Вы любили ходить в детский сад? Я – нет. Нет и, ещё раз, нет!
Ещё раз «нет» приплюсовала потому, что ходила в детский сад в группу с круглосуточным пребыванием.
Как же мне было горько и завистно смотреть на счастливых детей, которых каждый вечер забирали домой родители! Чьи-то сыночки и дочки с разбегу бросались на шею своим родным, крепко обнимали и целовали их, а мне на прощанье показывали языки, вызывая классовую обиду.
Я знала, что меня родители заберут только в пятницу, но какая-то надежда на чудо жила во мне. Прильнув лицом к металлической сетке рабице, огораживающей детский сад, я всё смотрела и смотрела на дорогу. А вдруг там появятся мои папа, мама или сестра! Потом эту надежду сменяло разочарование. Слезы текли по грязному лицу.
Старая воспитательница отцепляла меня от сетки и вела в помещение. Переступив бетонный порог, такие как я, невостребованные родителями, разувались и молча поднимались наверх, в группу. Там раздевались до маечки и трусов, вешали платьица и рубашки в свои кабинки с опознавательной картинкой (яблоко, гриб, мячик, утенок, машинка и т.д.), проходили в туалет, садились на горшки, делали мокрое дело. Потом по очереди подходили к раковине, мыли руки с мылом и умывались.
Ноги мыли в каком-то желтом металлическом тазу также в строгой очередности. Тех, кто толкался и не соблюдал порядок, перемещали в конец очереди. Ходили строем. Строем подходили к чайнику и пили воду из кружки, но не более трёх глотков, чтобы ночью не проситься на горшок и не написать во сне в постель.
Если дежурила старая добрая воспитательница, то она нам перед сном читала сказку. Если дежурила молодая, то сразу тушила свет, и кроме угроз мы от неё ничего не слышали. Плакать вслух запрещалось. Могли поставить в угол. Стоять в темноте в углу так страшно, что и от трёх глотков воды можно было описаться.
Помню, что перед сном очень хотелось есть. Поэтому все сны были про еду. Ясно вижу во сне, что у меня в руках мороженое, просыпаюсь, а его нет. Досада. Снова плачу.
Утром будили нас рано. После всех гигиенических процедур выводили гулять, так как помещение группы нужно было прибрать и проветрить. Полусонные, голодные и продрогшие толпились возле крыльца детского сада, так как идти играть никому не хотелось. Наше состояние понимала повариха, звали её Борисовной. Борисовна выносила нам кастрюльку с сухариками. Какие же вкусные были эти сухари! Похрустев, мы окончательно просыпались и начинали двигаться, шли обследовать вверенную нам территорию. У каждой группы – своя территория, свой участок земли. Мне кажется, что я до сих пор помню, где и как лежит каждый камушек, листик, щепочка на этом участке.
Помню каждый сучок на детской скамейке, каждый одуванчик под ней. Одуванчики пробовали есть. Гадость. Молочко в них горькое. Но рядом росла какая-то бледно-зелёная низкорослая травка с вполне съедобными «калачиками». Пока мы, невостребованные родителями, ходили вдоль и поперёк территории, щипали травку, к нам присоединялись те, которые вчера показывали языки. Некоторые из них капризничали, плакали и не хотели расставаться с родителями. Если вечером я готова была оторвать им высунутые языки, то утром искренне сочувствовала тем деткам.
Наконец-то, всех нас, капризных и сочувствующих, заводили в группу. На столиках были расставлены тарелки с остывающей ароматной кашей, кружки с компотом, в отдельной тарелке лежали воздушные булочки, облитые сахаром. Борисовна замечательно умела готовить! Но к столикам допускали только тех детей, кто отважился выпить ложку рыбьего жира. Я в группе, как Вы понимаете, была самая отважная! Рыбий жир – это такая мелочь в сравнении с горечью одуванчиков!
Далее время проносилось просто стремительно… Тётя врач с витаминками, зарядка под музыку, репетиция драмы «Муха-Цокотуха» с моим участием в главной роли, обалденно вкусный обед Борисовны, сон-час, полдник с оладушками и повидлом, прогулки на свежем воздухе, прыжки на скакалке, классики, песочница, посещение могилы дохлого котика (место захоронения знали только посвященные, о нём ни в коем случае не должны были знать взрослые), рисунки на асфальте, ужин.
Если на улице была нелетная погода, то мы оставались в помещении и готовились к школе: изучали буквы, учили стихи, считали, те, кто умел читать, читали, лепили, клеили, рисовали. В игрушки играли мало, так как они вызывали у нас постоянные ссоры. Всем разом хотелось взять одну и ту же игрушку. Не факт, что это была самая новая или красивая игрушка. Иногда драки устраивали из-за безногой куклы.
А потом… снова повторение вечера. Надежда на чудо и разочарование.
Но однажды ночью… я исчезла из группы.
В то время в помещении постоянного пребывания нашей группы затевался ремонт и нас переселили в игровую комнату детского сада. Кровати перетаскивать не стали, а нашли где-то обычные раскладушки. После трех положенных глотков воды мы разошлись по своим раскладушкам. Выключили свет. В ту ночь дежурила молодая воспитательница, к ней, вернее, под окна нашей спальни пришел парень. Открыв окно, воспитательница переговаривалась с ним, виляя попой и театрально вздыхая, но видимо этого было им мало. Вскоре, угрожая нам, что она всех расставит по углам, если кто-то будет шуметь, воспитательница ушла на свидание. Её не было долго. Естественно, никто не спал, и началось такое…
Сначала опустошили весь чайник. Уж если нечего есть, то хотя бы воды вдоволь напиться. Потом стали играть в догонялки. Прыгали по, бегали между и ползали под раскладушками. Веселью не было предела. Я была упитанной девочкой, под раскладушками ползала с трудом. И надо же, как назло, зацепилась трусами за металлические крючки раскладушки. Я дергалась, пытаясь сорваться, но не помогало. Трусы были крепкие, советские и не рвались. А тут ещё воспитательница вернулась! Все быстро разлеглись по раскладушкам, боясь промолвить слово. Моего отсутствия никто и не заметил. Я попыталась поскулить, но воспитательница рявкнула:
— Это кто там хочет постоять в темном углу туалета?
Я испугалась и решила подождать под раскладушкой до утра. Вскоре задремала.
Проснулась от крика. Кого-то искали. Молодая воспитательница, всхлипывая, не могла объяснить заведующей, куда подевался ребенок и почему все дети ночью описались. Потом я почувствовала, как меня поднимают за трусы. Поднимали, конечно, раскладушку, а я шла к ней прицепом. Обнаружив меня, воспитательница и заведующая кинулись меня целовать. Я не могла понять, чему они так радуются, где все и где моя каша?
С тех пор я перестала лазать под раскладушками, и сыновей не водила в детский сад без их собственного желания.
