Григорий стоял в холодном тамбуре и провожал взглядом мелькающие за окном деревья.
До прибытия поезда на крохотную станцию оставалось совсем немного.
-Не терпится? – понимающе спросила проводница, выходя из вагона в тамбур.
Григорий кивнул. На душе было радостно – он возвращался домой.
— Давно дома не был. Как ушёл в армию, так не появлялся. На побывку не приезжал, думал, что месяц сэкономлю, — весело ответил он. – А потом остался ещё на год по контракту, и было уже не до поездок.
— Родители знают, что ты едешь? – спросила проводница. – Ждут, поди!
— Нет, моя деревня в лесу стоит, там связи мобильной нет. Есть городской телефон в сельсовете, не стал беспокоить. Но у меня такая мама, — парень широко улыбнулся, — думаю, что она уже чувствует, что рядом.
Поезд прибыл на станцию, проводница открыла дверь.
Григорий спрыгнул с подножки вагона и жадно вдохнул свежий воздух. Август с его разнотравьем будоражил воспоминания об отчем доме, заставляя сердце биться все сильнее.
— Ну, бывай, — проводница помахала рукой молодому человеку.
— Удачной дороги! – ответил Григорий и, закинув спортивную сумку на плечо, бодро зашагал к станционному зданию.
На Урале деревни не ютятся вплотную друг к другу. Можно долго ехать по полям, по лесам, мимо болот, чтобы в конце пути найти одну единственную деревню, которая раскинулась на берегу живописнейшего озера или у истока реки.
Как говорят местные жители: «По дороге да в Кориково».
Так и деревня Григория стояла в глухом лесу. Большая в своё время была, домов пятьсот будет. В основном, охотой да рыбалкой промышляли. Небольшая ферма имелась, молоко в город возили, начальная школа, магазин-сельпо да фельдшерский пункт. Что ещё для жизни надо?
Автобус из центральной усадьбы и обратно ездил два раза в неделю, хватало тем, кому по делам в город надо было.
Григорий посмотрел на часы – на автобус он уже опоздал. Не беда, до деревни по дороге километров двадцать будет, а если напрямки через лес пройти, намного короче, почти в половину. Ещё можно машину нанять, частники, небось, всё ещё толкутся у станции. Правда, и частники довозят только до своротка, где автобусная остановка, дальше дороги нет, ни одна машина не проедет. Но от поворота всего 5 километров, местные привыкли пешком ходить, не в первой. Как ферма развалилась, так и дороге пришел конец. В принципе, как и во многих деревнях…
Григорий вышел на дорогу: так и есть – у станции стояло несколько машин, водители которых курили и о чём-то оживлённо беседовали.
Молодой человек подошёл, поздоровался. Мужики отозвались.
— Мне бы в Крайновку попасть, — сказал парень. – Отвезёте?
Частники переглянулись. Один из них обернулся назад, посмотрел на уходящее за горизонт солнце.
-Не, дураков нет, — ответил он. – Солнце садится, никто не поедет. Сиди на станции до утра, а там, может, кто и отвезёт.
— Почему? — нахмурился парень. – Что происходит, почему вечером нельзя уехать в Крайновку?
-Потому что люди у вас там пропадают. Мрут, как мухи, — ответил мужик. – Проклятое место. Кто мог, давно выехал. Кто не смог, померли. Не своей смертью.
Григорий с недоверием посмотрел на водителей.
-Шутите? – спросил он.
— Да уж какие тут шутки. Столько смертей за год, страсть. Сначала думали, что маньяк какой-то объявился. Участковый из Павловки выехал, посмотреть, в чём там дело и сам пропал.
Не нашли. Люди говорят, что деревню ведьмак проклял, — понизив голос, сказал частник.
-Скажешь тоже! – второй мужчина усмехнулся. – Ведьмак… Поди перепились, да поубивали друг друга. Смотря из чего самогон гнать. Мне еще батя сказывал, что если самогон из гороха выгнать, он совсем злой будет.
-Кто? Батя? – переспросил невпопад его собеседник.
-Да причём тут мой батя? Самогон злой получается. Крышу с него сносит, будь здоров.
И мужики переключились на обсуждение рецептов самогона. Они отвернулись от парня, будто его тут и не было, давая понять Григорию, что разговор с ним окончен.
