеда. С тех пор вот так они и жили: выслушивая друг друга и самое главное понимая.
Когда он приходил с работы, пусть и не трудоемкой, но всякая работа не спрашивает сколько тебе лет, а требует самоотдачи, Уголек был единственным существом, способным подарить ему свою, пусть и кошачью ласку, но ласку, ибо на другую, по стечению жизни, ему не приходилось рассчитывать.
Абрам Янкелевич почти всех своих покупателей знал в лицо, да и не мудрено, городок — то небольшой. Бывали заезжие, вечно куда-то спешившие, но он не особо уделял им внимания, ну купили журнальчик или газетку ну и спасибо за это, а на нет и суда нет.
Убрав с витрины свой товар Абрам Янкелевич не торопился сегодня закрывать киоск, успеет еще насидеться в одиночестве. Уголек тут в счет не шел: не человек он, хотя и понимает его настроение, да еще чертенок такой старается своим мурлыканием отвлечь его от тяжелых дум.
А все дело в том, что он недавно присмотрел тут одну пару, облюбовавшую скамейку как раз напротив его киоска. Она его очень заинтересовала так как, что-то не понятное было в их встречах и общении. Увлекаясь новой придуманной им же игрой он любил доводить ее до конца , принимая в итоге чью-то сторону и осуждая или печалясь о другой.
Вот сейчас мужчина был уже на месте, а девушка все не приходила, опаздывала или не дай Бог что случилось. У Абрама Янкелевича была добрая душа и предполагая худшее он всегда отталкивал его, надеясь на лучший результат.
У него был довольно таки цепкий взгляд, но все же угадывание возраста людей было обманчивым в силу времени, и проживания каждым этого времени.
Мужчина был хорош собой: рослый, статный, даже волосы с доброй проседью не портили, а делали его более привлекательным.
Да любой женщине грех было в него не влюбиться — вот и весь сказ от старого, уже прожившего жизнь, еврея.
Девушка тоже была под стать мужчине милой и женственной, что не смогло укрыться от его взгляда, как бы она своим наигранным поведением не старалась это упрятать. Его уж не проведешь: — а в этом он был твердо уверен, уверен как в ее женственности и непонятной наигранности так и опять же в том, что омут лиха не раз засасывал в себя это дарование, которое находило в себе силы выплыть — иначе здесь бы не сидела эта девушка, перевесившая все в его игре на свою сторону.
Она появилась внезапно и Абрам Янкелевич чуть не проморгал ее, поддавшись чарам старческой дремоты.
Ее походка была совершенно иной: она не шла привлекательно покачивая бедрами, это была походка обиженного подростка решившегося на что-то этакое накопившееся внутри и просящееся теперь наружу.
Он резко облокотился о ручки кресла и выпрямив спину, чтобы обзор был лучше, в волнительном напряжение слыша свое учащенное сердцебиение, продолжил наблюдение.
Мужчина приподнялся доставая из-за спины огромный букет белых роз, и протягивая их девушке стал на колено.
Она же, не обращая внимания на букет, что-то резко выговаривала ему, размазывая слезы по своим щекам.
Эмоциональность этой девушки зашкаливала, видать были на это причины и это волнение напрямую передалось старому еврею. Протерев очки и глаза от внезапного волнения он увидел только мужчину. бившего букетом по лавочке и что-то орущему в небо.
Не долго думая он выскочил из киоска и подбежав к мужчине приобнял того со словами -тихо, тихо, нельзя же так- и как маленького усадил на лавочку.
Эта история имела неправдоподобный подтекст, другого определения всему увиденному и услышанному Абрам Янкелевич не находил.
Было далеко за полночь, а они все сидели в киоске за маленьким столиком, не перебивая выслушивали друг друга и снова говорили, говорили...
Мужчине надо было выплескать все накипевшее в душе, или как он сказал — расслабить петлю на шее, чтобы он смог дышать, и обдумав дальнейшие действия прийти к правильному решению.
Старого еврея потряс этот сюжет произошедший в жизни нового знакомого, но его помощь могла заключаться лишь в том, чтобы позволить человеку излить душу и выслушать его до конца, хотя это тоже имело не малое значение в жизни.
Не часто можно встретить людей способных выслушать , прочувствоваться и посочувствовать. Он видел какая сильная боль гложет незнакомца, и отпустить его теперь или прогнать он не мог. Но то что он услышал было по его мнению не реальным, и пожалуй выше всякой правдоподобности.
— Ты понимаешь, старик, каким это уродом надо быть, чтобы не заметить боль в ее глазах... боль загнанного в силки зверька... а я то что... мне прельстило, да еще как, молодая, красивая не сводила с меня в кафе глаз...что же я дебил из себя возомнил...поверишь тут, что Бог есть...и бумеранг есть... вот меня и трахнуло... и как теперь дальше...а...как... — незнакомца спиртное не брало, как будто воду пил и в глаза его тоже было больно смотреть.
Абрам Янкелевич смаковал лимон не ощущая его вкуса, и так как ответа у него не было, он снова пополнил стаканчик горемыки.
— А себе плесни, пожалуйста, хоть немного...не могу пить один...кстати — я Иван — голос нового знакомого не принимал других возражений.
— Да я и так уже раскис, как пакет чая в кипятке...мне то уже ого — го сколько...тоже ошибок в жизни не мало нахапал...а куда без них...так не бывает... ну давай по капельке. — и приподнял свой стаканчик...
— Да еще...я еврей и поэтому трудно выговорить мое имя, так что пусть я буду старик, оно мне даже очень ничего. — и засмеявшись, совсем не весело, продолжил — да и не в этом дело, кого и как величают, а в понятии слов, кто кому сказал и в какой ситуации.
— Старик, пусть будет так...ну прости меня пьяного, но то, что ты мня понял — я тоже понял... иначе не сидел бы здесь. — глаза Ивана столько говорили, что Абрам Янкелевич не выдержал и в приказном порядке вынес вердикт.
— Ай, ну почему именно ты свалился на мою голову...почему именно ты, повторил мою судьбу... тебя кто — нибудь просил об этом ...
— А? ...Хочешь совет , у меня ведь не было такого еврея дать совет вовремя...Во сколько поезд?. Беги, сынок...беги...
Поезд №...отправляется с... ,Катерина сама не хотела заходить так далеко...ну так получилось...сначала хотела отомстить за маму, плакавшую по ночам исподтишка, но она то знала чего она плачет... но а потом не отпускало ощущение руки отца в ее ладони или ее в его...,а как она завидовала одноклассникам, которые приходили на собрание с отцами...
— Поезд № — послышался треск и взволнованный мужской голос перебил все остальное.
— КАТЯ, ДОЧЬ...ДОЧЕНЬКА, НЕ УЕЗЖАЙ...
Автор: Марина Каменская
