Полночи Татьяна писала несколько важных документов, которые нужно было сдать утром, потом не могла заснуть, потом уснула и, конечно, проспала. На работу опоздала. На планёрке начальник публично сделал Татьяне Владимировне замечание. Ещё одной неприятностью было сообщение о том, что в седьмой корпус, который стоял на отшибе, поступил больной.
Пришлось бежать туда несмотря на то, что в основном корпусе, где располагалось терапевтическое отделение было полно работы, много тяжёлых пациентов требовало её пристального внимания. Дежурный врач сообщил, что при поступлении новенькому сделана рентгенограмма лёгких и Татьяне пришлось зайти в рентген-кабинет и подождать пока рентгенолог допишет своё заключение.
На дворе октябрь, а мороз размахнулся по-зимнему. Мелкие лужицы покрылись прозрачным ледком и Татьяна Владимировна, не заметив одну из них, поскользнулась, папка с историями болезни упала и, подбирая бумаги с асфальта, Татьяна почувствовала, как ею всё больше овладевает раздражение.
Наконец она добралась до корпуса. Предстояло подняться на второй этаж по прямой, крутой деревянной лестнице со стёртыми и скользкими ступенями.
В этом здании содержались больные, находящиеся под следствием и изредка малолетние преступники, или малолетки как их все называли.
Поднявшись в помещение, доктор прошла в небольшую комнатку, которая служила кабинетом. Вид этого «кабинета» всегда навевал на неё тоску, а сегодня она почти с отвращением посмотрела вокруг себя. Маленькое оконце под потолком, древний письменный стол, стул без спинки, кушетка, застеленная коричневой клеёнкой, металлическая раковина с краном.
В кабинет заглянул прапорщик поздороваться и сообщить, что у него с утра «трещит башка». Пришлось измерять ему давление, затем звонить в «терапию», чтобы принесли необходимые лекарства «от башки».
Прапорщик с удивлением смотрел на Татьяну Владимировну. Обычно весёлая и шумная, сегодня она выглядела подавленной и, поблагодарив доктора, он поспешно ретировался в дежурку, расположенную напротив.
Заглянул Фёдор — «смотрящий». Татьяна Владимировна уже почти 15 лет работала в больнице для заключённых, и многих больных хорошо знала. Фёдоров, по кличке Фёдор был авторитетным зэком и находился в этом корпусе потому, что приговор по его делу не вступил в законную силу и Фёдоров только начинал «мотать» свой очередной срок.
Сейчас он лечился по поводу обострения язвенной болезни.
Федя доложил, что из дальнего северного СИЗО прибыл «обезбашенный» малолетка, без всякого понятия о тюремных правилах, но с большим понятием о себе.
— Ладно, разберусь, — буркнула Татьяна, и Фёдор с тревогой посмотрел на неё.
— Не в духе, от начальства влетело, — про себя предположил заключённый и торопливо покинул кабинет.
То, что Таньке, (так называли зэки доктора между собой) частенько попадало от начальников, они знали. Знали так же и то, что причиной столкновений были больные, интересы которых Танька отстаивала, чего бы ей это ни стоило. За это доктора уважали. Знали они также и то, что Танька «на больничке» самая умная, и каждый зэк стремился на лечение попасть именно к ней. Кроме того, Танька была из Питера, и это для спец. контингента тоже имело значение.
Татьяна попросила привести малолетку. Он поступил ночью, и явился в кабинет доктора с недовольным видом потому, что его разбудили.
— Спишь долго, уже одиннадцатый час, — заметила, между прочим, Татьяна Владимировна.
— Обращайтесь ко мне на «Вы», — потребовал больной и с вызовом посмотрел на доктора. За свою практику в местах лишения свободы доктор видела всякое, но такое требование было редкостью.
Больной сел на кушетку, и стал крутить на пальце пластмассовые чётки. На угреватом лице пробивалась полоска рыжеватых усиков. Глаза у парня серые и наглые.
Татьяна молча изучала медицинские документы мальчишки, которому недавно стукнуло 16 лет. Он из неполной семьи, курит, балуется наркотиками, попал в дурную компанию и в следствии всего этого, совершил преступление, пока не тяжёлое. После суда он будет определён в колонию для несовершеннолетних преступников, а сейчас болен пневмонией.
