Мама сдала их в интернат сразу после Нового года. Девчонки плакали, в сущности, они были домашними детьми. Когда мать устраивала личную жизнь, а она устраивала ее постоянно, сестры, Тина и Мила, жили у бабушки. Но на Николу Зимнего бабушки не стало и мать их оформила в интернат. Нет, она не была забулдыгой, она не пила и даже не курила. Только это ведь несправедливость, если бывший муж живет как хочет, а она с двумя прицепами одна куковать должна?
Мать расстегивала пальтишко на Миле и приговаривала: «Не ревите, обстоятельства так сложились, я что виновата? Вам здесь хорошо будет, сами потом спасибо скажите!». Мила уже захлебывалась своим плачем, ее было всего лишь 3 года и она не очень понимала что происходит. Но глядя в злые мамины глаза и в испуганное заплаканное личико старшей сестры, семилетней Тины, чувствовала, что все плохо-плохо. Мать зашипела: «Не позорьте меня, я же от вас не отказываюсь, вот устроюсь и заберу. На Пасху приеду, заберу!» Девчонки, все еще продолжая судорожно всхлипывать, тем не менее утихали: ведь мама сказала, что вернется за ними!
Привыкали девочки к детскому дому тяжело, хотя воспитатели их любили и жалели за отсутствие наглости, смышленость и за трогательную привязанность друг к другу. Тина покоряла всех своими серьезными темными глазками, а Милочка была похожа на беленький добродушный колобочек. Мила теребила Тину: «А когда Паска плидет? Он плидет и нас забелет к маме?» Тина терпеливо отвечала в который раз: «Пасха — это праздник такой, он весной бывает, помнишь, как бабушка яички красила?» Мила важно кивала головой, мол, помню, но потом, вспомнив бабушку, начинала кукситься и на ресничках появлялись крохотные слезинки. Тина сама бы хотела знать, когда же будет Пасха.
С этим вопросом она подошла к воспитательнице, Ирина Николаевна удивилась: обычно дети ждут Новый год и деда Мороза или день рождения. Те не менее, назавтра она подарила Тине маленький календарик: «Видишь, вот этого числа будет Пасха, я кружочком обвела, а сейчас вот это число. Каждая цифирка в календаре -это день. Я, когда в школе училась, зачеркивала так дни до летних каникул». Тина тоже стала зачеркивать в календарике числа, и хвостик из цифирок до приезда мамы становился все короче.
С утра в Светлое Христово Воскресенье Мила прибежала к Тине, зажав в ручонке красное яичко: «Ула! Ула! Сегодня мама плиедет, я так лада, так лада. А ты Тинка лада?» Тина и сама не могла дождаться маму. Сначала ожидание было радостным, но после дневного сна Тине уже хотелось плакать. А тут еще Мила постоянно рядом крутилась и ныла. Под вечер, когда Тине стало ясно, что мама их обманула, она успокаивала Милу: «Наверно, мама на автобусе ехала и он забуксовал. Я сама слышала, честно-честно, дороги ужас какие плохие стали! Так все воспитатели говорят. Милочка, ты не реви, автобус откопают и мама завтра точно уж приедет. А пока она в деревне ночевать будет!».
Младшая сестренка кивала, сглатывая слезы. Но мать так и не приехала, хотя девчонки ждали ее каждый день, придумывая для нее все новые и новые оправдания. Однажды утром Тина не нашла Милу, воспитатели объяснили, что младшую сестренку забрала мать. Много позже Тина узнала, что мама написала на нее отказную. Но Тине повезло, через два года ее разыскала сестра отца. Тетя Валя была добрейшей женщиной и Тина сама не заметила, как стала звать ее мамой. Доброта тети и ее семьи потихоньку латала ранки на сердце Тины, про мать и сестру она старалась не вспоминать. Хоть и знала, что Милка была совсем малышкой в те годы и ничего не понимала толком, но все равно... Вот Тина без нее никогда бы не уехала...
Прошли годы, Тина выучилась на медсестру, вышла замуж, родила сына, жили не богато, зато дружно. И вдруг Тине пришло письмо. От Милы!
« Здравствуй, моя дорогая сестричка! Ты, наверно, меня совсем не помнишь? Я только косички твои помню и тапочки в клеточку. Как я хочу тебя увидеть! Мы недавно вернулись в наш район, живем в Малиновке, если ты будешь не против, можно я приеду к тебе в гости?» Тина пожала плечами, странно как-то, сама к себе не зовет, в гости напрашивается... Но тем не менее, сестре ответила согласием.
Мила, в голубенькой курточке, сильно прихрамывая, шла навстречу сестре и радостно махала рукой! И как узнала только в толчее на автостанции? Она крепко обняла Тину и заплакала: «Сестренка, я тебя как увидела, сразу поняла: вот моя Тиночка! Вот сразу, веришь?» Тина недовольно буркнула, мол, как была ревой, так и осталась, а у самой в глазах защипало.
