Даня потерялся, совсем потерялся. Вот уже который день он находился в полной растерянности и ничегошеньки не понимал. Почему никого не интересует мальчик, буквально поселившийся на вокзале. Что случилось с полицией? Почему серьезные дяди и тети в форме, дежурящие в полупустых залах, игнорируют его просьбы и вопросы? Где всякие бдительные и неравнодушные люди, которым всегда и до всего есть дело?
Именно сейчас они проходят мимо, спеша по своим неотложным делам, и смотрят сквозь него, как будто он невидимка. Ноль, помноженный на ноль. Никого не волнует, что двенадцатилетний мальчик совершенно один сидит в зале ожидания посреди ночи. Ну, и ладно, не очень-то и нужна помощь от чужаков. Все равно самое кошмарное и необъяснимое заключается в том, что рядом нет мамы и папы, сестренки Вали и верного Бабая. Даня тяжело вздохнул и поерзал на жестком неудобном сиденье.
Очень странно, что они не разыскивают его; не беспокоятся о том, куда он пропал; не требуют объявлять его имя по громкой связи. А может быть, с ними случилась какая-нибудь беда? И им самим требуется помощь, а он тут расхныкался как глупый малолетка. И что самое неприятное, не может никуда уйти. Ведь они могут вернуться в любой момент. Надо ждать здесь.
— Прости, внучек. Здесь свободно?
Даня машинально кивнул и с любопытством взглянул на человека, впервые за все это время обратившего на него внимание. Рядом присел дед в наглухо застегнутом пальто и меховой шапке. Он был какой-то фриковый. На улице всего лишь конец августа, а этот чудак неслабо утеплился, как будто собрался на Северный полюс. Хотя одноклассник Женька Леонтьев однажды рассказывал, что старики даже в жару мерзнут. Кровь уже не греет, потому и ходят круглый год в шубах и зимних сапогах.
— Ну, что? Будем знакомиться? Меня зовут Федор Иваныч, — обращаясь к нему совсем как к взрослому, равному себе, представился дед.
Даня мгновенно насторожился. Родители и учителя постоянно предупреждали об осторожности с незнакомцами. Нельзя вступать в разговоры, брать сладости и деньги, садиться в машину, чтобы покататься, и идти на квартиру, чтобы позависать на компьютере в сети. На улицах полно всяких извращенцев, готовых накинуться на беззащитного ребенка и сделать с ним что-нибудь ужасное. Но сейчас ему было очень одиноко и, что скрывать, страшно. К тому же, на соседних сиденьях полно людей, а у выхода с важным видом стоит толстый, усатый полицейский в фуражке. Что может угрожать ему в такой ситуации? И, вообще, дед настолько древний, что еле на ногах держится.
— Даня, — наконец решившись, ответил он.
— И давно ты здесь сидишь, Даня? — поинтересовался дед.
— Наверное... — неожиданно он растерялся. — Не помню... почему-то ничего не помню. Мы возвращались из санатория, отдыхали на море. В Сочи. Там было просто супер. И на вокзале я отошел к киоску, мама попросила купить журнал. И все... Потом в голове все перепуталось, и какой-то туман.
— Понятно. Я тоже там был, сидел на скамейке возле киоска. Иногда в такие моменты ненадолго отшибает память. Не переживай, внучек, разберемся, что к чему. Я пригляжу за тобой.
Даня непонимающе нахмурился, но промолчал. Внезапно стрелка на больших круглых часах, висевших на стене, с громким звуком сдвинулась на одно деление. Где-то под потолком засвистело, заскрежетало, захрипело; и из динамиков прозвучало объявление: «Поезд под номером 25.08.01ММ прибыл на второй путь. Стоянка — пять минут. Посадка с левой стороны перрона».
С сидений в разных концах зала поднялись пассажиры. Больше всего было пожилых людей, а также мужчины, женщины — среди них две беременные и одна с новорожденным младенцем, дети и подростки разных возрастов. Все они, не говоря ни слова, дружно поспешили на выход. В этом молчаливом дисциплинированном исходе чувствовалось нечто безысходное и неотвратимое. Нечто зловещее. Да и вообще на вокзале как-то слишком тихо, вдруг понял Даня и непроизвольно поежился.
— Скорее всего, следующим придет наш поезд. Осталось недолго подождать, внучек, — негромко сказал дед.
— А я никуда не собираюсь ехать, — задиристо ответил Даня. — Я жду маму и папу. Они скоро придут, и мы вернемся домой.
— Любишь их? — спросил дед.
— Да! И Бабая люблю, и Валю.
— Это правильно. Надо любить своих близких, пока есть время. Никогда не знаешь, когда истечет назначенный срок, — одобрительно сказал дед и пристроил морщинистый подбородок на набалдашник трости. — Я вот тоже своего правнука любил, никого так не любил. Не спал ночами, укачивал его, пеленки менял, все отдавал ему. А потом он вырос, стал гонять меня и пенсию отбирать. Так-то он был хороший, добрый мальчик. Это я виноват: где-то проглядел, что-то упустил. Но все кончается, когда-нибудь все кончается, внучек.
