Полынья

Уже который день судачили бабы у колодца об одном и том же, не давала им покоя Фёкла, что жила у леса. И то правда, было о чём поговорить. У молодой вдовы Фёклы появился кто-то…

Тихона, мужа Фёклы, не стало года три назад, молнией убило прямо в собственном дворе. Люди шептались, что небеса его покарали. Злой он был человек, жестокий, жену свою, Фёклу, частенько колачивал. Не видела она с ним счастья бабского. Сама всё хозяйство мыкала, сено косила, огород растила да детей поднимала. Тихон же по деревне пьяный шатался. Из местных за него никто не пошёл, все знали каков, так он издалека жену себе привёз. Говорят, сиротку взял.

Как уж он её нашёл, то неведомо было. Рассказывала Фёкла, что с тёткой росла, да той не больно-то и нужна была, так, что рада-радёхонька была тётка спровадить скорее племянницу родную из дома, лишний рот держать не хотела. И было-то тогда Фёклушке шестнадцать годков. А Тихону уже почти тридцать стукнуло.

Дом ему от родителей остался. Туда и привёл он молодую жену. Фёкла собой хороша была, черноглазая, русоволосая, губы вишнями горят, сама стройная, крепкая. Сразу же взялась она за хозяйство, порядок в избе навела, двор прибрала, огород засадила — как раз весна пришла о ту пору.

И недели не прошло, как Тихон себя уже и показал. Впервые напился при молодой жене. Не корила его Фёкла, не ругала — разве ж можно так с мужем-то? Надобно ведь с почтением да послушанием к супругу. А тот видит, что молчит жена, и вовсе распустился — через день пьяный. По дому от него толку никакого. Одно дело — ребятишек строгает, что ни год, то по младенцу у Фёклы. Четверых родила ему молодая жена. Да все робяты хорошие какие вышли, ладные — крепенькие, что грибочки, круглоголовые, светленькие, весёлые. Нет бы остепениться да радоваться такому богатству, ан нет, Тихон всё в бутылку глядит.

Так и прожили они пять лет. А на шестой год, во время летней грозы и ударила молния прямо в пьяницу, да не просто поразил его огонь небесный, а дотла сжёг. Такого чуда никто доселе в деревне и не видывал. Да хорошо, что случилось всё на глазах у соседей, что Тихона домой в тот вечер привели, Фёклу жалеючи, иначе и не узнали бы, куда он пропал.

Не успели они во двор войти да пьяницу на крыльцо посадить, как громыхнуло, раскатилось по небу, загремело, загудело страшно, и блеснула вспышка, так и ослепило всех ярким светом. Соседей-то отбросило от крыльца чуть не до калитки.

Как головы они подняли, так и увидали, что Тихон весь огнём объят. Бросились они было его из бочки поливать, что на углу избы стояла, под дождевую воду, да не тут-то было. Не гас этот неведомый огонь, а горел ровным синим светом. Через мгновение остались от Тихона лишь рубаха да штаны, и вот ведь диво — не тронул их огонь вовсе! И в тот миг, как Фёкла и соседи, обезумевшие от увиденного, закричали, хлынул дождь, такой силы, что деревья пригнулись под его силой. Стеной шёл, бушевал, неистовствовал.

На другой день решено было, по совету батюшки, хоронить те штаны с рубахой. Панихиду отслужили. Земле придали то, что осталось — одёжу да крест нательный на гайтане.

— Без креста ушёл, не принял его Бог, — шептались старухи, — Не иначе, как черти его прямиком в ад утащили, живьём…

Зажила Фёкла одна с ребятами, в двадцать один год вдовой уж осталась, да с четырьмя малыми. Да и то сказать, мало что переменилось в её жизни — как тянула всё сама, так оно и осталось. Ей не привыкать было.

Хотя всё же изменилось кой-чего — спокойнее жить стала баба. Никто уж боле не пьянствовал, рук не распускал, беспорядка не чинил. И Фёкла даже похорошела во вдовстве своём.

Лицо побелело, от слёз обсохло, заулыбалась снова, сарафан новый справила. Тяжело, конечно, жилось всё же. Вот избёнка покосилась, ведь сколь годов ей уже было. Вот коровка занемогла да и издохла вдруг.

А в середине лета холода вдруг случились невиданные, такие, что снег запорхал, землю на два пальца укрыл. Все посевы погибли. Вот тогда страшное время наступило для Фёклы и ребятишек. Поначалу кто как мог помаленьку помогали, но ведь и у самих есть нечего, и семьи большие тоже. И наступил день, когда еды в доме не осталось совсем.

