— БАшка, бАшка, бАшка! Знаешь, чё?.. – это Витька кричит, вбегая в летнюю кухню, где за столом сидит баушка его Любовь Андревна и капусту на борщ режет.
Сама старуха похожа на иву прибрежную. Такая же темноликая, морщинами изборождённая, и вся словно бы из узлов-наростов сложена: голова, грудь обширная, в стол упёршаяся, руки. При появлении внука бровью даже не повела – хрупает себе ножом да хрупает.
Витька хочет локти на стол поставить. Хочет, да не может, потому что пять лет ему всего, и из-за стола только мордашку его видно.
Замечательную такую мордашку! Внук Любовь Андревны белобрыс той самой русской нашей белобрысостью, которую всегда распознаешь, встретив такого даже где-нибудь в Африке, скажем. Волосы вострыми пиками в разные стороны торчат, причёсывай их или не причёсывая, белёсые брови отчётливо видны на загоревшем уже личике, и поросячьи белые да длинные ресницы над конопатыми глазами топорщатся. Глаза у Витька серые, а внутри ещё серее «конопушки» кто-то горстью высыпал.
Потом этот «кто-то» посмотрел, видно, на Витьку, полюбовался и щедрую горсть добра этого зачерпнул, только теперь уже золотистого, да и швырнул в лицо мальчику. Особенно много их «застряло» в углублении, где потом уже, через много лет переносица вырастет, и нос станет… нормальным таким, тоже русским, носом, у основания широким и чуть-чуть вздёрнутым. Сейчас же у Витьки – просто картошечка. А под нею, как и полагается, — рот, в котором зубы… почти все уже.
Режет, значит, Андревна капусту на борщ, глаз на внука не поднимая, потом, не выдержав, спрашивает:
— Ну? Чё?..
Вздыхает Витька скорбно так и продолжать начинает:
— А почему у меня мамы с папой нет?
Старуха бровью, такой же как у внука, чуть повела и отвечает:
— Так зачем они тебе? Я у тебя есть? Вот и хватит…
— Так у всех есть мамы с папами, а у меня… чё-то… не очень…
Старуха, оскорблённая необъективностью информации, теперь глаза на младшего родственника вскидывает. Ба! Да они у неё тоже «конопатые»!.. Вскидывает глаза, значит, и продолжает:
— У кого же это у всех-то? У Женьки – мама только. И у Кольки — одна мать. У Соньки Жилиной, считай, тоже: хоть отец есть, да пьёт всё время и спит, как напьётся…
Вздыхает Витька скорбно, кладёт на стол подбородок и философически отвечает:
— Хоть бы пил, да хоть был бы…
Андревна решила прервать «брифинг» на эту сложную для неё тему и подвела итоги:
— Ты, вот чего, Витюшка. Ты мне сейчас не мешай: борщ варю, видишь? Иди-ка побегай на улице, а потом обедать будет. Затем ты поспишь, а вечером я тебя разбужу, молока попьёшь, и мы с тобой, знаешь, чего? На рыбалку пойдём.
— На дальнюю? Прям на омут? – орёт обалдевший от такой перспективы Витька?
— А то куда же? Конечно, на дальнюю, — бабка отвечает.
Витюшок несётся к калитке и, не в силах сдержать восторг, кричит кому-то невидимому за забором:
— Серёга, Серёга, Серёга! А мы, знаешь, куда вечером с бАшкой пойдём?..
И остаётся одна Андревна. Хрустит под ножом капуста, над крышей летки яблони ветвями шелестят. И вспомнилось ей…
… как дочка Верка, едва только школу окончила, «замуж» выскочила.
Привела Сашку, одноклассника своего бывшего, во двор и матери сказала:
— Вот, мам. Это мой муж. Уже с самого выпускного. И мы жить вместе будем. А ты – с нами.
Мать глянула на «молодожёнов», поняла всё, только и сказала:
— Ну, слава тебе, Господи, что хоть с родного двора меня не гоните. В дом идите, там поговорим.
Верка резво за матерью кинулась, а Сашка стоит посреди двора, мнётся. Оглянулась Андревна, буркнула:
— Чё стоишь-то, зятёк? Заходи. Теперь это и твой дом тоже.
Так вот и стали жить. Через неделю свадьбу тихо сыграли. Во дворе. Для своих только, потому что пузо у Верки уже заметным стало.
Андревна смотрела всё на молодых, смотрела. И не жалела ни о чём. Ни о том, что образования у дочери не будет, ни о том, что та сразу из детей во взрослые прыгнула. А чё жалеть-то? Каждому – своё. Кто к чему приставлен. Ведь мы же русские люди? Так и живём… как получается…
А через месяц Сашку столбом придавило. Насмерть прямо. Он учеником электромонтёра пошёл. Тянули они новую линию на другой улице. Там на него столб и упал: закрепили, видно, плохо. И прям расплющил парня. Хоронили его в закрытом гробу.
Андрена боялась, что Верка с ума сойдёт – так по мужу она орала и выла. Но ещё больше старуха за младенчика боялась, что родит дочь раньше времени. Но – нет. В этот раз обошлось всё.
Верка с тех пор жила, как сонная: не плакала уже, но и смеяться совсем перестала. Даже когда Витюшка родился и врач ей показал младенца, она голову отвернула и смотреть не стала.
— Ты погляди только, какой у тебя мальчик замечательный получился, — врач говорит.
Верка, так же, не поворачиваясь, ответила:
— Не хочу… зачем он мне…
Когда мать её с младенчиком из роддома забрала, то Верка всё такая же оставалась. Нет, за ребёнком ухаживала, кормила, купала, пелёнки меняла, с материной помощью, конечно. Но делала всё это как-то «не себе творя»: сонно, через силу.
Как-то среди ночи прямо Андревна проснулась от чего-то недоброго, шаль на плечи накинула и во двор выскочила. Оттуда – на улицу метнулась.
Стоит Верка у колодца с младенчиком на руках и в колодец заглядывает. Обмерла старуха, и сама не помнит, как до дочери добежала и ребёнка у неё из рук вырвала.
И на этот раз обошлось, слава Богу.
Через месяц уже, утром, Верку из того колодца достали. А Витенька тогда так и прокричал весь день…
— Тьфу ты, нелёгкая меня возьми! Развспоминалась, а борщ-то и убежал!!.
А тут ещё Витюшка калиткой хлопнул и к баушке бежит:
— БАшка, бАшка, бАшка! А можно с нами на рыбалку Серёга ещё пойдёт? И Толик? И Стёпка с соседней улицы? Мы уже и червей накопали. Целую банку! Во, гляди!..
А ещё с нами Надька просилась, но девчонок мы не берём, с ними всегда беда!..
Автор: Олег Букач
