Она случайно уронила ложку. Звук был сильнее выстрела в тиши,
И, испугавшись, вздрогнула немножко. Сын нервно бросил: — Мама, не спеши...
И тут взвилась змеей ее невестка, Как будто наступила на иглу:
— Я ж говорю, что ей у нас не место, На кухне вечно крошки на полу!
Ты знаешь, как она меня достала. Я что, слугой быть у нее должна?
Так вот, последний раз тебе сказала — Решай сегодня — я или она.
Кричала нервно, громко, истерично, И начисто забыв о тормозах.
Опять испорчен завтрак, как обычно. Застыли слезы хрусталем в глазах.
Сынок молчал, молчала рядом внучка, Тот ангелок, которого она
Так много лет в своих держала ручках. Большая стала, нянька не нужна...
В невестку же как будто бес вселился — Кричит, бьёт в гневе кулаком об стол:
— Чтоб завтра же к ней в зал переселился! Сын молча встал из-за стола, ушел...
Рыдания застыли в горле комом, Она не «мама» — «бабка» и «свекровь».
Дом стал чужим, жестоким, незнакомым. Когда же в доме умерла любовь?
Очередная ночь была бессонной, Подушка стала мокрою от слез,
И голова гудела медным звоном: — Зачем, сыночек, ты меня привез?
А утром сын подсел к ее постели, Боясь взглянуть в молящие глаза,
С волнением справляясь еле-еле, Чуть слышно, полушёпотом сказал:
— Ты, мам, пойми... Мне тоже очень трудно... Я между вами, как меж двух огней...
А ТАМ еще к тому же многолюдно, Тебе с людьми там станет веселей.
— Да мне, сынок, веселья-то не надо. Мне б рядом с вами, близкими людьми,
Мне б помереть, сынок, с тобою рядом... — Да тяжело с тобой нам, ты пойми.
У нас и так семья, дела, работа. И жизнь у нас ведь далеко не рай.
Жене, вон, тоже отдохнуть охота, А тут тебе сготовь и постирай.
— Ну что, сынок, коль я обузой стала, Вези меня в тот «престарелый дом»...
Глаза прикрыв платочком, зарыдала. А сын сглотнул застрявший в горле ком.
А через день нехитрые пожитки Лежали в узелочках на полу.
Зачем-то дом припомнился, калитка... А дождь стекал слезами по стеклу.
«Ну вот и все. Теперь им тут спокойней И легче будет без обузы жить.
А я... Я видно этого достойна...» Но ноги не хотели уходить.
А ноги стали ватными от горя, И сердцу места не было в груди.
А сын, чтоб расставание ускорить, На дверь кивнув, ей приказал: — Иди.
Она, за грудь держась не понарошку, Как будто так ослабнет сердца боль:
— Давай, сынок, присядем на дорожку, Чтоб легким путь туда был нам с тобой.
Но что дадут короткие минуты, Коль расставанья обозначен срок?
Опередив вдруг сына почему-то, Шагнула мама первой за порог...
...Казенный дом. Тяжелый спертый запах Лекарств с едой и хлоркой пополам.
Вон, на диване, чей-то бывший папа, В соседстве чьих-то, тоже бывших, мам.
Сын проводил с вещами до палаты, Прощаясь, как-то сухо обронил:
— Прости меня... А будет скучновато, Вот телефон. Возьми и позвони.
Но на прощанье все же обнял маму, Прижал к себе, как много лет назад,
Когда еще была любимой самой. Поцеловал и посмотрел в глаза.
А в тех глазах застыла боль разлуки, Ее теперь ничем не исцелить.
В своих руках морщинистые руки Он задержал, не в силах отпустить.
У мамы по щеке слеза скатилась. — Ты сам, сынок, хоть изредка звони.
К плечу родному робко прислонилась: — Иди, сынок, Господь тебя храни.
И вслед перекрестила троекратно. И, опустившись тяжко на кровать,
Вдруг осознала — ей теперь обратной Дороги к сыну больше не видать...
Дни потянулись чередою мрачной, Похожие, как братья-близнецы.
За что конец такой ей был назначен? За что здесь матери? За что отцы?
В тоске по сыну таяла, как свечка, Молилась: — Господи, прости его,
Кровиночку мою, мое сердечко! А больше мне не нужно ничего.
Возьми, Господь, мою скорее душу, Коль не нужна я больше на Земле.
… Хранила фото сына под подушкой, Казалось, с ним ей было спать теплей.
А сын, вернувшись из поездки дальней, Все вспоминал про мамины глаза,
Все вспоминал ее тот взгляд печальный, И как бежала по щеке слеза,
И запах мамин тот, неповторимый, И пряди белых маминых волос,
И мамин голос ласковый, любимый... — Зачем же маму я туда отвез?
Как мог забыть,что маме трудно было. Что ей пришлось снести и пережить,
Когда она одна меня растила, Когда пришлось ей о себе забыть.
Какой я после этого мужчина, Раз маму не сумел я защитить?
Ту, с кем был связан прочной пуповиной, Кто в этой жизни сможет заменить?
Наутро, не сказав жене ни слова, Поехал снова в «престарелый дом».
— Лишь только б мамочка была здорова, И все пойдет отныне чередом.
Теперь с нее сдувать пылинки буду, Не дам слезинке ни одной упасть,
Давать ей буду лучшую посуду, Еды кусочек лучший буду класть...
Вот, наконец, знакомая палатка, На тумбочках — остывшая еда,
Пустующая мамина кроватка... А мамы нет... Мелькнула мысль: «Беда».
И сжалось сердце в маленькую точку, И под ногами закачался пол.
Рукой держась за стенку, по шажочку По коридору медленно пошёл.
И чей-то голос вслед ему: — Послушай... А по спине стекал холодный пот.
Но вдруг увидел, что навстречу с кружкой По коридору мать его идет!
И сразу с плеч упал гнетущий камень, И слезы счастья брызнули из глаз,
Он маму крепко обхватил руками, А мамочка в рыданиях зашлась.
— Сынок!.. — Я, мама, за тобой вернулся, Домой поедем, вещи собирай.
И, как бывало в детстве, улыбнулся: — Я так решил! а ты не возражай.
… — Садись в машину, что ты в самом деле? — Дай на прощанье им махну хоть раз...
А из окошек с завистью глядели Им вслед десятки грустных старых глаз...
Автор: Валентина Кисилева