Что делать? Затуманилось в голове у Фёклы. Ведь разобраться, молоденькая она совсем была, что там — двадцать с небольшим годов, с детских лет добра не видела, прикормышем росла в чужом дому, тётка нахлебницей звала, да и замуж вышла, счастья не обрела, ничего хорошего от мужа не видела. Лишь питьё да битьё. А детки вон кушать просят, ревут который день. Что им сказать?

— Пойду на реку за водой схожу, — сказала она ребятишкам, — Станем похлёбку варить. Ждите меня, дверь никому не отворяйте, запритесь на засов.

Соврала так Фёкла, накинула платок на голову, тулупчик, взяла коромысло с вёдрами, да и отправилась на реку. Идёт она тропинкой, а уж тёмно было, зима, вечер лунный выдался, идёт и плачет — принесу воды, а дальше что? Что скажу ребятишкам? Ни горсти муки нет в доме, ни крошки хлеба… Идёт Фёкла, ничего не видит перед собою, слёзы глаза застилают, только снег, что под луною блестит, звёздами перед мокрыми ресницами множится, да скрипит под ногами. Никого на улице, все по домам сидят, а у Фёклы и печь назавтра топить нечем будет.

И до того стало ей горько от своих мыслей, от судьбинушки своей тяжкой, что решила она в проруби утопиться. Вот что лукавый-то творит, знает, когда к человеку легше всего подступиться — в тяжёлый час. Да только решила Фёкла перед смертью молитву сотворить, а как стала про себя читать, так и прозрела, словно проснулась — что ж я удумала?! На кого деток оставлю? Да грех-то какой на душу взять захотела, Господи помилуй!

Встала Фёкла посреди реки, озирается, будто и не понимает, как попала она сюда. Мостки-то, с которых зимой бабы воду из проруби черпали, вон они, далече остались. А стоит Фёкла у полыньи. Два шага до неё осталось. Ещё бы немного и конец ей пришёл. Отпрянула она назад. Слёзы вытерла. Окинула взором Божий мир. Красивый-то он какой!

Кругом белоснежные снега стелются, блестят под полною луной, звёзды яркие в небе играют, мороз стоит такой, что все деревья одел в кружево, вон деревенька, что родной за эти годы стала, избушки, как игрушечки друг к другу пристроились, светятся в окошках огоньки, из труб дымок тонкой лентой вьётся. А вдалеке поля раскинулись, а за полями лес стоит тёмной стеной, кормит их лес тот, тепло дарит, радость. Далёко лес тот тянется. Одна луна, небось, и знает, где он заканчивается. Благодать кругом разлита. И тишина. Тишина такая, что слышно, как редкие снежинки на землю опускаются.

И вдруг услышала Фёкла всплеск. Вроде как в полынье вода колыхнулась легонько. Вздрогнула Фёкла, отскочила, а после и подумала:

— А что, если то рыба плещется, вдруг удастся мне её изловить, ведром зачерпнуть? Вот и был бы нам ужин с ребятами!

Легла Фёкла на снег и поползла поближе к полынье. Подползла совсем близко, одним движением закинула в воду ведро и тут же назад вытянула. А в ведре виднеется что-то, золотистое, округлое. Что же это?

Отползла Фёкла подальше, села, отдышалась, в ведро заглянула и опешила — в ледяной воде плавал большой кусок масла, жёлтого да круглого, что луна на небе. Ничего не понимала Фёкла, что за чудо такое? Откуда в реке маслу взяться?! А пока думала да гадала, видит — у самого края полыньи котомка небольшая появилась. Тут любопытство и голод страх пересилили, и решила Фёкла до той котомки добраться да и глянуть — что в ней такое?

Снова легла она на лёд и поползла к полынье, котомку схватила да назад. А как открыла мешок, так и ахнула. В котомке той чего только не было! И каравай свежего ароматного хлеба, и капусточки вилок, и картошечка, и сала кусок, и яйца. Ну и диво! Не иначе как кто-то пожалел её, проследил, да и подбросил ту котомку. Но только как тут подбросишь, коль ночь светла, да и видно далеко вокруг, и видела Фёкла, что вовсе нет никого на реке, окромя неё. Да и маслу в полынье неоткуда взяться. Чудеса да и только.