Молодой человек не стал слушать дальше. Он перекинул сумку на другое плечо, расправил спину и пошёл по дороге. Дошёл до конца улицы, за которой начинался лес, свернул на едва заметную тропинку.
— Смотри, — ткнул локтем один водитель другого, указывая тому на Григория.
Тот снял шапку, словно прощаясь с парнем, как с покойным. Мужики с минуту стояли молча, каждый думал о чём-то своём. Потом вернулись к своему разговору, дожидаясь пассажиров последней электрички из города.
Солнце уходило за горизонт, окрасив небо в пурпурный цвет. Холодало. Григорий шёл уверенно — эта дорога ему была знакома с детства. Новости, которые он услышал на станции, встревожили.
«Странно, — думал он, — отец мне ничего не писал, а последнее письмо от него пришло месяц назад. Как могли погибнуть люди в деревне, от чего? Всё ли в порядке с родителями? Или это пустой трёп? Тогда почему меня отказались подвезти? Непонятно. Ладно, на месте разберусь».
Тропа едва угадывалась. Насколько Гриша помнил, она всегда была широкой, протоптанной. А сейчас он шёл больше по наитию, по памяти. Луна взошла над краем леса, полная, огромная, насыщенно-жёлтая, освещая своим тёплым матовым светом всю округу.
Вскоре тропа вывела на поляну, затем лес сменился полем: когда-то здесь сеяли озимые. Сейчас земля брошенная, заросшая бурьяном да полынью. Разве что косулям раздолье, вон сколько следов по кромке поля.
Отец его с ранних лет с собой в лес водил, учил следы читать, ориентироваться на местности, слушать, где какая птица взлетела, как зверь голос подаёт.
Отца в деревне уважали, даже побаивались. За глаза говорили, что с лешим дружбу водит. Недаром у него с добычей никаких проблем нет. Мужики иной раз пойдут на охоту, назад пустые возвращаются. А Федору будто зверь сам навстречу выходит.
Бери его голыми руками и всё тут.
И на реке так же. У деревенских сети могут быть полупустые — у Фёдора никогда. Конечно, поди, шепоток какой знает, раз так везёт ему. Не может быть, чтобы с ровного места рыба в сети запрыгивала, да не во все подряд, а только в его, Фёдоровы.
А ещё говорили, что невесту себе у того же лешего отобрал. Ага, отправился как-то на охоту, а под вечер вернулся из леса с девицей. Красоты неописуемой, на местных-то не походит.
Волосы цвета пшеницы спелой, коса длинная, шея лебединая, а глаза синие-синие, что вешнее небо.
Принёс её Фёдор на руках. Одежда была на девице странная, в таких платьях уж лет сто никто не ходит. Словно из прошлого века в наше время девица попала. Лента в косе алая, сарафан длинный, почти по щиколотку, рубаха с вышивкой по рукаву, по горловине, босая, а на поясе нож в ножнах. Сама бледнёхонькая, стонет, а от шеи до плеча рана.
Фёдор её в дом внёс, сам лечил, фельдшерицу на порог не пустил. Говорят, документы тоже её в городе справил, как уж смог, про то люди быстро разговор забыли. Не их ума дело да и то правда.
Долго свою «находку» Федор не прятал. Из города привез чиновницу, она оформила бумаги, и Фёдор всем объявил, что теперь женат, всё честь по чести, извольте принимать новость.
Вскоре Настасья (так назвалась по бумагам лесная девушка, а там поди догадайся, как ее на самом деле звали) начала в люди выходить.
Местные сначала Фёдорову жену невзлюбили, искоса поглядывали, мало ли, вдруг ведьма и есть. Откуда она в лесу могла взяться, если рядом деревень нет, город далеко. Да и что, Фёдору, в деревне девок мало было? За него любая бы пошла, мужик хоть и суровый, но щедрый, да хозяин правильный.
А тут история такая случилась. У Михайловых пёс сорвался с цепи. Злобный огромный волкодав помчался по улице, как ураган. Заверещали бабы, бросились с улицы во дворы дети, а маленький Алешка, сын продавщицы Нюськи, не успел ни убежать, ни спрятаться. Стоит у кучи песка, что ко двору привезли, кричит, а ноги от страха к земле приросли.
