День выдался жарким, настолько жарким, что нам с Лёшкой совсем ничего не хотелось делать. Мы лежали на травке, под развесистым дубом, в соседней с парком роще и наслаждались тенью.
— Лёха, а ты ананасы пробовал, — зачем-то спросил я.
— Нет, — вяло отозвался Лёха, — я их даже не видел, только на картинке, а ты?
— И я не пробовал, — и, помолчав, добавил, — наверно вкусные…
— Наверно, — согласился мой приятель. – Но я больше груши люблю, только что б жёлтые и спелые…
— И я люблю, но ананас всё равно хочется попробовать.
— Нет, Колька, я думаю, что вкуснее спелых груш ничего нету, если черешня только, — ответил Лёшка.
Я помолчал, не зная соглашаться с Лёхой, или нет. Груши, я, конечно, тоже люблю, особенно, когда они сочные, когда кусаешь их, а сладкий сок так и течёт по губам. Но, почему-то наши груши до такого состояния никогда не дозревают, родители их срывают ещё твёрдыми. Мамка из них варит компот и варенье, а если их много, то и повидло. А вот я, люблю когда они совсем спелые, что б мягкие и прозрачные. Но ананасы, мне кажется, всё равно вкуснее самых спелых груш…
— Всё равно хочется попробовать. Груши можно хоть каждый день есть и ничего, а вот ананас, — начал рассуждать я.
— А при чём тут ананас Колька, они же у нас не растут, — Лёха даже оторвал голову от земли и посмотрел на меня.
— Вчера один дядька нёс два ананаса в сетке, я как раз тебя ждал, а он проходил мимо.
— А может это и не ананасы вовсе, может это что-то другое…
— Нет Лёха, это ананасы. У меня резиновый негритёнок есть, игрушка такая, так этот негритёнок, держит как раз, два таких ананаса.
Мне мамка говорила, что это ананасы, так что, я их сразу узнал.
— Тогда понятно, — согласился Лёха, — но всё равно груши вкуснее…
— Наверно, — отозвался я, но в душе был не согласен с Лёшкой. Если он ананас даже и не видел, как он может утверждать, что груши вкуснее. А я видел, дядька нёс целых два штуки, такие большие, с жёлтым боком и зелёный хохолок сверху. Ведь дядька совсем не груши нёс, а именно ананасы, значит ананасы вкуснее. Но спорить не хотелось, и я решил промолчать. Так и лежали, Лёха себе молчал, а я себе…
— Аааа, вот вы где, — я открыл глаза и увидел над собой Люську.
— Я вас везде ищу, а вас нигде нету, почему за мной не зашли, — затараторила она, присаживаясь рядом с нами.
Люська — это наша приятельница. Мы с Лёхой, хоть с девчонками и не дружим, но Люська, она другая, она компанейская. С ней и на рыбалку можно и в казаки-разбойники играть, а по деревьям она лазает, как пацан, а может даже и лучше.
— Почему, спрашиваю не зашли за мной, у меня есть тайная тайна, — продолжала она тараторить.
— Люсь, а ты ананас ела, — зачем-то спросил я.
Люська даже опешила от моего вопроса, помолчала немного, собираясь с мыслями и ответила:
— Ела, а что?
— Вкусный? – Я с надеждой посмотрел на неё.
— Вкусный, — подтвердила Люська.
— Вкуснее, чем спелая груша, — вступил в разговор Лёха.
— Вкуснее…
— Ага, — я сел и торжествующе посмотрел на Лёшку, — я говорил ананас вкуснее, ведь дядька не зря их нёс домой. А на что вкусом похож?
Люська задумалась, видимо перебирала в уме все съеденные фрукты.
— На апельсин, — не унимался я, — а может на арбуз?
— Нет, — помотала головой Люська, — на ананас похож…
— Аааа, — протянул я, и уже собрался было лечь снова, но Люська схватила меня за руку и, приблизив лицо зашептала:
— У меня тайна есть…
— Какая тайна, — Лёха оторвал от земли голову и заинтересованно посмотрел на неё, — какая тайна?
— Тут недалеко, во время войны, немцы оказывается, разбомбили наш военный эшелон, — продолжала шептать Люська, будто нас здесь кто-то мог подслушать.