После ужина Мила рассказывала: «Ты на маму зла не держи, ей дядя Сережа сразу сказал, как они познакомились, что ее и с детьми примет. Только она побоялась двоих сразу забирать. А потом у дяди Сережи и мамы сын родился, потом дочка! Викочка, такая куколка, куда нам! Ой, ты только не обижайся! Дядя Сережа хорошо зарабатывает, он столяр классный, у него заказов всегда море. Мы даже на юг иногда ездим. Вот, а в седьмом классе меня бык на рога поднял, слава богу, никто больше не пострадал. А я, как видишь, хромаю... Какой у тебя, Тиночка, пирог вкусный, дашь мне потом рецепт?»
Тина спросила: «Ну, а работаешь, ты кем? На кого-то учишься? Дружишь с кем? Ты ведь такая хорошенькая!»
Мила смутилась: «Да, я после этого лечилась долго, на меня и так уйма денег ушла... Я по дому помогаю или дяде Сереже с калымами... Мама бухгалтером работает в администрации. А насчет друзей, так мне некогда особо. Опять же хромаю... Но я привыкла, только когда белье в проруби полощешь или грядки полешь, то не нагнешься так сразу. А воду в баню наносить, так это мне или дядя Сережа помогает или Славик».
Тина чуть усмехнулась: ишь ты, белье в проруби! Может еще Милочка хворост собирать в лес ходит? Шутливо пригрозив, что обидится навсегда, Тина кое-как уговорила Милу заночевать, пообещав проводить ее на первый же автобус. Сестра уснула, едва ее головка коснулась подушки. Тина случайно скользнула взглядом по ее одежке, аккуратно сложенной на стуле. Все было чистеньким, но таким застиранным и многократно заштопанным! Да у них в больнице девчонки копейки получают, а такое не оденут, тем более в гости!
Тина встала в 3 утра, разбудила мужа и попросила срочно отвези ее в Малиновку. Муж ругался на чем свет стоит, но все-таки повез. По дороге она ему все объяснила, сначала он хмурился, но потом согласно закивал головой.
Тина без труда нашла дом матери, сердце колотилось как бешеное, когда стучала в дверь. Дверь открыла мать и Тину не узнала. А та ее сразу, хоть мама и постарела, но была все еще красивой и ухоженной женщиной. Девушка сказала: «Доброе утро, мама! Вот и встретились...» Мать недовольно поздоровалась, словно Тина не дочь родная, которую не видела столько лет, а ранняя надоедливая соседка. Потом также недовольно спросила: «А Милка где? Во хлеву что ли? Так пусть в дом возвращается, ребятишкам надо завтрак готовить, со вчерашнего дня не убрано. Ну и ты проходи , раз приехала...».
Тина старалась говорить как можно спокойней : «Мила у меня пока поживет, собери ее одежду какую-никакую, вещи... Деньгами, если можете, тоже дайте. Я Милу на работу санитаркой устрою, а там какую-нибудь профессию освоит. И ногу ее лечить надо, такая красавица и хроменькая! Слышишь меня, мама?» Мать выпятила нижнюю губу, как делала всякий раз, когда ей не нравился разговор и процедила: «Иди-ка ты отсюда, заступница, а за Милкой мы сами сейчас съездим! Что б я тебя и близко около Милки больше не видела!».
Тут Тина упрямо мотнула головой и глядя в глаза матери четко и медленно сказала: « Во первых не Милка, а Милочка! Милкой корову свою называй, которую ты теперь сама доить по утрам будешь! Не барыня! Хочешь я сейчас здесь полдеревни соберу? И все узнают, как добропорядочная тетя из администрации бросила своих детей в детдоме? У тебя все бабы деревенские -подруги верные, или найдутся те, кто такого прошлого тебе не забудет? Уехать вздумаешь и Милу забрать -найду и на всю страну тебя славить буду!».
Мать скривилась, исчезла в доме, хлопнув дверью. Через полчаса оттуда вышел худенький сутулый мужичок с рюкзаком: «Здрасти, меня Сергеем зовут, вот вещи, вы Люде ( я Милу всегда так называл), так вот, вы Люде от меня привет передайте, чтоб все хорошо у нее было, деньгами поможем, я уж постараюсь. И то правда, скольки лет девка в золушках у родной матери сидела? Говорил я этой, да... Но вы на мать особо зла не держите, непросто все в жизни, ох, непросто...»
Тина шла с рюкзаком к машине мужа и думала: да, непросто в жизни. А разве просто — это трудно? Чтоб мужики не пили и не гуляли, чтоб бабы детей ради «штанов» не бросали по бабкам да по детдомам, чтоб сестры и братья друг друга не забывали?
Просто людьми быть, а?