Пёс в два прыжка домчался до ребенка: пасть оскалена, слюна с клыков капает, рык такой, что холодеет в сердце.
Как Настасья это сделала, никто понять не успел. Вот за оградой была, а уже возле ребенка стоит. Схватила его на руки, к себе прижала, на волкодава так рыкнула, что пёс вдруг резко осел, словно на невидимую преграду наткнулся. Упал ничком, хвостом пыль дорожную метет. Ползет к ногам Настасьи, скулит, как щенок, оставляя позади себя мокрый след. Дополз до жены Фёдора, лизнул ее босые ноги, перевернулся на спину.
Та ребенка позади себя поставила, рукой по морде волкодаву провела:
-Будет тебе, будет, — успокоила пса.
Присела возле Алешки, в глаза его посмотрела:
— А ну, кто тут у нас самый смелый, самый отважный! Погладь его, не бойся.
Бегут деревенские к Настасье и видят: лежит у ее ног волкодав смирнёхонько, рядом Алешка на корточках сидит, пса гладит, а тот скулит от счастья.
Так и прижилась Настя в деревне. А вскоре сына родила, Фёдор на радостях всю деревню напоил. Воспитывал мальчика сам, везде с собой водил: и на охоту, и в поле, и на реку.
Григорий рос смышлёным мальчишкой. А ещё в нём было столько теплоты, что её хватало на всех. Люди замечали, что стоит поговорить с ним, как исчезает из сердца тревога, проходит головная боль. Не ребёнок, а лучик солнца. Всей деревней в армию провожали.
В деревню Григорий вошёл поздним вечером. Фонари на центральной улице не горели, света в домах тоже не было. Не лаяли собаки, домашний скот не подавал признаков жизни.
Деревня будто вымерла, и в лунном свете казалась безжизненной. Только запах печного дыма говорил о том, что люди в деревне есть.
Григорий дошёл до дома, попытался открыть калитку, но тяжёлый засов не сдвигался с места.
Потоптался немного, подошёл к забору, поднял руки, чтобы подтянуться и перелезть, но тут же отдёрнул ладонь – весь забор был опутан колючей проволокой.
Григорий постучал по воротам.
-Отец, — позвал он.
Через минуту он услышал какую-то возню во дворе дома, скрежет засова.
Калитка открылась, сильная рука втащила Григория во двор, и засов тут же вернулся в исходное положении.
Фёдор приложил палец к губам и подтолкнул сына к крыльцу.
-Быстрее! – скомандовал он одними губами.
Они заскочили в сени, Фёдор плотно закрыл дверь и подпёр её крепким брёвнышком.
-Сын! – обнял отец Григория. – Проходи, скорее, не стой тут. Настя! Он вернулся!
Мать кинулась на шею сыну:
— Господи! Дождалась! Мы уже не знали, что делать!
-Мам, пап, рассказывайте, что у вас тут случилось?
-Нет, сначала за стол! Поешь с дороги, — скомандовал Фёдор.
— Сложно сказать, с чего началось. Насть, — обратился Фёдор к жене, — у Кругловых корова пропала или Яковлевых?
-У Яковлевых. Мы решили, что отчет надо вести с гибели скота, но я думаю, раньше ситуация завертелась, — Настасья закончила мыть посуду и присела рядом с мужем.
Они сидели за пустым столом, над которым висел абажур.
Фёдор встал, выключил свет.
-Так посидим, чтобы лишний раз не светиться.
-Да что ж такое? – возмутился Гриша. – Вы кого боитесь?
-Погоди, не перебивай. В общем, Настасья считает, что отсчет надо вести с колодца, который выкопали Марьины, что живут в конце улицы.
Колодец был старый, заброшенный. Решили Марьины для полива огорода его прочистить. Много грязи вытащили, как вдруг земля осыпалась на дне колодца, такой вихрь поднялся, что старика Марьина из колодца выбросило, будто взрывной волной. Живой, только оглох, ибо свист от того смерча такой стоял, что к земле всех пригибало, кто рядом был. Снесло ограду у соседей, едва не сорвало крышу дома Марьиных. Смерч закружил, вихрем прошелся по огороду и переметнулся в сторону леса. В эту же ночь какой-то зверь разорвал корову Марьиных. Они утром вышли, со скотиной управляться, а стене коровника дыра. От коровы одни копыта остались. И самое главное, что собаки даже голос за ночь ни разу не подали.
Мало того, цепные псы по деревне забились, кто в конуру, кто сарай, кто в курятник и носа не высовывали.
Старик Марьин сам по следу пошел, да не вернулся. На следующую ночь Лесуновы коровы да быка не досчитались.
Позвонили в город участковому, тот приехал, посмотрел на всё, велел лучше запирать скотину, чтобы медведи не шастали. О пропаже Марьина сказал, что он старик себя в обиду не даст, сам вернется, может, на дальний кордон отправился, может свои дела какие в лесу. Опытный охотник, не потеряется. И уехал.
— И что? Никто из наших Марьина искать не стал? – удивился Григорий. – И что это за зверь такой?
— Я ходил по следу, — немного помедлив, ответил Федор. – От Лесуновых за огородом ручей течет, там, в глине след четкий. Ни один из известных мне зверей таких следов не оставляет. Лапа больше медвежьей раза в полтора, с длинными когтями. Судя по глубине отпечатка, зверь массивный, тяжелый. И что самое странное, что ходил он на двух лапах.
Как человек.
— А дальше? — спросил Григорий.
— След оборвался у Чёрных скал, там, где начинается Козье болото. Будто тот, кто шел, растворился в воздухе, — вздохнул Фёдор. — Мы собрались всем миром, посудили, порядили.
Решено было на утро идти, выслеживать, что это за напасть такая.
Но ранним утром по деревне крик: Нюська исходилась, что Алешка ночью взял ружье и ушел охранять подворье от зверя. И теперь от него только ружье валяется, кругом земля изрыта и больше ничего.
— Так, погоди! – вскочил Григорий. –Лёха тоже пропал??
-И Сашок Комар, и Мордасов Женька, и Лёха. Все они ходили охотиться на зверя. Это не считая старика Марьина да погорельцев, что на отшибе жили в заброшенной избе. Они временно туда заселились. Утром скотину выгонять на пастбище, а у них ворота настежь, по всему двору земля взрыта, ни тел, ни людей, — ответил Фёдор. – Замыкает всю эту круговерть с пропажей Сёрега Яковлев, неделю назад из армии вернулся.
— Сам-то что думаешь? Неужели никаких следов нигде нет? — спросил Гриша. Он не мог успокоиться и ходил туда – сюда, меряя шагами комнату.
И тут вдруг с улицы раздался утробный вой, от которого задрожали стекла в доме.
-Быстро! В подпол! – скомандовал Фёдор, вскочил, открыл крышку погреба.
Настасья в считанные секунды спустилась в подпол, следом за ней Фёдор подтолкнул сына, преодолевая его лёгкое сопротивление, затем спустился сам, закрыв за собой плотно погреб.
-Тихо! – одними губами произнес Фёдор.
Через пару минут раздались глухие удары по стенам дома. Казалось, еще немного и дом развалится, рассыплется по бревнышку.
Еще через несколько минут всё стихло.
Фёдор прислушался, приоткрыл крышку подвала.
-Можно вылезать.
За окном светало. Отец и сын вышли на крыльцо дома.
-Я почти разгадал загадку, — сказал Фёдор, рассматривая комья земли перед крыльцом и пробитую брешь в заборе. – Он приходит только по ночам, отсыпаясь в светлое время суток где-то в скалах у Козьего болота.
— А что полиция? Обращались?
— Где мы и где полиция! В нашу Крайновку в добрые времена не добраться, а по осени дорогу и вовсе размыло. Участковый на «козле» приезжал, все осмотрел, показания собрал.
Поехал обратно и пропал. У леса нашли машину, ключи в замке зажигания, двери открыты, участкового нигде нет. Приезжала группа солдатиков да волонтеров, три дня лес в светлое время суток прочесывали, ничего не нашли и уехали. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Сам видишь, деревня почти вымерла, осталось дворов 15, остальные кто помер, кто в город подался. Выписали нам предписание, о запрете ходить на болота и вся помощь.
-Да что ж за зверь такой, — вспылил Григорий. – Бать, это не похоже на тебя! Чтобы мы вот так отсиживались в подполе! Надо выследить эту тварь и пристрелить.