Даня сердито поджал губы и демонстративно отвернулся в другую сторону, засунув руки в карманы шорт. Достал уже этот дед, постоянно говорит загадками и о чем-то грустном. А у него и без того паршивое настроение. Как же он устал, и до чего же хочется очутиться дома. Он даже постарается стать хорошим и послушным: исправит все двойки, не будет прогуливать школу и прекратит дразнить Валю. И с Бабаем будет гулять, и по дому помогать. Он, правда, постарается изо всех сил. Почему же мама с папой не приходят за ним? Куда они подевались?! Даня посмотрел на разбитую коленку, которая никак не хотела заживать, и поморщился. Ранка выглядела нехорошо.
Вновь громко щелкнули часы, нарушая мертвую тишину, и равнодушный, неживой голос сообщил о посадке на очередной поезд. Даня испуганно подскочил с сиденья и огляделся вокруг. Зал опять был заполнен ожидающими, которые появились словно из ниоткуда. Теперь они, тихо шаркая, дружными шагами направлялись на перрон.
— Нам пора, — тихо произнес дед.
— Я ведь сказал, что никуда не пойду, что вам еще не понятно? — Даня исподлобья взглянул на него, готовый сопротивляться до самого конца.
— Пойдем, внучек, так будет лучше. На этот поезд лучше не опаздывать. Я не желаю зла. Поверь мне.
Дед вздохнул и протянул ему морщинистую ладонь. Глаза у него были усталые и больные, как у побитой собаки; и в то же время выжженные изнутри, присыпанные пеплом. И Даня словно загипнотизированный вложил свои пальцы в дрожащую ледяную руку.
Они вышли на пустой перрон, по которому ветер гонял обрывки газет, щепки и какие-то тряпки. Электронное табло на столбе мигало, показывая число «двенадцать». На путях стоял состав, как две капли воды похожий на тот, в котором Даня возвращался домой. Все двери были распахнуты настежь. Они поднялись друг за другом по истертым железным ступенькам, зашли в ближайший вагон, прошагали по коридору с размалеванными дверями и немытыми окнами и зачем-то вышли с другой стороны.
Снаружи на них обрушилась осень. Моросил дождь, дул пронизывающий ветер, раскачивая пожелтевшие кроны деревьев, но Даня не мерз, несмотря на легкую одежду. Дед деловито огляделся по сторонам, взял его за руку и куда-то повел по узкой асфальтированной дорожке.
— Где же это? Неужто запамятовал? Вот же старый дурак, — зорко осматриваясь по сторонам, пробормотал он себе под нос. — Так, вроде бы вспомнил. От этого дерева налево, и скоро придем. Не волнуйся, внучек, доставлю тебя в лучшем виде.
Даня молча шел рядом, смахивая с лица дождевые капли. Спрашивать о том, куда его ведут, внезапно расхотелось. Непонятно почему, но он, кажется, поверил, что дед не станет причинять вред.
— Ну что, Даня, вот мы и пришли. Ничего не бойся, подойди поближе и все поймешь. — Прервал его невеселые размышления дед. — А я пойду к себе. Тут недалеко, так что я не прощаюсь, еще увидимся, внучек.
Он помахал рукой и, тяжело опираясь на трость, двинулся дальше. Даня проводил взглядом сгорбленную фигуру в тяжелом пальто, подошел к мокрой плите, увидел свое лицо, высеченное на граните, и прочел надпись:
«Данечке, любимому сыну и брату, от родных и близких. Помним, любим, скорбим. Ты навсегда в наших сердцах».
И чуть ниже две даты, мерцающие тусклым золотом. И венок с лентами. И свежие цветы в вазоне. И тарелочка с печеньем. И плитка его любимого шоколада. И банка кока-колы.
И тогда Даня все вспомнил. Счастье из-за хорошего проведенного времени. Каникулы. Лето. Солнце, море и пляж. Высушенную морскую звезду и раковину, переливающуюся перламутром. Вредную девочку Марину из соседнего корпуса в санатории. У нее была забавная ямочка на правой щеке и рыжая челка. Радость из-за возвращения домой и предвкушение встречи с друзьями и Бабаем.
Шумный вокзал. Взрыв в пассажирском вагоне, стоявшем напротив газетного киоска. Панику, крики, слезы. Боль. И кровь, кровь, кровь, очень много крови. Телевизионные репортажи о бесчеловечном теракте на железнодорожном вокзале, списки жертв, бравые отчеты различных служб о проведенном расследовании. Трехдневный траур, объявленный в области. Морг, опознание, похороны. Глухой стук земли о крышку гроба. Пустоту, темноту и холод. Недолгую печаль друзей. Неизбывное горе близких. Слезы мамы, беспомощное молчание папы в ответ на вопросы Вали и звериную тоску Бабая. И тогда Даня вспомнил, что сорок дней тому назад умер. И с небывалым облегчением понял, что наконец-то он нашелся и больше никогда-никогда не потеряется.
Автор: Антон Смирнов
