«Шшшш...» — шебуршит ветер в старой трубе.
— Тщщщ... — старушка укрывает дрожащего во сне мальчика одеялом. Он просыпается от прикосновения, садится в кроватке.
— Бабуль, не уходи! Мне страшно! — в голосе — слезы, в глазах — испуг.
— Чего ты боишься, милый? — бабушка садится на край постели, притягивает внука к себе.
— Ты уйдешь, а ко мне чудик шерстистый придет! Или эта... Чупакабра!
— Страсти-то какие, Кеша... Ох, получит дед, опять свои газетенки в детской оставил, — ворчит старушка. Где бы еще семилетний ребенок начитался про таких чудищ? — Хочешь, раскладушку у порога поставлю и там лягу? Никого к тебе не пущу!
— Бабуль, а тебя они не съедят?
— Куда уж им, я старенькая, и не таких видала. Ты засыпай, не бойся. Никто в твою комнату не войдет.
— А через окно?
— А там Боцман тебя охранять будет. Всех этих чупакабр шерстистых разгонит своим лаем...
— Чудиков. Они шерстистые. А чупакабры — лысые, — бормочет мальчик, успокаиваясь. И вправду, чего бояться? Во дворе бегает сторожевой пес, за стенкой похрапывает дед, рядом сидит бабушка. Никто не даст в обиду младшего в семье. Можно спать...
«Шшшш...» — шуршат колеса по гравию. На старенькой «Ниве» все сложнее добираться по проселочной дороге к окраине деревни, и женщина за рулем тихо ворчит на то, что такие поездки убивают машину. Но чего только не сделаешь ради обещания сыну?
— Баба! Деда! Я приехал! — сухощавый парнишка бежит к крыльцу, на ходу убирая с лица отросшую челку. — Я год без троек закончил, мама сказала, могу все лето у вас провести!
— Кеша! — старики обнимают подросшего за зиму внука, украдкой вытирая слезы. — Какой большой стал, жених прям...
— А где Боцман? — только сейчас парнишка понимает, что во дворе стоит непривычная тишина.
— Не пережил он зиму, — вздыхает дед. Куда ж ему, пятнадцатый год разменял. Вон, под яблоней похоронили.
Нет больше Боцмана. Верного друга детских забав. Что для человека юность, для собаки — старость. Но поплакать о нем можно тайком в подушку, а пока надо столько всего рассказать. Об учебе, о поступлении в колледж, про Олю с параллельного, которая подарила первый поцелуй. И спросить, как тут живется бабушке с дедушкой. Много ли варенья закатали осенью, хватило ли дров до весны. Бабушкиных пирожков наесться. Тех самых, с картошкой. И с дедом в сарае вишневой наливки глотнуть. Уже можно, пятнадцать лет, как-никак...
Воспоминания. У меня остались только они. Давно нет того старого домика на окраине маленькой деревни. Да и деревни уже нет. Дома выкупили и снесли. На их месте автострада с безликим названием «М-105».
Только бабушки и дедушки не стало еще раньше. Бабушки — в тот год, когда я поступил в колледж. Сначала сессия, потом лютые крещенские морозы и полное бездорожье. Купленная вместо «Нивы» низенькая «Ауди» просто не проехала бы к деревне. А там и звонок деда с единственного на всю деревню телефона. Тогда сквозь треск в трубке он растерянным голосом пробормотал: «Кеша, бабушка... Дай лучше маму».
— Как же дед один?! Мам, давай я ему скажу! — мать лишь отмахивается. Она битый час уговаривала дедушку переехать к нам, но он стоял на своем. «Где родился, там и помру, да и кому за могилкой ухаживать? Вы раз в год приезжаете, а Любочка порядок любит...».
Он и ухаживал. Пять лет. Даже когда стал совсем плох. Но, приезжая на лето, я продолжал просить деда переселиться в город. Он лишь качал головой и ставил на стол бутылку наливки. Теперь, когда бабушки не стало, он спокойно мог пить на кухне. И только этим глушить пустоту одиночества.
В один из ноябрьских промозглых дней не стало и деда. Тетя Галя, продавщица из деревенского ларька позвонила и сказала, что он не пришел утром за свежим хлебом, хотя всегда по понедельникам первым стоял у витрины. Тетя Галя ждала деда весь день, даже отложила ему самую румяную булку. Только прийти за ней было уже некому.
Сколько лет прошло с тех пор? Десять? Мне больно до сих пор. Не все потери лечатся временем.
«Шшшш...» — шумят машины на трассе под балконом.
— Тщщщ, — просыпаюсь от тихого голоса рядом. Снова разбудил жену своим ворочанием.
— Опять кошмары? — пожимаю плечами. Казалось бы, это был хороший сон. О том, как семилетнего меня бабушка заботливо кутает в цветастое одеяло и вполголоса напевает что-то смутно знакомое. Вроде ту песенку о коне высоком, что воды не хочет. За стенкой кряхтит дед, у него постоянно на непогоду ломит поясницу. Под окном тихонько скулит Боцман. А я разглядываю рисунок на старом ковре и в полудреме вижу среди узоров голову того самого коня.
«Шшшш...» — шелестят ветви за окном. Под утро разыграется жуткая гроза, но я буду спокойно спать. В этом доме мне ничего не страшно, ведь рядом дедушка, бабушка и Боцман. Моему детскому уму кажется, что так будет всегда. Ведь только дети могут слепо верить в вечность.
Но сейчас это всего лишь сон. Один из тех, в которых я беззаботен и счастлив. Мне больше ничего не осталось от того времени, кроме воспоминаний и снов.
Когда взрослеешь — теряешь веру в вечность. Знаешь точно, что рано или поздно уйдет все, что ты так сильно любил, возвращаясь лишь во снах. В них всегда будут рядом дедушка, бабушка и Боцман.
Автор: Инесса Куанова