— Тюууу, — протянул Лёха, и опять положил голову на землю, — я то думал. Это никакая не тайна, — продолжил он, прикрыв глаза, — тут знаешь, сколько этих эшелонов разбомбили, тут же война была. Пошли лучше завтра утром на рыбалку?
— Какая рыбалка Лёха, тут такое дело, — опять зашептала Люська, — только вы, чур, никому, хорошо?
— Ну, хорошо, — Лёха опять оторвал голову от земли и для удобства подпёр её рукой, — что за тайна?
— Так вот, за станцией Полунино, немцы разбомбили целый эшелон…
— Ну и что, — Лёха даже скривился от услышанного. Я тоже немного расстроился, про войну и про эшелоны мы много слышали, нам и учительница рассказывала, и ветераны приходили на открытый урок посвящённый Дню Победы, тоже много рассказывали и про защиту нашего города, и как немцы отчаянно пытались его захватить, и как бомбили и как потом освобождали…
— А ничего, — было видно, что она обиделась нашему невниманию к её тайне. Ну, какая тут может быть тайна, когда была война, и город переходил из рук в руки.
— Ладно, рассказывай, — Лёха опять лёг на землю и прикрыл глаза, — что там у тебя за тайна.
— Ну, ладно Люся, — мне было жалко её, она хорошая девчонка, и раз решила нам что-то рассказать, значит, это стоящее дело, да и ананас она ела, — рассказывай…
— Около станции Полунино, вдоль железной дороги, в песке засыпано много артиллерийского пороха. Вот…
Мы молчали, переваривая полученную информацию. Люська видимо решила, что это нас заинтересовало, и поэтому продолжила, — это такие колбаски, бывают тонкие и длинные, а бываю толстые и короткие, а горят, страсть как сильно. И если поехать туда и там покопаться в песке, то можно насобирать себе этого пороха сколько хочешь…
— А зачем он тебе, — поинтересовался Лёшка.
— Ну, как зачем, — Люська посмотрела на него, как на первоклашку, — буду делать этот, как его, — она пошевелила пальцами, — фейерверк, или просто зажигать, он, знаешь как красиво горит…
— А как ты туда собираешься добираться, — опять поинтересовался Лёха, — туда билет стоит пятнадцать копеек на человека, и назад столько же, а нас трое, и того, Колька, сколько будет?
— Девяносто копеек, — подсчитал я, — ого, это почти рубль.
— Вот именно, — мне мамка денег не даст.
— И мне тоже, — согласился я, — и ещё ремня всыплет, что б даже и не думал.
— А мы зайцами, — предложила Люська, — скажем денег нет, а ехать надо.
— Нееет, я не поеду, — отказался я, — высадят где-нибудь, будем тогда знать.
— Вы что, трусы, что ли, — выпалила Люська, она всегда прибегала к таким аргументам, когда мы с ней не соглашались.
— А ты знаешь, где это, — спросил Лёшка.
— Ну, приедем на станцию и спросим, — улыбнулась она, — я всегда так делаю.
— Ничего не получится, — ответил Лёха.
— Это почему же?
— Там ещё идти целый километр от станции, а может больше.
— А ты откуда знаешь, — удивилась она.
— Я там, в пионерском лагере был, помнишь Колька, — Лёшка посмотрел на меня, а я кивнул головой, — мы тоже туда бегали порох копать. Да и не просто это, — добавил он важно, — я-то знаю.
— Ну, ребята, ну, поехали, мне так нужен этот порох, хоть чуть-чуть, — законючила Люська.
— А мне, почему не показал, — я посмотрел на Лёху, и собрался было обидеться, лучший друг, а порох зажал.
— А нечего было показывать, — хмыкнул Лёшка, — у нас его воспитатели весь забрали. Мы в конце смены собрались домой ехать, а они у всех чемоданы проверили и у кого нашли, у тех и забрали, у меня, вот, целую банку, у кого-то больше…
— Ну, поехали, — опять начала Люська…
— А что дома скажем, — мне совсем не нравилась эта затея, куда-то ехать, что-то копать, да ещё без денег.
— Скажем на рыбалку, — подвёл итог Лёха, — поедем на первой электричке. Только надо подготовиться, банку железную надо…
— Зачем, — тут уже Люська начала задавать вопросы.
— Пробьём в дне дырки и будем песок просеивать, как муку ситом. Песок высыпится в дырки, а порох останется.
— Ух ты, — только и сказала Люська, — это ты здорово придумал. Пошли банку искать…
До Полунино мы добрались без приключений. Первая электричка, народу практически нету, контролёров тоже, мы ехали в вагоне одни. Удочки спрятали в парке, в нашем шалаше, так что кроме еды, которую мы сложили в один рюкзак, у нас ничего не было. Через три станции мы вышли.
— Ну, что, куда нам идти, — спросила Люська Лёху, было видно, что ей не терпелось приступить к добыванию этого самого пороха. Лёха немного постоял, посмотрел по сторонам и неуверенно показал рукой нужное нам направление.
— Точно туда, — уточнила Люська.
— Вроде да, а может, и нет, — мы же из пионерлагеря ходили, а вот где он, я даже и не знаю...
— А, — махнула рукой Люська, — с вами каши не сваришь, стойте здесь, — скомандовала она, — я сейчас, — и направилась в сторону вокзала.
— Нам в ту сторону, — показала Люська рукой в след умчавшейся электричке, — туда, лагерь там, значит и порох там. И она бодро пошагала вдоль рельсов, следом за ней не менее бодрым шагом шагал Лёха, а уже сзади тащился я. Нет, я не устал, просто эта затея мне не нравилась с самого начала, да и рюкзак мешал. Вот почему, — думал я, — как рюкзак, так обязательно мне тащить, а как решения принимать, так Лёха. У меня совсем не было желания врать родителям. Ведь, если б они узнали, что мы пошли не на рыбалку, а поехали не понятно куда, да ещё за порохом, мне бы мамка всыпала по первое число, и потом ещё и неделю не выпускала бы гулять в наказание. Так нет, Лёха поддался на Люськины уговоры, и мы теперь шагаем далеко от дома, а я ещё и тащу их еду. А всё почему? Потому что рюкзак есть только у меня, он хоть и старенький, но ещё крепкий. Папка сказал, что он с ним ещё в молодости ходил в походы, а теперь вот достался мне.
— Вот, — остановился Лёха, — видите эти ямки в песке, тут и будем копать. Колька, доставай банку и совок. А ты Люська, смотри по сторонам, что б никто нас не застукал, за это ругают. Если что, всё бросаем и бежим в лес, там прячемся…
— А за это, что, ещё и ругать будут? – Удивился я.
— А ты думал, что по голове поглядят? Если нас тут поймают, то всем достанется, особенно Люське. Да, Люсь, тебе же отец всыпит? –
Улыбнулся Лёха.
— А вот и нет, меня папа любит…
— Всыпит всыпит, если нас милиция поймает с этим порохом, — продолжал улыбаться Лёха, — он у тебя военный, полковник, а ты порох копаешь. – И помолчав, добавил, — ну и нам тоже достанется, в тир он нас точно больше не пустит…
— Ну, всё, хватит стоять, давай Колька, подставляй банку, — командовал Лёшка и совком стал насыпать песок в подставленную мной банку с дырками в дне, когда насыпал половину, скомандовал, — а теперь, тряси её, видел как мамка ситом муку просеевает?
Я начал усердно трясти банку, но песок просыпался плохо, попадались какие-то палки, камешки, которые приходилось выкидывать руками, и снова трясти. Первый время получалось неуклюже, песок сыпался через край, потом я приловчился и дело пошло веселее. Первая порция песка была пустая, потом попалась одна порошинка, тонкая и длинненькая, как вермишелинка, потом ещё одна, толстенькая и короткая, мы повеселели.
— Ура, — кричала Люська, — значит, есть, значит, я была права.
— Пошли вон туда, — приказал Лёха, словно заправский командир, — здесь уже копали, поэтому порох так редко попадается, а там следов копки не видно.
Часа через два, в коробочке из-под чая, лежало двадцать четыре толстых и восемь тонких порошинок.
— Это уже кое-что, — сказал Лёха, посмотрев в банку, — может, перекусим немного?
После перекуса дело пошло ещё веселее. Когда банка была уже полная, Лёха скомандовал:
— Хватит, пора домой, а то всем влетит. Собираемся и пошли на станцию. Ты Колька наше сито спрячь в кустах и запомни, вдруг ещё приедем…
Так и сделали, быстро доели остатки еды, запили компотом из бутылки, и хоть Люська и просила покопать ещё, направились на станцию.
Электричка, как это обычно бывает, нас обогнала, поэтому, устроившись удобно на скамейке около вокзала, мы стали ждать следующую.
— На обратном пути нам может не повезти, — зачем-то сказал я, — вдруг будет контролёр, что тогда?
— Скажем из похода идём и деньги потеряли, — ответила Люська и открыла банку с порохом…
— Сейчас же закрой и спрячь, — зарычал на неё Лёха, — ты что делаешь, а вдруг увидят…
— Я только посмотреть, — Люська закрыла банку и стала прятать её в карман своей куртки.
— Девочка, ну-ка, ну-ка покажи, что это у тебя в баночке, — услышали мы сзади себя мужской голос. Я весь оцепенел, и почему-то сразу догадался, кто это может быть. Люська, было дёрнулась, что б убежать, но рука милиционера, предвидя это, уже держала её за воротник. Лёха тоже замер от неожиданности, он сидел словно памятник, не шелохнувшись.
— Идёмте-ка со мной ребята, — скомандовал милиционер.
— Дяденька, — начала конючить Люська, — сейчас наша электричка подойдёт.
— Ничего, — сказал милиционер, — будет другая, они часто ходят.
Он завели нас в вокзал, прямо в отделение милиции.
— Вот, принимай ещё копателей, — подтолкнул он нас к столу дежурного, и продолжил, — да вы не переживайте, сейчас мы вас запишем, и отпустим. Давай девочка, доставай свою баночку, показывай, сколько вы накопали пороха. Вы же порох копали?
— Порох, — обречённо буркнул Лёха.
— А зачем он вам, — продолжал спрашивать уже дежурный милиционер, — что вы хотели с ним делать?
— Фейерверк…
— Чего чего?
— Фейерверк, — повторил Лёха.
— Аааа, понятно. А как твоя фамилия мальчик, имя, адрес, фамилия родителей, где работают, не стесняйся, вспоминай. И вы все, — дежурный посмотрел на нас с Люськой, — тоже вспоминайте. Сейчас я быстренько всё это запишу, — продолжал он, — а коробочку, мы пока положим в сейф, а потом вашим мамам и папам на работу пришлём письма, где и чем их дети занимаются, и они вам толково объяснят, что можно делать, а что нельзя…
— Дяденька, отпустите нас, мы больше не будем, — скулила Люська, — ну, дяденька…
— Сейчас отпущу, теперь ты мальчик, — обратился он ко мне, когда окончил записывать Лёху. Я обречённо подошёл к столу. Моя попа уже ощущала, как ремень гуляет по ней, но, делать было нечего, раз виноват, значит надо смиренно принять наказание. Я уже знал, что надо делать. Приду домой и всё расскажу папе, сам расскажу, не буду дожидаться, когда пришлют письмо ему на работу. Пусть лучше сразу накажут, зато потом свободен. Мне даже легче стало от таких мыслей, и страх куда-то делся.
Домой ехали молча, и без приключений. Разговаривать почему-то совсем не хотелось. Народу в вагоне было много, и контролёр на нас не обратила ни какого внимания, так что, хоть в чём-то нам да повезло.
— Ну, что Люська, влетит тебе сегодня, — спросил Лёха, когда мы подошли к дому.
— А тебе? – Спросила Люська.
— Влетит, на рыбалку теперь точно не отпустят, да и Кольке тоже влетит, его мамка знаешь, какая строгая…
— Дааа, — только и сказал я, и почесал поясницу.
— Ну, что бойцы, — услышали мы сзади голос Люськиного отца, — как рыбалка сегодня?
Мы молчали, Люська стояла бледная, Лёха пунцово-красный, а я не знал, куда деться от стыда.
— А мы, это, — начала было Люська, но тут Лёха перебил её и сделав шаг вперёд, затараторил:
— Товарищ полковник, Владимир Петрович, разрешите обратиться, разрешите доложить, — у нас с Люськой даже глаза округлились от неожиданности.