-Вот именно поэтому мы пока живы! Потому что я не стрелял из ружья куда попало, а выследил зверя! Тут не всё так просто. Да и не совсем зверь это. Скотину он задирает, потому как голоден, а человека он не ест, тут другое. И нельзя его убить, просто выстрелив из ружья, потому что…, осекся на половине фразы Федор. — Так, всё, хватит. Идем спать, — сказал Фёдор. – Бессонная ночь не лучший советчик. Потом я тебе объясню, что это за тварь, и как ее можно изничтожить, — Федор поёжился и вошел в избу.
Гриша какое-то время постоял на крыльце, и отправился вслед за отцом.
Дождавшись, когда родители уснут, он вытащил из чехла отцовское ружье, проверил патронташ. Тихо закрыл за собой дверь и направился в сторону Чёрных скал.
-Придумают тоже, зверь невиданный, неслыханный. Стареет батя, одно слово. Лёху жалко, но тела не нашли, это тоже что-то да значит, — думал Григорий, шагая через тёмный лес.
Через час с небольшим Григорий был в нужном месте. Внимательно осмотрел местность. У подножия одной из скал нашел пару отметин. Отец был прав, это тварь двуногая. Длинный когтистый след, очень похож на человеческий, вел в никуда. Казалось, что зверь прыгнул к скале и растворился прямо в ней.
— Ну, что ж, подождем, — прошептал Григорий и выбрав себе удобное место чуть поодаль от скалы, притаился. И тут вдруг он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
Повернул голову и от увиденного сердце похолодело от ужаса: в паре метров от него стояло чудовище. Огромного роста зверь, покрытый густой бурой шерстью, пристально смотрел на Григория. Морда больше похожа на волчью, вытянутая, с кривыми клыками, торчащими из пасти. Мощные лапы, хорошо развитый торс, крепкие ноги.
Григорий вскинул ружье, но выстрелил, практически не целясь, в другую сторону. Там, за левым плечом он увидел краем глаза метнувшуюся тень.
Морок спал. Чудовище, стоящее рядом с Григорием растаяло в воздухе в ту же секунду. А настоящий зверь издал предсмертный рык в прыжке – пуля пришлась прямо между глаз…
— Нет!!! -закричала Настасья, резко поднимаясь с кровати! – Нет! Сынок, что же ты наделал!!!
-Что случилось? – сонно пробормотал Фёдор.
-Он убил зверя! – кричала Настасья, набрасывая на себя кофту и выбегая на крыльцо.
-Куда ты, стой! – Федор успел поймать жену за руку. Втащил ее в избу. Он бросил взгляд на стену, заметил пропажу ружья, — теперь ничего не изменить! Надо собираться. Успеем дотемна добраться до станции.
-У нас есть семь дней, — тихо возразила Настасья.
-Это ничего не изменит, ты же знаешь! – Фёдор опустился на стул, обхватив голову руками, — я виноват! Надо было сразу объяснить, в чём тут подвох! Настя, надо уходить.
— Нет! — поджав губы, уверенно произнесла Настасья. – Дай мне только сутки.
Фёдор покачал головой.
— Ты не сделаешь этого, — он подошел к жене, прижал ее к себе, — родная, ты и его уже не спасешь, и себя погубишь.
— Я знаю, что делаю, — Настасья стояла, как каменная: ни слезинки, ни вздоха. – Ты можешь собирать всё необходимое, но поедем отсюда мы завтра.
Она медленно выгнулась, расправив плечи, как пантера перед прыжком. Глаза ее вспыхнули недобрым светом.
Фёдор молча отошел от жены….
— Надо же, он еще и морок умеет напускать, — прошептал Григорий, подходя к туше зверя. Тот источал ужасное зловоние и разлагался прямо на глазах. Но что это? Шкура зверя, сползая с туши, обнажила не просто мышцы мертвой плоти. Вместо оборотня на камнях лежало тело соседского парня.
— Серега, — осторожно пытался дотронуться до тела Григорий. Но вдруг дикая боль, разрывающая мозг на мириады частей, разлилась дальше по всему телу. Падая навзничь, Григорий мельком успел заметить взмах своей руки. Мохнатой и когтистой.
На деревню опускались сумерки.
Настасья вышла во двор. Фёдор уже спал сном младенца, раскинувшись по всей кровати. Он не проснется до утра, Настя подмешала ему в чай сонных трав.