Лечение было начато ещё в следственном изоляторе, и первым этапом, который был только через 10дней, мальчишку отправили в ближайшую больницу для заключённых.
— На что жалуетесь? – спросила Татьяна Владимировна, приготовившись записывать.
— Вы что, не слышали, как я кашлял в калидоре? – с вызовом почти крикнул мальчишка.
— Я глухая, да и «калидора» у нас нет, – с усмешкой парировала Татьяна. — Рассказывайте, что Вас беспокоит, — спокойно повторила она, чувствуя, как поднимается волна раздражения против этого наглеца.
— У нас в хате дубак был, пацаны все заболели, а я чуть не сдох! – начал он своё повествование. — А эти козлы…, — парень запнулся, на языке повисло матерное слово. Он с трудом подыскивал слова для продолжения рассказа.
Татьяна Владимировна слушала его и размышляла о том, почему она здесь.
Стоило ли отлично учиться в школе, окончить институт с красным дипломом, знать в совершенстве иностранный язык, прекрасно играть на фортепьяно, чтобы по распределению мединститута угодить сюда, в больницу для зэков. Сначала она побаивалась своих пациентов, среди которых были убийцы и насильники и множество рецидивистов, то есть закоренелых в своих пороках людей.
Её тяготило также отсутствие в больнице многих видов обследований, которые позволили бы молодому доктору больше проявить свои возможности диагноста.
Часто не хватало современных и эффективных лекарств. Мысли о дезертирстве не покидали её целый год. Приехав, домой в первый свой отпуск, Татьяна никому ничего не рассказывала о своей работе, ссылаясь на то, что она, работая во ФСИН, не имеет права распространяться об этом. Частично это было правдой.
Родственники гордились, что Татьяна лечит отважных офицеров в ведомственной больнице, и только мама видела, что дочь что-то скрывает. Пришлось рассказать ей правду.
— Болезному милость творить – с Господом Богом говорить, это народная поговорка, провожая дочь, сказала на прощанье мама. — Болезными в России во все времена называли уже наказанных преступников, — пояснила она. — Помни об этом Таня.
Мамины слова глубоко запали в душу. Она перестала воспринимать свою работу как что-то постыдное. Её природная доброта и милосердие в полной мере проявились в условиях тюремной больницы. Призванием Татьяны стало помогать этим самым «болезным». Она уже не сожалела о выбранном пути, и только иногда как сегодня, например, закрадывались сомнения.
Парень продолжал своё повествование, из которого Татьяна сделала вывод, что с интеллектом, образованием и тем более с воспитанием у парня совсем плохо.
— Старуха (так он назвал уважаемого всеми врача СИЗО), лекарства горькие назначила, блин, уколы болючие и капельницы на два часа, покурить, блин, нельзя.
Коновалы, блин, гнать всех надо! – с ненавистью закончил он, и так крутанул чётками, что они сорвались с руки и звонко ударились об раковину.
Работая с заключёнными, Татьяна ко многому привыкла, но такое отношение к коллегам, видела редко и этого не прощала. Всех докторов и фельдшеров в колониях и следственных изоляторах их управления она знала лично. Злодеев и дураков среди них не было. Татьяна Владимировна много раз была в командировках во всех колониях и СИЗО и знала это наверняка.
— Раздевайтесь, — холодно скомандовала она парню.
Внимательно обследовав больного, доктор взяла его рентгеновские снимки, которые были сделаны в первый день заболевания и сегодня утром, то есть после лечения в следственном изоляторе.
— Подойдите сюда, — едва сдерживаясь, выдавила из себя Татьяна, когда парень оделся. Ей хотелось взять его за ухо и хорошенько встряхнуть.
— Вот, что было у вас в лёгких в начале заболевания, — она показала на рентгенограмме огромное затемнение. — И вот, что осталось после лечения! — рука доктора очертила небольшой участок усиленного лёгочного рисунка на контрольной рентгенограмме.
— Вот так «плохо» тебя лечила «старуха», — сдавленным голосом продолжала Татьяна Владимировна. — От этого, между прочим, умирают, — вдруг закричала она, кивнув в сторону первого снимка. — А ты, на сегодняшний день практически здоров, — продолжала кричать Татьяна, переходя на «ты». — Какое право ты, сопляк, имеешь так говорить о людях, которые тебя от смерти спасли?