— Ну, давай боец, обращайся, докладывай, что вы ещё натворили, — улыбнулся Люсин папа.
— Значит так, — начал Лёшка, — собрались мы сегодня на рыбалку, но потом я подумал, а что рыбалка, это совсем не интересно, тем более, позавчера мы были и ничего не поймали. Вот я и предложил ребятам, давайте лучше поедим на станцию Полунино, там во время войны немцы разбомбили наш эшелон, это же интереснее, чем сидеть и смотреть на поплавок, зная, что клёва сегодня не будет…
— Ну, не знаю, не знаю, — улыбнулся Владимир Петрович, — а что дальше?
— Люся, конечно, отказывалась ехать, говорила – нельзя без разрешения, но мы с Колькой её уговорили, да Колька? – И Лёха выразительно посмотрел на меня.
— Да, она отказывалась, — я мотал головой так, что мне даже показалось, что мои мозги начали двигаться внутри.
— И что дальше?
— Приехали мы на станцию, прошлись вдоль железной дороги, посмотрели место, где разбомбили эшелон, и уже было собрались возвращаться назад, как я увидел порошинку на песке, — и Лёха вытащил из кармана и протянул Владимиру Петровичу толстенький пенёк артиллерийского пороха, — вот…
Люськин отец взял его, повертел в руке и вернул Лёхе.
— Ну, продолжай боец, что дальше, — было видно, что он уже раскусил Лёхину хитрость.
— Ну, я рассказал ребятам, что такое порох, и предложил им немного покопаться песке, может, ещё что-то найдём. Люся, конечно же, отказывалась, просила нас поехать домой, но мы с Колькой её опять уговорили. Да Колька? – И Лёха опять выразительно посмотрел на меня.
— Да, Владимир Петрович, она отказывалась, но мы уговорили её…
— И что было дальше?
— Ничего интересного мы не нашли, только накопали немного пороха, но на обратном пути нас остановила милиция, порох забрали, записали фамилии и где работают родители, и вот теперь вам на работу придут письма из милиции, что мы копали порох. Вот и всё. Но Люся в этом не виновата, это мы с Колькой её уговаривали. Да Колька?
— Да, — я опять яростно замотал головой.
— Ну, что ж, всё понятно бойцы, — и посмотрев на дочь, прибавил, — Люся, ты иди домой, а мы продолжим разговор, мне ещё надо пару слов твоим приятелям сказать.
Люська опустила голову и направилась к своему подъезду. Дождавшись, когда она отошла на приличное расстояние, Владимир Петрович продолжил:
— Значит, сам погибай, а товарища выручай, так что ли Лёша? Я дочь знаю как облупленную, это она вас уговорила ехать?
— Неееет, что вы Владимир Петрович, Люся наоборот… — начал было Лёха.
— Ладно, хватит мне тут лапшу на уши вешать, я эту лапшу могу сам, кому хочешь, навешать, понятно бойцы?
— Так точно товарищ полковник…
— Вот то-то же мне, в общем, хвалю, но не обессудьте. Уяснили?
— Так точно, — мы с Лёхой даже встали по стойке смирно, как солдаты в гарнизоне.
— Вольно бойцы, — скомандовал он, и пошёл догонять Люську.
Мы проводили его взглядом, постояли немного, домой идти совсем не хотелось, но деваться было некуда.
— Лёха, как ты думаешь, Люське влетит?
— Думаю, нет, поругают и всё, девчонок вообще никогда не наказывают…
— А что такое «не обессудьте»?
— Не знаю Колька, но думаю, нас в тир больше не возьмут. Жалко, я только стрелять стал метко, меня даже инструктор хвалил…
— Да ладно тир, подумаешь, вот ремень это да, сейчас мамка мне задаст…
— Ничего Колька, мой папка говорит, что такие неудачи нас только закаляют…
— Может, и закаляют, — согласился я, — но всё равно больно. Ну ладно, пойду я. И уже открыв дверь подъезда, я посмотрел на друга и попросил:
— Ты Лёха, если завтра пойдёшь гулять, зайди за мной, может и меня, тогда тоже отпустят…
Автор: Николай Голодяев