С распущенными волосами, босая, в длинном голубом платье, расшитом по подолу, рукавам и вороту, она, глядя в крохотное зеркальце, тщательно прорисовывала по шее, там, где прятался едва заметный шрам, повторяющийся узор.
— Сила воды, сила ветра, сила земли. Помощи прошу, к помощи взываю. Защитите от чёрной немочи, от взгляда змеиного, от укуса гадючьей пасти, от любой напасти, — шептала Настасья, оставляя на коже куском древесного угля зигзаги, ромбы, точки.
Подошла к колодцу, что был в глубине двора. Вытащила из ножен нож с тонким лезвием, очертила перед колодцем большой круг, внутри большого круга маленький, воткнула в его центр нож.
Сумерки сгустились, наступала ночь. Настасья стояла в середине маленького круга и, медленно раскачиваясь, шептала:
-Зову, зову, призываю,
Вихри буйные, воды громные,
Зло кипучее, неминучее.
Выйди, встань, явись, поклонись!
Через несколько минут поднялся ветер и вдали прогремел гром.
Настасья усмехнулась.
— Я тебя слышу, — прошептала она. – Выходи! Я знаю, что ты здесь, — сказала она, обращаясь к колодцу.
Ветер усилился. Дождь срывался тяжелыми каплями, но тут же всё стихло. Наступила звенящая тишина.
— Ладно, — немного помедлив, сказала она. – Никакой защиты! Один на один, — и вышла из круга.
Подошла к дому, сняла со стены большое сито. Зачерпнула им речной песок, что Фёдор приготовил для ремонта сарая.
Настасья обходила колодец и, просеивая песок через сито, шептала:
-Сею, вею, посеваю, тебя, Ельга из колодца вызываю. Как песок сквозь сито сеется, просевается, на ветру обдувается, ввысь взметается, так и ты, Ельга, из воды студеной к небу и звездам выбираешься.
Обойдя колодец трижды, Настасья схватила пригоршню оставшегося песка и бросила ее в черную колодезную воду:
-Выходи, Ельга!
Земля задрожала, из колодца раздался, усиливаемый эхом, утробный вопль и через мгновение на краю сруба появилась мокрая облезлая старуха.
Полуголая, в оборванных лохмотьях, бледная. Иссохшая кожа складками свисала на большом животе. Клочья седых волос облепляли череп старухи.
По-паучьи цепляясь за крышу колодца, она уселась на краю и прошипела:
-Ну, здравствуй, сестричка!
— Век бы тебя не видать, — процедила в ответ Настасья.
-А, в чём дело тогда стало, Гальга? Сама звала, сама кликала, — хрипло рассмеялась старуха. – Видать помощь понадобилась.
-Твоих рук дело? – замахнулась ситом Настасья.
-Ты о чём? Об оборотне? Красиво получилось, не правда ли? – старуха прикрыла беззубый рот рукой. – Думала, я тебя не найду? Надеялась, что спрячешься среди людей? А не надо было на собаку реагировать. Подумаешь, сожрала бы псина чужого ребенка, тебе –то что? Ты же, вроде как умерла! Нет же, решила вмешаться, только себя выдала. Эх, доброе сердце — горе семье! Да? — Ельга сползла с колодца и встала перед Настасьей.
— Верни мне сына, тварь! – сквозь зубы произнесла Настасья.
— Ц-ц-ц-ц, — покачала головой старуха. – Я так понимаю, возвращаться домой ты не намерена?
-Нет! — твердо ответила Настя.
-Гм, — согласно кивнула старуха. – Не очень-то ты нам с отцом и нужна. Куда с добром-то. Сына вернуть могу. Но… не просто так, догадываешься ведь.
-Что ты хочешь?
— Силу твою. Всю, без остатка! И красоту! Да! — старуха прошипела последние слова возле уха Настасьи. — Силу за сына! – хрипло рассмеялась она. — А чтобы ты не подумала, что я тебя обманываю, смотри, — она сползла на землю, и издала протяжный вой. – Сейчас, твой мальчик будет тут.
Григорий медленно открыл глаза. Дико болела голова и от голода к горлу подступила тошнота.
Он медленно поднялся. Рядом валялось ружье, чуть поодаль лежал труп соседского парня.
