1.
И вот Егор снова в родной деревне. Уехал он отсюда лет сорок назад и навещал родные пенаты изредка, ну раз в пять-шесть лет, может быть. И с болью в сердце замечал, что сельцо его все дряхлеет, рушится. Населения от прежнего осталась половина, не больше. Из одноклассников здесь не было уже никого. Пацаны большей частью, увы, уже поумирали, а девчонки, естественно, давно превратились в семейных матрон и даже стали бабушками. И тоже жили кто где, но только не в родной деревне.
Егор неспешно шел по знакомым улицам, по которым когда-то бегал босиком, степенно здоровался с теми односельчанами, кого узнавал и доброжелательно кивал на приветствия тех, кто узнавал его.
А вот и старый, бревенчатый дом с резными, полинявшими, но все еще голубыми наличниками, при виде которого вновь так знакомо всколыхнулось уже немолодое сердце Егора. Когда был пацаном, обычно старался с независимым видом пройтись или проехаться на велосипеде мимо этого дома. Но глаза его при этом всегда предательски скашивались на чисто вымытые окна, за которым виднелись цветы в горшках, а сердце екало: а вдруг Она смотрит?..
Она – это его одноклассница Верочка Лапина, первая красавица в их сельской восьмилетке. Ее Егор любил с первого класса. Он-то любил, но она и не догадывалась или делала вид, что не догадывалась, о чувствах Егора. Да и мудрено ли – за ней приударяли все мальчишки не только из его, но и из соседних классов, такой она была хорошенькой: с волнистыми каштановыми волосами, большими карими глазами, опушенными длинными ресницами, с матовыми щечками и алыми, капризными губками. И еще с маленькими, аккуратными ножками, которые с каждым годом становились все длиннее и стройнее.
Верочка понимала, что красива и имеет власть над мальчишками, и потому ее хорошенькое личико всегда имело слегка надменный вид, который, впрочем, нисколько не портил ее, а наоборот – еще больше притягивал к себе взоры пацанов.
Многие из них всяческим образом пытались добиться внимания Верочки, но безуспешно – ее интересовали только учеба (Верочка, как и полагается красавице, была еще и отличницей) и подруги.
И даже когда уже закончили восьмилетку, на выпускном вечере, накануне расставания, Верочка никого из воздыхавших по ней и заметно повзрослевших мальчишек отдельно своим вниманием так и не наделила. Она с равнодушным видом станцевала с каждым, кто ее приглашал, в том числе и с Егором.
Даже рассвет встречать на берег реки не пошла, а отправилась спать домой пораньше, отказавшись от услуг всех провожатых. Да и был он у неё – мама, которая, в отличие от многих других родителей, оставалась до самого конца выпускного вечера рядом с дочерью-красавицей.
Егор тогда уже дома обнаружил, что его правая ладонь, в которой он во время танца трепетно держал хрупкую кисть Верочки и боялся встретиться с ней глазами, тонко и нежно пахнет духами. И он не мыл эту руку еще два дня после выпускного, время от времени принюхиваясь к ней и с закрытыми глазами представляя невозможное – как он в облаке аромата этих взрослых женских духов прижимает Верочку за тонкую талию к себе и страстно целует ее в капризно изломанные губы…
Потом их пути – не только Егора с Верочкой, но всего класса, надолго, а с кем и навсегда, разошлись. Кто-то поехал продолжать учебу в средних школах соседних райцентров или центральных усадеб совхозов, кто-то поступил в профтехучилище в городе.
Егора после десятого класса забрали в армию. Добросовестно отслужив, он остался в городе, в котором стояла часть. Его сагитировал сослуживец ефрейтор Витя Колобов, сам из этого города. Конечно, Егор сначала съездил домой, порадовал своим возвращением и почти тут же расстроил родителей решением не оставаться в родной деревне.
Ему очень хотелось увидеть объект своего детского, а затем и юношеского влечения – Верочка все эти годы не шла из головы Егора. Он даже пару раз написал ей из армии, в которых наконец-то открылся милой однокласснице и признался в своих чувствах. Но письма его остались без ответа.
И только приехав после «дембеля» на побывку в деревню, он узнал, что Верочка, неожиданно для всех, вышла замуж за совершенно неприметного парня, своего дальнего родственника Мишку Попова, старше ее на три или четыре года. Он работал автомехаником в райцентре. Вот там-то, на момент возвращения Егора из армии, Верочка теперь и жила со своим избранником и даже уже растила ребенка.
Жестоко разочарованный Егор резко свернул сроки своего пребывания в деревне (втайне он надеялся, что свидание с Верочкой может повлиять на его решение остаться дома или уехать, а теперь что ж…) и через пару дней отправился к недавнему месту своей службы, в город со знаменитым вагоностроительным заводом, где и устроился работать слесарем.
Вначале Егор получил комнату в заводской общаге, а когда женился – перебрался в предоставленную ему заводом однокомнатную, затем, по мере появления детей, двух- и трехкомнатную квартиры.
Тогда это было в порядке вещей, жилье, пусть и не элитное, но вполне благоустроенное, своим гражданам предоставляло государство – правда, по степени продвижения живой очереди. Егор был хороший работяга и семьянин, и подолгу в этих очередях, включая на мебель, холодильник, цветной телевизор, машину – не задерживался.
2.
Счастлив ли он был все эти годы? В общем, да. Жена Людмила у него была симпатичная, спокойная, заботливая и любящая мать; сын и дочь выросли послушными и воспитанными, уже нарожали своих детей, так что сейчас у его Егора и Людмилы уже трое внуков!
Егор хоть и достиг пенсионного возраста, но продолжал работать мастером на заводе – его опыт и знания ценили, да и приработок к пенсии не мешал. Все у него было хорошо в жизни, всем он был доволен. И, казалось бы, за минувшие годы образ его первой и безответной любви должен был если и не стереться из памяти, то хотя бы потускнеть, а чувство остыть. Тем более, что сама Верочка о нем, похоже, легко позабыла.
Однако он все эти годы продолжал помнить о Верочке и хранить свою детскую влюбленность в нее. Он понимал, что это бессмысленно, нелогично, контрпродуктивно, наконец – она-то к нему относилась вообще никак. Ну, разве что как к однокласснику, то есть наравне с другими мальчишками. Понимал, и ничего с собой поделать не мог.
Правда, это чувство было не настолько сильным, чтобы он вот прямо ночами спать не мог. Если бы это было так, то он бы все бросил к чертовой матери и помчался туда, в родные места, где жила его Верочка, и все бы сделал для того, чтобы добиться ее. Но нет, такого желания – кардинально поменять свою жизнь ради Верочки, — у Егора никогда не было. Просто, повторимся, он всегда помнил ее, думал о ней, и эти мысли были нежные и практически невинные.
И вот Егор взял отпуск и с разрешения жены отправился проведать родные места. Людмила была с ним здесь за всю их совместную жизнь всего один раз, и ей малая родина мужа совсем не понравилась. Да и откуда ей, выросшей в городе, не бегавшей босиком по раскаленным от жаркого солнца пыльным улицам, не плескавшейся в теплой реке, протекающей под песчаным яром, было понять, что вот эта невзрачная деревенька (тем более — с Её домом, мимо которого он никогда не мог пройти равнодушно), и есть самое лучшее место в мире? Но надо отдать Людмиле должное, она всегда отпускала мужа туда, куда его влекло тоскующее по родным местам сердце.
3.
И вот он снова приехал на свою родину и, бросив дорожную сумку у двоюродной сестренки, отправился пройтись по знакомым улицам. Шел и с болью отмечал, что ветер перемен для Сычевки имел разрушительную силу. Совхоз прекратил свое существование, и в их отделении не стало ни полеводческой бригады, ни дойного гурта, а это означало, что десятки сельчан остались без работы и вынуждены были со временем перебраться в более хлебные места – в райцентр, в область.
