Село Ольховка большое да богатое. Раскинулось оно на берегу реки, за которой, лишь мост перейти, стоял высокой стеной сосновый бор. Вот в этом бору в брошенной избе лесника поселилась как-то женщина с девочкой. Откуда явилась незнакомка — никто в селе не знал. Какая беда заставила поселиться её на отшибе — никто не ведал. Однако ж скоро слух прошёл, что женщина эта травница хорошая. Не раз видели её за сбором трав да кореньев. Потянулись к ней люди. Агафья, так назвалась травница, никому не отказывала. Всех на ноги ставила от мала до велика. А дочка её Луша всегда матушке помогала, уменье её перенимала.
Так и жили.
Время шло, росла Луша. Пришла пора – заневестилась. На красивую девку много парней заглядывалось. Да только никому она не разрешала до избушки её провожать, на заигрывания не отвечала, хотя дикаркой не была. А матушка её примечала: вот сядет Луша траву перебирать, или начнёт по хозяйству матери помогать, а сама то вздохнёт, то слёзы украдкой утрёт. Разгадать печаль девичью не сложно – влюбилась, да видимо безответно. Агафья бы и рада помочь, да разве разбитое сердце исцелишь?
Вот и осень на подходе, пора свадеб, а Луша все мрачнее ходит, в глазах тоска плещется. На матушкины уговоры отмалчивается. А в день, когда кузнец Прохор женился на дочке старосты красавице Параскеве, Луша и вовсе из избушки не выходила, только слёзы утирала. Кузнец Прохор парень видный, много девок по нему сохло, да только никого он кроме своей Параскевы не замечал.
А тут новая беда. Зачастили осенние дожди, да размыли берега реки. Оступилась на скользком берегу Агафья да и упала в реку. Два дня искали её всем селом. Да так и не нашли. Одна осталась Луша в своей избушке. Продолжала дело матушки, никому не отказывала. А сама каждый вечер наливала в ковшик воды, да приговаривала:
— Сестрица-водица, покажи того, по ком сердце исстрадалось, по ком душа тоскует.
Да только не о матушке просила Луша, а о кузнеце Прохоре. И вот на водной глади проступало виденье. Любовалась Луша на красоту кузнеца, да только подле Прохора всегда и жена его молодая была. И только ей он дарил улыбку да ласку свою. В сердцах бросала Луша ковшик на пол, разливая воду. А на следующий вечер снова любовалась на Прохора.
Так и зима пролетела. Да только однажды увидела Луша в своем ковшике опечаленного кузнеца, что сидел подле лежащей на лавке бледной Параскевы. То, что молодая женщина тяжело больна было заметно и по её тяжелому дыханию, и по испарине на лбу, по бледным губам. Забилось сердце Луши, затрепетало. Жаль ей Параскеву, да только любовь к Прохору ум застилает. Заметалась по избушке девка: то ли у печи сидеть да ждать, когда в селе затянут погребальную песню, то ли бежать со всех ног в Ольховку, да все своё умение вспомнить. Сердце разрывается у Луши, стоит лишь присесть ей на лавку. Глаза кузнеца все чудятся ей, да тоска в них по молодой жене. Не выдержала Луша. Наспех оделась, прихватила целебные травы, да побежала в Ольховку.
Несколько дней не отходила Луша от Параскевы. А ночью прислушивалась к её слабому дыханию. Всё, чему научила её матушка, вспомнила. И когда на щеках жены кузнеца появился еще слабый румянец, а из губ ушла синева, Луша поняла – спасена Параскева.
Как целовал Прохор её руки, да в ноги ей кланялся, Луша и не запомнила. Брела тихонько к своей избушке то плача, то смеясь. Своими руками счастье другой отдала. Отвела беду от дома кузнеца, а в своем доме тоску приютила.
Дошла до первых сосен девка, посмотрела на избушку, что стояла неподалёку. А что ей теперь делать там одной? Матушки нет, некому печаль свою излить, обнять некого. И в груди такая тоска, что жизнь не мила. Пошла Луша в глубь леса, не разбирая дороги. Пусть её лютые звери на куски разорвут, все равно жить ей не хочется.
Долго ли шла Луша или коротко? Да только очнулась она будто от чьего-то стона болезненного. Огляделась, да заметила под кустом орешника молодого мужчину. Подошла, присмотрелась. Лицо ей незнакомо, значит не из Ольховки. То ли путник заплутавший, то ли охотник чужой. Видать напали на него звери, грудь острыми когтями изранили. Тяжело дышит незнакомец. Присела Луша рядом с ним, откинула со лба его светлую прядь. Ох, жалко оставлять его тут на смерть верную. Это она с жизнью расстаться решила, а этот молодец, наверняка, жить хочет. Дома его верно родные ждут, печалятся о нем.
Пока дотащила Луша израненного незнакомца до своей избушки — из сил выбилась. Да только рассиживаться некогда. Надо печь затопить, да молодца отогреть. Раны его промыть, да целебные снадобья приложить. Закрутилась Луша, завертелась. Некогда ей о Прохоре думать, да смерть свою искать. Не до этого.
Не зря старалась Луша. На следующее утро пришёл в себя молодец. Невольно засмотрелась на него травница. Очи голубые, как весеннее небо. Волосы цвета спелой пшеницы. Руки сильные, да плечи широкие. Так засмотрелась, что и не заметила, как незнакомец тоже её рассматривает с улыбкой.
— Кто ты, краса ненаглядная? Как звать- величать тебя?
Луша нахмурилась, чтобы скрыть смущение:
— Лушой меня кличут. Да ты сам кто таков будешь? Почему в лесу один израненный оказался?
— Лушой?- незнакомец даже на локтях привстать попытался. Девка испуганно замахала на него:
— Куда? Лежи, покудова раны не затянулись.
— А не та ли ты Луша, матушку которой Агафья кличут?
Вздохнула девка:
— Нет больше матушки. Утонула она по осени.
— Жива Агафья. Я с тем и шел сюда, чтоб весточку от матушки твоей передать. На мельнице она живёт, у батюшки моего. Там за изгибом реки, где дорога в город пролегает.
Ахнула Луша. В глазах слёзы заблестели – неужто чудо случилось?
— Не обманываешь ли ты меня? Не смеёшься ли над горем моим?
— Кто ж так шутить станет? Жива матушка твоя.
Как сошел весь снег, да зеленая трава потянулась к теплому солнышку — по Ольховке весть пронеслась: Агафья вернулась. Да только не долго радовались селяне, потому как через несколько дней сваты в избушку травницы заявились. И увезли с собой и Агафью и дочь её Лушу. Поговаривают, что на мельнице они теперь живут. Агафья за мельника замуж вышла. А Луша за сына его – Захара.
Автор: Татьяна Бегоулова
