Каждый раз, когда на улице поднимался ветер, и стены многоэтажки гудели от его завываний, вместе с ним начинали гудеть кости у стариков. Погода меняется. Катя и Сашка лежали молча, рассматривая темноту. Каждый повторял про себя все сказанное шепотом, и добавлял то несказанное, чему лучше никогда и не говориться.
— Она просто старуха. Старость не радость. Я тоже не в восторге от того, что она неопрятно ест, и характер у нее скверный, но, блин, сам подумай – кем мы с тобой будем в ее годы…
Счастье, если будет, куда голову преклонить.
— Но почему она должна жить с нами? Своим она, видишь ли, не нужна была, а у нас богадельня…
— Тише ты! Слышно все...
Старость однажды случится с каждым. Только те несчастные, кто не доживет, избегнут ее неумолимого прихода. Они никогда не узнают, что такое дрожащие ноги, скрип в суставах и дряблая кожа. Как это неприятно, когда ты вдруг обнаруживаешь, что твое тело тебе не повинуется. Оно барахлит, как старая стиралка, которую еще не выбросили только по причине экономического кризиса.
Это ужасно обидно – ведь ты, по сути, не изменился, однако кто-то решает, что тебе хватит. День за днем ты можешь все меньше, вчера еще спина гнулась хорошо, а сегодня уже не так, и завтра будет еще хуже. А мир любит молодых. Старикам в нем не место, они мозолят глаза своим видом, настойчиво напоминая цветущему юному существу о том, что его ждет.
Нервируют. Ну их.
Марфа была стара. У нее давно стерлись зубы, и кости подозрительно побаливали на полную луну. Когда-то ей нравилось сидеть на подоконнике и смотреть на нее, представляя, что это не луна, а большой кусок свежего масла. Теперь она все больше дремала, но не потому, что поглупела от старости, нет — она многим могла бы поделиться, если бы нашлись желающие ее выслушать. Просто теперь она была опытна, и вечно повторяющиеся благоглупости ее мало интересовали. В жизни для нее осталось не так уж много нового.
— И долго она тут будет еще находиться?
— А куда ее девать? Это же тетина кошка.
— Блин, квартира и так запущенная, как ее людям показывать? Еще и кошка древняя тут шарится – кому нахрен нужна такая хата? Слушай, тетя твоя в больничке, и оттуда уже не выйдет, давай мы ее в ветеринарку отнесем, там ей укольчик сделают, все будет быстро и не больно.
— Да ты что?? Что я тетке скажу? Нет, усыплять я ее не дам, грех на душу не возьму! И вообще это неуважение – квартиру мы получим, а кошку ее убьем, значит? Надо все делать по-человечески…
Золотые слова. Все в жизни надо делать по-человечески, именно поэтому Марфа и переехала в подъезд тем самым вечером, когда вся страна приникла к телевизорам в ожидании открытия Олимпиады. Ей постелили зеленый, почти новый полотенчик возле мусоропровода. Красота, почти курорт. Марфа что-то проворчала по-старчески, и не успела понять, что произошло, как торопливые шаги зазвенели сначала этажом ниже, потом двумя, а потом и вовсе стихли. Она брезгливо оглянулась и залезла с ногами на полотенце.
Это зеленое постиранное полотенце особенно зацепило Катю, когда она забирала Марфу из подъезда.
— Позаботились люди. Понимаешь, Саш, позаботились – полотенчик постелили, не просто так к мусоропроводу выставили. Доброта кругом сказочная… — в глазах ее плескалась такая злоба, что Сашка даже возражать не стал. Но с Марфой у него не заладилось.
Она кряхтела и целыми днями шлялась по квартире, не зная, чем себя занять. Она ненавидела весь мир, и при первой возможности кидалась в атаку на все, что движется. А потом скучала, потому что никто не желал с ней общаться. От скуки она начинала гундеть, а так как слышала уже не очень хорошо, гундеж получался оглушительный. Ела неряшливо, пачкаясь и оставляя на полу неприятное крошево, которое каждый раз приходилось убирать. Но самое убийственное было то, как она усаживалась на стул напротив Сашки и начинала его поучать, глядя в упор мутными желтоватыми глазами:
— Ррррмяв-тяв-тяв… рррмяв…
— Блин, убери ее, или будут жертвы!
— Она хочет тебе что-то сказать, а ты бесишься.
Первая и последняя попытка пристроить Марфу провалилась с треском и блеском. Катя сказала по телефону: приезжайте, если рискнете взять ее на руки, то забирайте. Люди приехали, посмотрели… и не рискнули. Марфа показала характер.
— Зачем она вам такая? Вы ее не пристроите – слишком старая, да еще бешеная. Я бы усыпил ее, чтоб не мучилась.
Катя поджала губы, чтобы не сказать лишнего. Сашка очень нехорошо сощурился на гостя:
— Старость надо уважать, все там будем. У вас родители старенькие есть? Их вы тоже усыпите, чтоб не мучились?
Он поднялся, давая понять, что визит окончен, и долго, тщательно закрывал за ними дверь. Потом молча прошел в кухню, зачем-то вымыл руки, и лег на диван, смотреть телевизор.
Нет, встал — что-то было не так. Подошел к Марфе, сгреб ее в кучу, накрывшись старым пледом.
— Да пошел ты… — сказал неведомо кому, как сплюнул — Доживи до ее лет, потом гавкай.
Но отозвалась Марфа — сначала тихо, а потом все более громким рычанием из самой глубины своего существа.
— И ты пошла! Ведешь себя как мудло полное.
Вместо рява получился некрасивый тявк. Марфа задумалась и замолчала. Так они и лежали молча, щелкая пультом от телевизора. И казалось им, что они долго и обстоятельно беседуют.
Назавтра он вернулся позже обычного.
— Ты почему так долго?
— За пивом ходил. – Сашка поставил пакеты на пол в прихожей и скрылся в туалете. – Канал «Спорт» включи, там сейчас биатлон начнется, будем смотреть.
Катя принялась разбирать принесенное.
— Да мне этот биатлон до одного места… Саш, это что такое? Ты за пивом в «Котофей» ходил? Акана… Саша! Двести рублей за банку!!!
Сашка, уже почти щелкнувший задвижкой туалета, высунул голову и строго сказал:
— Ничего не трогай. Я сказал, мы сейчас вместе с ней биатлон смотреть будем: пиво – мне, паштет — Марфе.
Автор: Жозе Дале
