— Маменька, да не брешу я, видел я его! Сам махонький, с ладошку, с веничком, ка-а-а-ак махнёт на меня, я весь в золе сразу стал, пока глаза протёр, его уж нет! Не полезу больше в печку мыться!
Авдотья обтирала младшенького, Кузьму, которому вот только пошёл пятый годок, мягкой ветошкой. Раскрасневшийся от жара мальчонка тараторил без умолку, а началось всё с того, что семья этим вечером собралась помыться.
Печку с утра жарко протопили, золу выгребли, да под вечер и принялись за банные процедуры, вернее печные. Зимой-то оно так сподручнее. Старшие ребята сами помылись. Запарила им Авдотья трав в котелке, чтобы обтереться, да яичной воды навела для мыльности. Ну а младшенького, Кузьку, с собой взяла в печь, да как помылись, вперёд вылезла, да буквально на минутку отвернулась, чтобы полотенчишко чистое взять для сынишки, а он уж весь в золе. Вылез весь чёрный! И где только набрал? Ведь всё выскребла Авдотья, всё вычистила. Вот ведь пострелёнок! Да нет, чтобы сознаться, так ещё и сочиняет.
Усадила Авдотья сыновей за стол, чай пить, мёду душистого поставила, хлеба. А Кузька всё не унимается, губёнки надул обиженно:
— Вот не верите, не верите, да? А я видел его! Это печной дух.
— Не бывает такого, — возразил меньшого старший Васятка, вихрастый и круглолицый мальчишка, лет девяти.
— А вот и бывает! — распалялся Кузька.
— Домовой это, вот кто, — сообразил средний брат, Ванюшка.
— А вот и не домовой, — спорил Кузьма, — Того я знаю, он старенький и с бородой, во-о-от такенной, а этот дядька с усами!
— Знает он, глядите-ка вы, — засмеялся Васятка, — Прям на короткой ноге они.
Кузьма засопел ещё сильнее и на глазах блеснули слёзы:
— Ну и не верьте, а когда вас дома нет, домовой выходит из угла и пол метёт. А этого я первый раз вижу, который в печке. У-у! — погрозил он пухлым кулачком, — Ещё и золой мажется, насмешник!
— Будет вам над маленьким смеяться, — осадила Авдотья сыновей, — Вот придёт отец, расскажу.
Васятка с Ванюшкой притихли и молча принялись пить душистый чай, отхлебывая из чашки горячий отвар, и макая хлеб в янтарный, тягучий мёд, пахнущий летом и лугом. Кузька ещё малость повздыхал, покосился обиженно на старших и тоже взял чашку.
— Ох и выдумщик он у нас, отец — шептала Авдотья мужу, накрывая на стол, когда ребятишки уже крепко спали на полатях.
— В печке мыться больше не стану, бает, там печной дух какой-то с веником. Изгваздался весь в золе, пока я полотенчишко искала, ну отвернуться нельзя, только было намыла его, напарила, а он опять весь чёрной. То он с домовым в прятки играет, забавляется, пока мы в поле да огороде, то ещё что. И в кого он у нас такой выдумщик, не знаю.
Муж Захар сидел напротив жены и хлебал похлебку большой деревянной ложкой. Выслушав жену и отломив знатный кусок от каравая, Захар, помедлив малость, ответил:
— А ну как не выдумывает?
— Да ну, Захар, ну сказки всё это, что ты! — отмахнулась Авдотья.
Муж улыбнулся хитро и сказал:
— Поди и я видел этого домового...
— Брешешь? — всплеснула руками Авдотья.
— Чего мне брехать? Я, почитай, в этом доме вырос, тятю с мамкой в последний путь отседова проводил. Матушка, между прочим, тоже его видала. Ну да я не о ней. Я когда маленьким-то был, мать с отцом уйдут, бывало, а меня со старшими оставят. Тем больно охота со мной вошкаться, посидят малость да сбегут на улицу, меня дома запрут. Вот я и ревел поначалу.
Однажды сижу так, реву, а из-за печи выходит кот, большой такой, толстый, полосатый. А у нас такого не было. Испугался я. А кот ко мне. Трется спинкой, мурлычет, после набок свалился и лапками так умильно задергал, что я не сдержался, и про страх забыл, ну и давай хохотать. А кот и рад. Вскочил, спинку прогнул, и будто вот, право, улыбается. Чего смеёшься? Как есть говорю.
-Да не смеюсь, не смеюсь, — ответила Авдотья, пряча улыбку, — Чего дальше-то было?
— Так вот и сказываю. Несколько дней кот этот со мной играл и ласкался. И я уже и реветь перестал, напротив, ждал, когда все уйдут. Кот-то при других не показывался. Ну а вот значит, как прошло несколько дней, тут-то он мне в настоящем обличье и показался.
— Кто — он?
— Да ты меня вовсе что ли не слушаешь? Домовой, конечно, кому ещё быть.
— Слушаю, слушаю, не серчай.
— Так вот, раз вышел он вот эдак-то из запечья, подошёл снова ко мне, потёрся ласково, а после как перекувыркнется через голову, да тут и стал дедом таким махоньким, а борода пышная да белая. Я аж рот разинул. А он мне подмигнул эдак хитро и пошёл по кругу вприсядку, шёл-шёл, а как до меня дошёл, так и пропал.