Оставленные ими дома (продать их было некому) со временем разрушились сами или были разобраны на стройматериалы соседями, и таких следов как от бомбежки в Сычевке было уже с три десятка, что соответствовало трети всех дворов некогда оживленного, процветающего села. Не было среди «живых» и отчего дома Егора – после смерти остававшихся здесь родителей, которые ни за что не желали переехать ни к старшему сыну в город, ни к младшему в ближний райцентр, их усадьба тоже оказалась порушенной.
Правда, сам некогда крепкий камышитовый дом был еще цел. Но лучше бы его тоже сравняли с землей, потому что сейчас он использовался под сарай их бывшими практичными соседями, и это особенно угнетало Егора. Под крышей дома, в котором, плохо ли, хорошо ли, три десятилетия прожила их семья, теперь обитали и гадили под себя коровы и овцы, это кого хочешь вгонит в меланхолию.
Егор вздохнул и пошел дальше. И вот он, знакомый, хотя и потемневший от времени и даже слегка как будто просевший дом, в котором когда-то жила Верочка со своими родителями. Кувыркнулось и приостановило свое биение, а потом вновь запустилось и заколотилось в груди с удвоенной силой его порядком изношенное сердце.
И хотя Егор знал, что бывшая ослепительно красивой Верочка сегодня, должно быть, вполне себе солидная Вера Николаевна, и давно живет не с родителями, а с мужем и детьми, и даже уже с внуками, в райцентре, он все же таил надежду, что вдруг случится чудо, и он увидит ее.
4.
Но чуда никакого не было – никто не выходил из калитки двора Вериных родителей, никто и не заходил в нее. Наверное, в доме Лапиных сейчас никого и нет: дядя Коля, как слышал Егор, в прошлом году умер, а тетя Люба, может, ушла куда по делам или болеет – дело такое, возраст…
Егор вздохнул и, еще раз покосившись на заветные окна Верочкиного дома, хотел было уже свернуть в проулок, чтобы вернуться к сестре. И тут к воротам Лапиных, распугав роющихся в пыли кур, подкатил старенький жигуленок. С пассажирской стороны, опираясь на трость, с трудом вылезла пожилая грузная женщина, в которой Егор сразу узнал маму Верочки, тётю Любу.
«Удивительно, как это старые женщины долго не меняются!» — отметил про себя Егор. Он вежливо поклонился и уже даже открыл рот, чтобы сказать: «Здрасьте, тетя Люба! А это я, Егор, узнаете?». Но что-то остановило его. Егор более внимательно вгляделся в лицо женщины, теряясь в смутных догадках: неужели?..
Но когда из машины выбрался и водитель, Егор без особого труда признал в нем Мишку Попова. Он был такой же худой и угловатый, с тем же вечно недовольным выражением лица, только теперь морщинистого. Хлопнув дверцей жигуленка, Мишка, даже не взглянув в сторону Егора, со скрипом открыл калитку и зашел во двор – наверное, затем, чтобы открыть ворота и загнать машину внутрь.
Верочка же пристально смотрела на Егора, силясь узнать, кто же стоит у ворот их дома.
«Блин, неужели и я так состарился, что она тоже не узнает меня? – неприятно удивился Егор. – И хорош был бы я, если бы обратился сейчас к ней как к тёте Любе». А вслух сказал:
— Ну, здравствуй, Верочка! Или же тебя лучше называть уже Вера Николаевна?
— Егорушка! – радостно, совсем по-бабьи всплеснув руками, воскликнула Верочка. – Да какая я тебе Николаевна? Кстати, и Верочкой ты меня впервые назвал, а то все Вера да Вера.
— Да вот как-то не пришлось, — смущенно кашлянул Егор. – Ты здесь, я там. А то бы, конечно…
-Чего «А то бы конечно…»? – лукаво прищурила свои карие, кстати, светящиеся по-прежнему молодо, глаза Верочка. – Ты, насколько мне помнится, единственный из нашего класса не пытался ухаживать за мной. Неужели не нравилась?
И Верочка кокетливо склонила голову немного набок, как она делала всегда. И Егор все больше и больше узнавал в ней ту, по которой сох в школе и о которой дни ночи напролет думал в армии, и даже когда женился и у него пошли дети, все равно не забывал о Верочке.
5.