Однако же, не до размышлений уж теперь было Фёкле, радость её взяла, что накормит она сейчас своих ребят на славу. Отбросила она думы тяжкие да подхватив коромысла, поспешила домой. Но, отойдя малость, вдруг опомнилась. Обернулась к полынье, поклонилась в пояс:

— Благодарствую, Матушка-река, или кто бы ты ни был, добрый человек, за помощь твою. Никогда я её не забуду!

В тот вечер наелась вся семья досыта. А наутро новое диво — на дворе поленница большая появилась, и ни следа, ни щепы, кто наколол за ночь дров, кто сложил их ровно вдоль хлева?

Но прошло время и снова голод наступил. Хоть и не сидела Фёкла без дела, нанималась к людям работать. Да только всё одно — не хватало еды. А до весны ещё далече, а до лета красного ещё дальше. Как быть, что делать? И вот однажды, как выдалась снова ночь лунная, решилась Фёкла вновь к той полынье сходить да удачу испытать, а ну как снова чудо случится и найдёт она котомку? И хотя и самой ей в это с трудом верилось, но всё же уложила она детей спать, а сама вышла в сенцы, поднялась на повети, там немного соломы лежало. Взяла она ту солому, сплела из неё вроде куколки, ленточкой своей красной обвязала, да на реку пошла.


Идёт, а сама оглядывается, страшно ей, а ну как увидит кто, чего доброго за ведьму примут. А ночь снова яркая, только уж не полная луна на небе, а месяц молодой, рогатый над избами повис. Вот дошла Фёкла до реки, вот и полынья уж близко, легла она, как и в прошлый раз на лёд и поползла к воде. Доползла, куколку свою соломенную из-за пазухи вынула, посадила на краю да и говорит:

— Не знаю я, кто ты — добрый ли человек, дух ли, ты ли это, Матушка-река, а только снова я пришла просить тебя о помощи. Совсем нечего есть моим деткам. Я уж как могу бьюсь, а только всё одно — не хватает нам еды. И отблагодарить мне тебя нечем, вот ленту мою красную коль возьмёшь, так рада буду. А больше мне тебе дать нечего.

Тут вода в полынье снова колыхнулась, страшно сделалось Фёкле, сердце в груди, как бешеное застучало, того гляди наружу выпрыгнет, зажмурилась она крепко, а как глаза открыла, видит — нет куклы, а стоит у полыньи прежняя котомка. Заглянула в неё Фёкла, а там снова и каравай румяный, и муки немного, и яйца, и масло, и картошка, а сверху пять больших румяных яблок лежат, как раз по их числу — Фёкла да ребятишек четверо.

От радости заплакала Фёкла. Взяла котомку, поклонилась реке, да домой поспешила. Снова наутро ребятишки сыты были да ещё на несколько дней осталось еды. А как закончилась провизия, так Фёкла уже знала что делать. Так и повелось.

А по деревне слухи пошли, что появился у Фёклы тайный жених. Дети ухоженные, сытые, и сама Фёкла заулыбалась, побелела, похорошела. Не иначе как помогает ей кто. У самой-то у неё нет ничего. А по старой привычке собирались бабы у колодца, откуда летом воду черпали, тут и сплетничали. Да и было о чём им переживать.

Холостых на деревне нет, только совсем молоденькие парни, да дед Митяй. Только тот уж вовсе в женихи не годился — старый да глухой, летом и то на печи мёрзнет. Выходит с чьим-то мужем гуляет Фёкла. А ведь и не подумал бы, такая вся благообразная она да тихая! Ну и кажна баба, конечно, на своего грешит, мол, он, небось, и бегает к Фёкле и помогает. Баба она красивая, молодая ещё. И решили бабы за Фёклой следить, куда ходит да что говорит. Условились, кто в какой день караулить станет. На том и разошлись.

И вот в одну из ночей снова отправилась Фёкла к полынье. А в ту ночь бабка Микулиха караульной осталась, благо жила наискосок от Фёклы. Увидела она в окно, что Фёкла в потёмках куда-то отправилась, повязала скорее шалёнку да вослед побежала. Идёт Фёкла с коромыслом, не спеша идёт.

— Неужто за водой в эту пору направилась? — недоумевает бабка Микулиха, — Не-е-ет, это она для отводу глаз вёдра прихватила, небось миловаться идёт к полюбовничку своему. Ну сейчас-то я её и поймаю!

Так и дошли они до реки. Фёкла прямым ходом по тропке, а бабка Микулиха хоронясь за заборами да берёзками, за избами да сугробами. Вот и прорубь близко, да только Фёкла не к проруби пошла, а к полынье, что посреди реки широкой зияла. Испугалась бабка Микулиха:

— Нешто топиться собралась Фёкла?

