Это был один из самых страшных годов в моей жизни. Это был 1993 год. В январе 1992 года не стало моей мамы. В марте 1993 — погиб мой друг Серёжа, человек, которому я доверял и на которого я мог положиться даже больше, чем на себя.
Мои друзья помогали мне, как могли, но дело было в том, что они сами были не в лучшем положении, чем я.
Я не буду описывать подробностей, я скажу так — что такое «голод», я знаю не понаслышке. Однажды вечером голод меня просто достал. Дома не было даже заварки.
Денег, чтобы хоть что-то купить, тоже не было.
Я надел своё пальто, которое продувалось насквозь всеми ветрами — и вышел на улицу. Я долго топтался около подъезда, не решаясь куда-либо идти, но потом всё же решился.
Я пошёл на хлебозавод.
Он был не слишком далеко от моего дома. Погода была поганая — ветер. И моросил мелкий дождь.
Я добрался до хлебозавода, подошёл к проходной и постучался. На мой стук из своей каморки выглянул старичок-вахтёр и спросил:
— Чего тебе?
Я честно ему ответил:
— Хлеба... хоть немного, если можно.
Старичок молча открыл дверь и пропустил меня. Показал рукой в темноту, в сторону светящихся окон цеха и сказал:
— Вон туда иди, сынок, скажи там, что тебе нужен хлеб.
Я пошёл.
Чем ближе я подходил, тем сильнее был запах хлеба, свежего, горячего хлеба...
Вы понимаете, что такое запах хлеба для человека, который не ел два дня вообще ничего?
Подошёл. Цех был старый, светились окна, сложенные из стеклоблоков. Некоторые стеклоблоки были выбиты, я заглянул внутрь — на расстоянии полуметра от меня по конвейеру плыли буханки...
Я отошёл от окна и поднялся по коротенькой лестничке к двери цеха.
Постучался и приоткрыл.
В лицо ударил жар. В цеху было шумно, тепло и светло. И работали женщины, в белых халатах и колпаках, кто-то заправлял здоровенные тестомешальные машины, кто-то снимал с конвейера готовый хлеб, кто-то насыпал муку в какие-то ёмкости.
Ближайшая ко мне женщина, уже пожилая, увидела меня и спросила:
— Чего тебе, сынок?
Я в этот момент яростно пытался протереть очки, которые запотели, как назло. Замёрзшие пальцы не слушались.
Наконец, протёр, нацепил очки на нос и попросил:
— Если можно, хлеба. Пожалуйста.
Женщина ахнула:
— Да что ты стоишь там? Зайди внутрь хотя бы!
Я зашёл, потому что моё пальто совсем не спасало от холода. Я никогда не забуду, как несколько женщин просто впихнули мне в руки не одну, а три буханки хлеба. Горячего, с пылу, с жару.
Я не выдержал, отодрал краюху и вгрызся в неё.
Я грыз хлеб и благодарил:
— Спасибо вам, спасибо!
Пожилая женщина отвернулась, чтобы я не заметил, как смахнула слезу. Но я всё равно увидел. Потом она посмотрела на меня и сказала:
— Сынок, ты приходи. Приходи ещё, если надо будет хлеб.
Я бормотал слова благодарности и давился горячим мякишем.
Потом поклонился им — и ушёл.
Старичок-вахтёр выпустил меня на улицу:
— Сынок, если что, я тебя пропущу, приходи.
И я пошёл обратно домой, прижимая к груди уже две с половиной буханки. Домой я донёс две.
***
Я больше не ходил на хлебозавод. Не потому, что с того момента мои дела резко наладились, а потому что нельзя было злоупотреблять добротой этих замечательных людей — ведь им могло здорово влететь, мало ли...
Сейчас уже тот хлебозавод снесли, на его месте — «элитные новостройки». Но каждый раз, проходя по этой улице, я вспоминаю и доброго старичка-вахтёра и тех совершенно замечательных, милых и добрых женщин, которые спасли меня от голода в тот холодный ноябрьский вечер.
И ругаю себя за то, что даже имён их не узнал.
Не узнал вот...
Но я их всех помню.
И не забуду никогда...
Автор: Ripost