С той поры нет-нет да и показывался он мне. А вот как подрос я, так и не встречал его более. Он, видать, только малым детям, вон навроде Кузьки нашего, показывается.
— Ну и чудеса, ты говоришь, отец, так выходит, что и печной дух тоже есть? — подивилась Авдотья, — Ну, доедай да спать пора.
***
В тот день неспокойно было на сердце у Авдотьи, поехали они с Захаром с раннего утра на ярмарку в город, повезли молоко да масло, творог да сметану на продажу, яичек подкопила Авдотья целую корзину, Захар дичи в силки наловил.
Приехали на базарную площадь, лошадь распрягли, сена задали, начали торговать, поначалу народ ходил да больше того приглядывался, а ближе к обеду, как потеплело да распогодилось, торговля бойко пошла. Только Авдотья вдруг невесёлая сделалась, стоит хмурая, задумчивая, грудь рукой потирает.
— Ты чего это, мать? — засмеялся Захар, — Ты нам эдакой кислой рожей всех покупателей отобьёшь.
— Ох, Захарушка, не могу, тошно мне чего-то, сердце беду чует... Поедем домой!
— Да ты что, Авдотья? Ведь только дело пошло! Куда ж мы потом всё это? — Захар обвёл рукой телегу, тяжело гружёную плодами их долгого и тяжкого крестьянского труда.
— Всё понимаю, Захар, но и ты пойми, чует мое сердце, случилось чего-то дома.
— Да чего ж там случится-то может? Старшие дома с Кузьмой.
Замолчала Авдотья, как мужу перечить? Торгует, а сама всё с беспокойством вдаль глядит, чтой-то там дома делается?
Прошло время, наконец не выдержала Авдотья:
— Не могу больше, Захар! Запрягай лошадь! Беда дома!
Глянул Захар на супругу, а она белее снега, губы трясутся, сам испугался. Кто его разберёт это бабье чутьё? Поди и вправду что случилось там? Запряг лошадь и поехали они в деревню. Авдотья всю дорогу молчит, только губы шевелятся, молитву читает. Наконец показались вдали родные крыши. Вглядывается Авдотья с тревогой вдаль, и вдруг видит — дым чёрный столбом. Ахнула она, с телеги спрыгнула, кинулась бегом.
— Да куда ты? Садись! — кричит ей Захар, тут уж и он понял, что беда случилась.
Погнали они лошадь во весь дух, понеслись, что есть мочи, как только Бог уберёг, да телегу не свернули набок. А как подъехали к избе и увидели — народ толпится, переговариваются. Подскочили Авдотья с Захаром к людям:
— Где? Где они? — кричат.
— Здесь они, всё хорошо! — кричат в ответ.
Обняла Авдотья старшеньких, Кузьку на руки подхватила, а сама ревёт, слезами обливается:
— Детушки мои родимые! Живы, слава Богу!
Подошёл дед Трофим, успокоил Захара:
— Ничего, не сильно обгорело, быстро мы успели пламя-то потушить, к холодам подправим избу, не горюй, главно робяты живы!
Захар и не горевал, он обнимал жену и детей и плакал, не стыдясь своих слёз. А ведь Авдотья звала его домой! Эх, он...
— Спасибо тебе, дед Трофим, спасибо, люди добрые, — поклонился Захар люду деревенскому, — Кабы не вы!
***
Вечером, успокоившись, Авдотья с Захаром допытывали ребятишек, что же произошло. Нехотя признались Васятка с Ванюшкой, что сами виноваты.
— Мы гулять захотели, а Кузька ревёт, дома хочет играть, мы и оставили его, — понурив голову поведал Ваня.
— А там в печи угольки оставались красненьки, — продолжил Вася, — И Кузька с ними поиграть решил, вытащил несколько на пол, а там ветошка лежала, ну и загорелась, а после по полу пошло...
— Мы как дым увидали, домой побежали, а тут не зайти в сени уже. Тут и дядька Митяй прибежал, голову рубахой накрыл и в избу.
Долго Кузьку искал, он ведь испугался и под лавку залез, насилу его дядька Митяй нашёл, говорит, хорошо, что кот истошно орал, только по тому воплю и понял он куда ползти. Так-то ни зги не было видно.
— Какой кот? — не поняла Авдотья, — Мурка наша?
— Не, не Мурка, наша Мурка махонькая, а этот здоровый был, серый, полосатый, во-о-от такой котище! — показал Васятка, распахнув руки, — Он на крыльцо выскочил, а за ним следом дядька Митяй, а кот всё орёт — мяу да мяу, а как дядька Митяй с Кузькой на руках вышли из избы, так кот-то и пропал, вывел их, значит, из огня-то.
Переглянулись Авдотья с Захаром, посмотрели друг на друга долгим взглядом, а после велели ребятам спать ложиться.
Избу-то к холодам подправили, зажили лучше прежнего, а Авдотья с той поры стала в запечье молока оставлять блюдце да каши ложку. И ведь съедал кто-то кашу-то...
Автор: Елена Воздвиженская