Да, время оказалось беспощадно и к ней – Верочка погрузнела, когда-то миловидное лицо заметно подурнело и покрылось сеточкой неглубоких пока морщин; из-под длинного платья виднелись опухшие лодыжки ног (Егор помнил, какие у Верочки они были изящные!), и это, видимо, из-за них она вынуждена была опираться на трость.
Но все равно – это была она, Верочка, прелестный образ которой Егор всегда носил в своем сердце. И пусть он уже не совпадал с сегодняшним оригиналом, Егор изо всех сил старался делать вид, что совершенно не заметил разрушительного результата работы минувших лет над этим образом.
— И тогда очень нравилась, и сегодня просто замечательно выглядишь! – искренне похвалил ее Егор. – И я очень жалею, что не ухаживал за тобой. Глядишь, сегодня был бы на месте этого везунчика Мишки!
— Ой-ой-ой! – звонко засмеялась Верочка (а вот смех ее остался почти неизменным – с радостью отметил Егор). – Если бы да кабы…
И добавила, понизив голос:
— А ведь ты мне тоже нравился… немножко. Но я же не могла тебе сказать об этом первой!
— А сейчас нравлюсь? – включился в игру Егор, интуитивно втягивая свой нахально округлившийся в последние годы живот.
— И сейчас… немножко! – снова разулыбалась Верочка.
Егор вдруг понял, что наступил тот момент, когда он может спросить о деле, так волновавшем его столько лет.
— Скажи, Вера, а ты получала мои письма?
Вера перестала улыбаться, легкая тень растерянности, смешанной с досадой, пробежала по ее лицу. Видно было, что ей не хочется об этом говорить. Но она все же сказала.
— Да, Егор, получила. Их было два. Но… как бы тебе это сказать… Ты их написал и прислал уже тогда, когда мне тебе нечего было ответить. Я уже была с Михаилом. Так что извини.
И с души Егора словно камень свалился. Значит, все же получила и прочитала, и все эти годы знала о его чувствах к ней. Ну, а что не ответила – это уже другой вопрос. Понятно, что была увлечена другим, возможно, даже полюбила, и как-то не с руки ей было отвечать на те мальчишески искренние, даже где-то, может быть, глупые и наивные письма Егора. А может, просто не хотела его расстраивать, хотя тем, что не ответила – расстроила, может, еще куда больше.
6.
Ну вот, вроде все: увидел когда-то милую сердцу зазнобу, удостоверился, что она, увы, тоже состарилась, как бы он ни ухищрялся не мириться с этим фактом. А теперь можно со спокойной душой возвращаться к сестре и через день-другой собирать свою сумку и ехать домой, к жене, детям, внукам – больше здесь его ничто не держало.
Однако Егор чувствовал, что он не сказал Верочке что-то еще, очень важное. И он не знал, найдет ли такие слова, чтобы Верочка поняла его. Вера же между тем продолжала с выжиданием смотреть на Егора, и глаза ее все еще лучились тем огоньком, который загорелся в них, когда она узнала его и заговорила с ним.
— Спасибо тебе, Вера! – дрогнувшим голосом сказал Егор.
— За что? – удивилась его одноклассница.
— За то, что была в моей жизни…. За то, что я знал, что ты там где-то есть, и у меня оттого тепло было всегда на душе… За то, что когда у меня были какие-то удачи или успешные дела, я думал: «Вот бы Вера меня сейчас увидела!»… Ну, в общем, за то, что ты помогала мне жить, вот!
Вера молча выслушала эту взволнованную сбивчивую тираду, и Егор, к ужасу своему, увидел, как улыбка сошла с ее лица, а глаза медленно стали наполняться прозрачными слезами.
— Вера, ну где ты там! – послышался раздраженный голос Михаила. – Придержи створку ворот, а то она снова закрывается…
— Ладно, Вера я пошел, — торопливо сказал Егор. – Прощай!
И круто развернувшись, пошагал по переулку к дому сестры, стараясь при этом держать спину прямо. Так как он знал – Верочка смотрит ему вслед…
"По несчастью или к счастью, Истина проста: Никогда не возвращайся В прежние места (Г. Шпаликов)
