— Стёпа, ты уже две недели обещаешь заплатить за квартиру!
— Извините, Лидия Ивановна, зарплату задерживают. На этой неделе точно будет.
— С чего мне тебе верить? Ты вообще работаешь? Молодёжь ничего не делает, а только трахается да бухает!
Бабка стояла в дверном проёме и брызгала на меня слюной. Из её рта смердило мертвечиной, точно она предпочитала трапезничать животными (или детьми), не чистя после этого зубы. Я едва держался на ногах.
— Ишь ты, лапшу мне на уши решил вешать. Если до воскресенья не погасишь задолженность, выселю к чёртовой матери! — прокричала она, тыча в меня худощавым пальцем.
Бабка хлопнула дверью. Я закрылся на замок и вернулся в комнату, дабы собраться на работу. Проблема в том, что воскресенье наступит завтра, а у меня в кармане только дырка от бублика.
Я сел на край дивана и подумал: чёрт! Не понимаю, за что так зла на меня судьба — я ведь не пьяница и не легкомысленный мальчишка, который тратит последние гроши на развлечения. Я сотрудник службы помощи. Уже два месяца работаю там, спасаю по телефону несчастные души (диплом психолога все-таки пригодился).
Я подошёл к холодильнику и открыл его — пусто. Хотел взять с собой еды на работу, но брать нечего. Ладно, перекушу на работе.
Итак, за квартиру я должен три тысячи, у меня есть только одна, а на зарплату полагаться не приходится — полмесяца её выплачивают обещаниями. Моим запасным планом выживания является жёлтая газовая труба, что тянется вокруг дома: позади строения она закручивается в подвал и если ловко под ней уместиться, то можно прожить некоторое время, прикрываясь картоном от ветра и дождя и питаясь лишь плодами растущего по соседству грушевого дерева.
Ну, или вместо сна пойду сдавать бутылки.
***
Выходные слишком трудовые. Телефоны трещат не переставая. Обмотанные телефонными трубками, люди сидят на своих местах, что-то объясняя безумцу на том конце линии. Кажется, что ещё чуть-чуть — и провода уже нельзя будет размотать: они окончательно опутают тела, заплетясь вокруг шеи и перекрыв кислород.
Мне тоже звонили, однако по мелочи: дважды прикалывались школьники, и один раз беспокоил дед, запрашивая артобстрел. Дедушке я сказал, что он герой, но брать огонь на себя нет смысла: наши отбили территорию у немцев и перешли в контратаку.
Рабочий день подошёл к концу, и я направился к начальнице.
— Выдайте мне, пожалуйста, зарплату, — сказал я, войдя в кабинет.
Толстая, точно проглотившая Юпитер, свиномать, сидя в кожаном кресле за широким столом из красного дерева, посмотрела на меня поверх очков (наверняка выполненных под заказ) и хрюкнула:
— В понедельник будет. Нам фонд пополнят в понедельник.
— Мне нужно сейчас. Я должен оплатить квартиру до завтра.
Это «Нагая женщина» весит позади неё, на стене? Не удивлюсь, если это оригинал Пикассо. Что-что, а кабинет она обставила со вкусом.
— Я вам не банкомат, знаете ли.
— А я не раб, чтобы вкалывать за обещания.
— У вас очень важная работа, — пробасила она. Её заплывшее жиром горло с трудом пропускало звуки. — Вам грех жаловаться.
— Тогда почему за важную работу не платят?
— Ой…
Приложив титанические усилия, она поднялась на свои два копытца и выпрямилась во весь рост.
— Сказала в понедельник — значит в понедельник! Фонд заработной платы нам формируют из госбюджета, так что ждите. Вот поступят деньги — сразу вам и выплатим! А если вас это не устраивает, что ж, увольняйтесь, мы никого насильно не держим.
Ну и что тут скажешь? Все деньги она уже пустила на свою свиноферму, не забыв зарядить и хряку, чтобы ласкал её по ночам (за бесплатно этого никто не станет делать).
Я вышел из кабинета. Часы пробили девять вечера. Темнота нависла над городом, начался дождь. Я надел куртку и направился было к выходу, но тут раздался звонок. На дежурство заступила ночная смена, однако мой телефон никто не занял.
Свободных линий не оказалось, некому ответить. Я хотел плюнуть и просто пойти домой, но мысль о том, что на другом конце провода сидит человек, который, быть может, вот-вот сорвётся или решит совершить ограбление, не давала мне покоя. С другой стороны, это опять могли быть школьники, или дед мог снова обратиться за подкреплением.
Да что б их всех! Надо ответить…
— Здравствуйте, вы обратились в службу помощи, меня зовут Степан, рад вас слышать.
— Рады? С чего это вы рады меня слышать?
Женский голос.
— Мне нравится помогать людям, — ответил я. — Позвольте спросить, что вас беспокоит?
Молчание. Она тяжело дышала в трубку. Я терпеливо ждал ответа.
— У меня тут газовая печь, и я вот думаю: было бы неплохо оставить её на час, протянуть фитиль и аккуратно его поджечь.
Я опешил: такого развития событий я не ожидал. Иногда, конечно, обращаются люди с серьёзными проблемами, однако подавляющее большинство, наоборот, стремится исправить ситуацию (потому, собственно, и звонят), и по их первому слову всё становится ясно. В данном же случае она поведала своё желание столь искусно, словно давно обдумывала и набрала лишь ради того, чтобы об этом узнали...
Чёрт, если она серьезно, то могут погибнуть люди.
— