— А сладенького не хочешь? – интересовалась бабушка у меня шестилетнего.
Вы не поверите, но сладенького мне вовсе не хотелось. Никакой ребенок в таком возрасте от бабушкиного сладенького не откажется. А вот я этого сладенького не хотел. Ни под каким предлогом. Более того – я затихал, усаживался на диван и хмурил брови. А может быть, никакие брови я и не хмурил, но замечательное настроение мое быстро менялось на прямо противоположное. Очень быстро, как погода в родном городе.
Бабушка прекрасно пекла. Так печь умеют только бабушки. Ни папы, ни дедушки, ни румяные дяденьки и тетеньки, сотрудники всяческих кондитерских фабрик, как ни старайся, не смогут повторить бабушкины «хворосты» и «наполеоны». И только мамы, уже примерив великолепную с проседью корону бабушки, начинают выдавать «на гора» ту самую неповторимую выпечку, приговаривая при этом: « А как моя мама пекла…»
Как бы то ни было, я отказывался от бабушкиного сладенького, а она, кстати, на такие внуковы демарши ничуть не обижалась.
«Сладенький» висел на гвозде, вбитом в косяк кухонной двери.
Когда-то желтого цвета, теперь здорово потертый, узкий, непонятного происхождения кожаный ремешок. Когда и для каких целей был вбит гвоздь — не знаю, но вбили его давно и он имел белый цвет, в который собственно и была выкрашена дверь вместе с косяком.
Ближе к моему пятилетию мои же шалости стали переходить дозволенные границы. Дабы призвать меня к порядку, дедушка, помимо увещеваний, принялся стращать меня физической расправой, угрожающе указуя на верхнюю часть брюк. Ремня я забоялся сразу и потому попрятал все дедушкины ремни по укромным уголкам квартиры. Благо, ремней у дедушки имелось всего два, а укромных мест не менее двух десятков.
Пропажу дедушка, хоть и не сразу, но отыскал, и запер в шкаф на ключ. А потом принес откуда-то узенькую кожаную полоску и повесил ее на высоко вбитый гвоздь. Так высоко, что теперь ремешок я не мог достать даже стоя на стуле. «Будешь шалить – угощу сладеньким!», — строго произнес дедушка. Так «сладенький» обрёл имя и прописался в нашей кухне на долгие-долгие годы.
Надобно отметить, я все же несколько раз умудрялся стащить «сладенького» при помощи стула и деревянной трости от старого «антисолнечного» зонта. Будучи застуканным при очередном похищении, я впервые отведал «сладенького» и оставил свои попытки. После дебюта «сладенький» недолго провисел без дела и был опробован бабушкой в борьбе с несанкционированными беспорядками, устроенными мной и моими братьями в большой комнате ее квартиры. Вы когда-нибудь пробовали растащить кучу-малу, устроенную четырьмя разозленными малолетними пацанами. Бабушка это называла «опять заскублИсь» и пускала в ход «сладенький». Желтая полоска оказалась на удивление действенной.
Отмеченный «сладеньким» моментально покидал место боя, подвывая и почесывая попу, или какое другое место.
С тех пор и появилось эта странная угроза: «А сладенького не хочешь?» Врать не буду – порой мне здорово попадало. Пару раз — совсем не за дело. Размазывая сопли по лицу, я доказывал свою правоту и грозился сжечь «сладенького». Или выкинуть на помойку.
Память иногда выкидывает с нами странные фортели. Вот тогда, в соплячестве, я думал, что «сладенький» применяется необоснованно часто, теперь мне кажется – чаще пугали, да и шлепали как-то неубедительно, больше для острастки.
Шли годы. Я рос. Проступки мои становились все серьезнее, наказывались они уже не ремнем, а бередящими душу разговорами. Но «сладенький» так и продолжал висеть на своем гвозде в кухне.
В год моего восемнадцатилетия не стало дедушки. Дом как-то разом опустел. Бабушка тогда сказала: «Обманул меня Ваня – раньше ушел!» Мне же хотелось выть.
Когда бабушка хотела убрать «сладенького» – ну, чего он тут без дела болтается – я не позволил. Наверное, в тот день «сладенький» стал флагом или гербом.
И когда я вернулся из армии флаг «сладенький» гордо болтался на своем, перекрашенном в очередной раз, флагштоке. Трогать его я не позволял никому – ни подвыпившим друзьям, ни редко приезжающим родственникам, ни девицам, курящим на кухне, после бурных плотских баталий. Кто-то пожимал плечами, кто-то крутил пальцем у виска, а «сладенький», сознавая свою неприкосновенность, дерзко развевался над просторами кухни.
Он покинул свое место вместе со мной. Я, уже «окольцованный» и счастливый, перебирался в Златоглавую. И подаренный бабушкой ковер перевязал «сладеньким».
В Москве «сладенькому» гвоздя на кухне не нашлось – в коммуналке кухня общая. Впрочем, не нашлось ему места и в нашей тринадцатиметровой комнате. Какое-то время осиротевший флаг висел в темной захламленной кладовке, а потом исчез. Возможно, кто-то из соседей задействовал его. Но, сдается мне, обиделся он. Когда тебя забывают, всегда обидно.
Вспомнил я о нем, когда в статусе столичного жителя заявился в Ленинград. Там, на питерской кухне, за бутылочкой «с мемуарами», дядька мой, в свойственной ему «подковырочной» манере поинтересовался: «А помнишь „сладенького“, что на кухне висел?»
В тот день «сладенький» стал легендой…
— А сладенького не хочешь? – слышу я бабушкин голос.
Автор: Ди Колодир