— Нехорошо, надо сказать нашим, что я Серегу подстрелил, — подумал Григорий. Наклонился, чтобы поднять ружье и отпрянул. Нет, это не сон! Теперь он не человек, а тот самый зверь, оборотень, в которого стрелял. Как же хочется есть! Сейчас бы кусок мяса! Надо идти домой, поговорить с отцом, с матерью, они поймут.
Мысли Григория путались. Шатаясь, он побрел от Козьего болота в сторону дома.
-Гриша! Сынок! – вдруг услышал он крик матери.
Побежал на зов, не разбирая дороги. Тело слушалось с каждым мгновением всё лучше и лучше. Гриша ловко перепрыгивал через валежник, одним прыжком перемахивал через каменные останцы в лесу, мигом преодолел старое болото и вскоре оказался возле ворот своего дома.
Перемахнул через изгородь, которую отец обмотал колючей проволокой, как будто и не было никакой преграды.
-Тьфу, — сказала старуха, глядя на Григория. – Даже оборотня из тебя доброго не вышло, племянничек. Ваша семейка со своим внутренним светом все только портит. Гальга, он у тебя от голода сдохнет, если ты за него не вступишься. Не сможет он никого сожрать, помрет, ибо ему даже зайчика жалко.
Григорий рыкнул на старуху так, что от силы его голоса у старухи волосы дыбом встали. Она отшатнулась, но устояла на ногах.
-Тише, племянничек, тише! Не ровен час, сгубишь родную тетку, так и будешь в зверином обличье ходить.
Она махнула рукой, и оборотень замер, даже вдох и выдох давался ему с сильнейшей болью.
-Ельга, я согласна, — глядя на муки сына, произнесла Настасья. – Забирай то, что просила, только пусть сын станет прежним.
-Так и знала, что ты сдашься, тьфу! – сплюнула старуха. – Вот поэтому я сильней тебя.
Старуха принялась ходить вокруг Григория.
— Мертвое к мертвым, живое к живым, — произнесла она и кривым своим когтем принялась чертить на груди оборотня какой-то знак.
От каждого прочерка старухи кожа на груди Григория рассекалась и появлялся луч света. Знак был похож на трезубец с перечеркнутой линией в основании, а концы острых пик обведены в круги.
Ельга схватила за руку сестру, подвела ее к оборотню.
— Держи его за руку, — приказала она.
Настасья прикоснулась к сыну.
-Потерпи, мой хороший, сейчас всё закончится, — сказала она оборотню.
Ельга размахнулась и ударила оборотня кулаком в грудь. Тот откинул голову назад и взвыл. В этот момент кожа оборотня рассеклась надвое и на землю, рухнул как подкошенный Григорий в человеческом обличье.
— Вот, я сдержала свое слово, — произнесла старуха. Она ухватила сестру за подол платья, — теперь твоя очередь.
Песок, рассыпанный вокруг колодца, взметнулся серой пылью, закружился мелкими вихрями, обходя Настасью большим кругом.
Григорий пришел в себя, когда густой серый песчаный смерч поднял Настасью над землей.
Старуха стояла рядом и, раскрыв ладонь, забирала силу Настасьи, вытягивая ее из сестры сквозь песок.
— Мама! — бросился сын к матери. Мгновение и песок рассыпался по двору. Гриша успел поймать мать на руки.
Седая старуха с бесцветными глазами гладила иссохшей рукой сына по щеке.
-Гришенька! Ты вернулся!
— Вот и славненько, любящая мать обрела сына, — раздался уверенный сочный голос рядом. –Тьфу, как противно! А мне пора, — сказала Ельга и одним прыжком забралась на край колодезного сруба. Провела рукой по бедру, по груди, облизнула губы, вперив хищный взгляд в Григория. – Хорошо-то как! – по – кошачьи выгнулась она. Теперь это была красивая женщина средних лет, с длинными густыми волосами. Лохмотья нисколько не прикрывали ее наготу. – Так приятно вновь почувствовать себя в полной боевой готовности, — произнесла она. — Долгие проводы, лишние слезы, воды в моем мире и без этого хватает, — она перекинула ноги в колодец. – Жаль мне тебя, сестрица. Потратила силу и красоту на обычного мужика деревенского. Было бы на что! Разве стоит он этого?