На крик прибежал прапорщик и замер на пороге кабинета, не понимая, что происходит.
У Татьяны Владимировны лечились все сотрудники больницы, которым она посвящала много своего личного времени. Все знали, что лучше, чем Татьяна, никто не разберётся в их болезнях. Её по-настоящему уважал и любил весь коллектив.
Прибежал Федя и остановился на пороге кабинета вместе с прапорщиком. Он увидел красную от злости Таньку, и струсившего от такого поворота событий малолетку. Обидеть Таньку среди зэков считалось смертным грехом. Все это хорошо знали, да и никогда не создавалось таких ситуаций. Все почитали за счастье не только лечиться у неё, но и просто поговорить с доктором «за жизнь», а тут такое.
В глазах женщины стояли слёзы, руки дрожали. Прапорщик кинулся в дежурку, чтобы принести доктору воды. Федя с грозным видом направился к малолетке.
— Порву падлу, — прошипел он, замахиваясь на парня.
-Только посмей, — очнувшись, крикнула Татьяна. – Выйди сейчас же, — скомандовала она смотрящему, и тот злобно оглядываясь на малолетку нехотя покинул кабинет.
— Что ты делаешь, урод? – укоризненно сказал вернувшийся со стаканом воды прапорщик. – Татьяна Владимировна тебе в матери годится, а ты ей хамишь.
— Что я в натуре сделал, она сама распсиховалась, — скулил перепуганный парень.
— Я тебе дам, распсиховалась, — одёрнул его прапорщик. — Марш в палату.
Когда они ушли, в кабинет пробрался Федя.
— Татьяна Владимировна, мы этого отморозка научим родину любить. Он «никто» и звать его «никак», — шёпотом возмущался Федя.
Татьяна пила воду, пытаясь вернуть самообладание.
— Успокойся Фёдоров, парень не причём. Уходить мне нужно из этой конторы, — задумчиво сказала Татьяна, поставив стакан. — Нервы стали сдавать, значит надо искать другую работу.
— А как же мы? – растерялся заключённый. – Да я его…- распалялся он.
— Остынь. Не вздумай отношения с парнем выяснять. Понял? — строго спросила доктор. — А то я обижусь!
Хуже этой фразы чем – «я обижусь» от Таньки зэки не слышали. Что последовало бы за этим, никто не знал, но и рисковать охотников не находилось. Федя тихонько вышел из кабинета, а Татьяна Владимировна собралась в терапевтический корпус, в свой родной кабинет. Нужно было успокоиться и сделать назначения новому больному.
Татьяна вступила на ступеньку лестницы, и вдруг её понесло вниз. На своих плоских подошвах она скользила словно на лыжах всё быстрей и быстрей. Если бы не капитан, которого за высокий рост и мощную фигуру все звали Вася–шкаф не появился в этот момент на первом этаже у основания лестницы, Татьяна бы серьёзно травмировалась. Офицер подхватил испуганную женщину, и весело засмеялся:
— Какое счастье! Татьяна Владимировна в моих объятиях!
Сердце бешено колотилось, ноги стали дряблыми, и она с трудом удерживала себя в вертикальном положении, тело покрылась испариной.
— Что это было? — судорожно соображала Татьяна Владимировна. – Предупреждение?
Вася чувствовал, что доктор близка к обмороку и крепко держал её в своих руках.
— Да, не удалось мне сегодня с Господом Богом поговорить, — сказала Татьяна, приходя в себя и высвобождаясь из рук Васи. – Болезному милость не оказала.
Однако, намёк поняла, — сказала она, посмотрев на лестницу.
На следующий день Татьяна вызвала парня для осмотра. Он с угрюмым видом сел на кушетку и уставился в пол. Осеннее солнышко умудрилось проникнуть в кабинет через узкое оконце и окрасило светлые, коротко стриженые волосы больного в оранжевый цвет. Татьяна Владимировна подошла к кушетке и протянула больному руку.
— Ну, что, болезный, — обратилась она к нему. – Давай мириться. Ты прости меня за вчерашнее!
Парень вскинул голову, удивлённо посмотрел на женщину детскими глазами и вдруг по-ребячьи заплакал. Злоба, она как лёд, до тепла живёт...
Автор: Елена Шилова