А Фёкла подошла ближе, села у воды, что-то бормочет, а после вдруг ветер подул, метель поднял, и откуда только налетел, ведь ночь была ясная! Бабке Микулихе глаза и застило, а как проморгалась она, так увидела, что Фёкла уж обратно идёт, с полными вёдрами. А то ей невдомёк, что в одном-то ведре у Фёклы водица, а в другом — котомка заветная. Еле поспела Микулиха вперёд Фёклы до дому добежать да спрятаться. Так ничего и не поняла.

А время на месте не стоит, вот и весна красна на землю русскую пришла. Теплом дохнула, снег согнала, ручьи пустила, листочки первые выпустила, солнышком пригрела, обласкала Божий мир. Тут уж полегче стало Фёкле, корешки да травы первые стала собирать. А всё ж таки, пока лёд на реке не тронулся, так и находила она, на берегу уж теперь только, котомку с провизией. Но вот и лето пришло жаркое. Вовсе привольно стало Фёкле с ребятами. Она и в лес по грибы-ягоды ходит, и огород засеяла, и травы на зиму заготовила.

А в самой середине лета появился в деревне, откуда ни возьмись, пришлый кузнец. Петром назвался. Поселился в старенькой кособокой избушке, что поодаль от других стояла, от бабки Матрёны осталась. Стал кузнечным делом заниматься. Потянулись люди к нему. И то видят, мужик он добрый, хороший, мыслей тёмных не держит. А о себе рассказал, что была, мол, жена у него, да померла родами. Один он остался. Вот и ушёл с тех мест, чтобы душу не рвать да жизнь сызнова начать.

Как-то раз у Фёклы серп сломался напрочь. Где новый взять? Надо к кузнецу идти, благо теперь свой имеется, в чужую деревню не надо, как бывалоча, идти. Ну и отправилась Фёкла в кузницу. А как вошла, так и ахнула. Встретил её кузнец — высокий, сильный, кудри да борода пшеничные, глаза голубые — а волосы на лбу её, Фёклы, лентой перехвачены, той самой, красной, которую она реке подарила! Так и остолбенела она перед ним. А кузнец тоже застыл, да только не от удивления, а от красоты такой. Стоят оба и слова вымолвить не могут.

— Зачем пожаловала, красавица? — первым заговорил, наконец, кузнец.

— Да вот, — опомнилась Фёкла, — Серп у меня сломался, не наладишь ли?

— Отчего не наладить, Да я тебе новый сделаю, лучше прежнего, — улыбнулся кузнец, — Ты обожди, не уходи покамест, я скоро управлюсь.

Присела Фёкла у двери, а сама тайком на кузнеца поглядывает, ленту свою разглядывает, нет сомнений — её это лента, зелёной нитью по краю вышитая, стежком особым. Только откуда она у него могла взяться? Да и кузнец собою хорош. Залюбовалась на него Фёкла. А тут и серп уж готов. Осмелилась Фёкла про ленту узнать.

— Скажи мне, мил человек, откуда у тебя эта лента?

— Да я в осоке прибрежной её нашёл, у реки, за траву она зацепилась. Понравилась она мне, вот и взял себе.

— Где ж это было?

— Да далеко отсюда, под Липовкой, слыхала про такую деревню?

Помотала Фёкла головой, нет, мол, не слыхала.

— А я оттуда родом, — отвечает ей кузнец, а сам с неё глаз не сводит.

— Моя ведь то лента, — говорит ему Фёкла.

— Вон оно что! — подивился кузнец, — Так может не просто так она ко мне в руки приплыла?

Ничего не ответила Фёкла, смутилась, вышла быстро из кузницы и домой поспешила. А кузнец остался стоять у кузни, да всё глядел Фёкле вослед, и улыбался чему-то.

К осени поставил кузнец избу новую, большую. Кузню добротную срубил. А на Покрова и посватался к Фёкле. Она ему согласием ответила. Ребятишек Пётр как своих принял, да и то, ребятишки все у Фёклы ласковые да добрые, как их не полюбить! Зажили они в любви да согласии, и деток ещё народили. Только одно так и осталось тайной — кто же Фёкле в ту зиму помогал на лунной полынье?..

Автор: Елена Воздвиженская

Жми «Нравится» и получай только лучшие посты в Facebook ↓

Загрузка...