Ельга махнула рукой, послала воздушный поцелуй племяннику.
И только она собралась спрыгнуть в колодец, как на крыльце дома возник Фёдор.
-Простой, да не совсем, — произнес он, целясь в Ельгу. В его руках был странный небольшой предмет. Внешне он напоминал тот самый трезубец, что начертила старуха на груди оборотня.
Бросок, короткий крик и на земле у колодца в судорогах билось тело старухи.
Настасья вздохнула полной грудью.
Фёдор подбежал к жене.
— Думала, что сама справишься? – с укоризной спросил он.
-Прости, — поднимаясь, прошептала Настасья. Федор поспешил к колодцу. От влетевшего в тело Ельги трезубца расходились лучами огненные молнии. С шипением плавилось тело старухи, оставляя темную густую плесень.
— Вот, теперь точно всё, — произнес Фёдор.
По всей деревне тут и там послышался петушиный крик. Первые лучи солнца озарили небо.
— Идемте в дом, — скомандовал Фёдор, вытаскивая из плесени, что осталась от старухи, трезубец.
— Ты ничего не хочешь объяснить? – спросила Настасья мужа.
-Да, думаю, время пришло, — согласно кивнул он. – Тем более, что вся семья в сборе. Наконец-то, снова вместе. Ты же тогда ничего не помнила, — начал свой рассказ. – Как я тебя в лесу нашел, когда ты со своей старшей сестрой билась, пытаясь убежать из омута.
— Там выход был из моего мира, — пояснила Настасья.
-Я понял, — кивнул Фёдор. — Вовремя на охоту тогда в лес вышел. Сестрица твоя успела тебя ранить, превратившись в оборотня. Ее назад кто-то со дна позвал, она, видя, что ты бездыханная лежишь, исчезла в том омуте.
— Это отец, — прошептала Настасья.
— Да, он, — опять кивнул Фёдор. – Я с ним один раз потом беседовал, было дело. Но сейчас не об этом. Бросился к тебе, прощупал пульс. Еле живой, но есть. Рядом с тобой валялся трезубец, странный такой, небольшой, кованный. Прибрал его в свой рюкзак, тебя на руки и бежать.
-Я думала, что потеряла его, — тихо сказала Настасья. – Украла у отца, когда поняла, что не смогу жить, как моя семья. Да и не семья мне они. Мать себе в жены отец утащил, когда она в реке купалась. Это Молох Вепря, старинный трезубец для охоты на оборотней, у отца много разных предметов было, мало ли что люди в воде теряют.
— Мне Леший подсказал, что нельзя трезубцем оборотня убить. Надо искать того, кто всю эту кашу заварил. Поэтому, я сделал вид, что пью чай, притворился спящим. Знал, что ты сестру вызывать будешь, без твоей родни дело не обошлось.
— С колодцем-то что будем делать? – подал голос Григорий.
-Засыпать надо, — ответил Фёдор. – Воды из него теперь пить не стоит. Да и мало ли, какие еще родственнички в гости пожаловать могут. А ты собирайся, в город поедешь. Мы с матерью пока здесь останемся, кое-какие дела уладить.
-А как же Лёха, Серёга, старик Марьин? – спросил Григорий.
-Я их предупреждал, что нельзя на этого зверя с ружьем ходить. Нельзя его убивать, — ответил Фёдор. – Что цепочка прервется, пусть пока скотина будет ему кормом. Но они меня на смех подняли, обвинили в трусости, да пальцем у виска крутили, когда я им про Лешего говорил и его подсказку.
— Я бы тоже не поверил, — вздохнул Григорий, — пока сам не влип.
— Эх, молодо-зелено, — похлопал сына по плечу Фёдор. – Настасья, прибери! – он протянул жене трезубец. – А еще лучше, верни отцу и дело с концом.
— Будем колодец «закрывать», верну, — ответила Настасья.
В полдень Григорий покинул деревню. Фёдор с Настасьей провожали сына, стоя на улице, пока его фигура не исчезла за поворотом.
— У него должна быть своя жизнь, — вздохнув, сказал Фёдор. Настасья украдкой утерла глаза и, выпрямив спину, вошла во двор.
Взяла лопату и, почерпнув речной песок, принялась ссыпать его в колодец….
Автор: Наталья Каблукова
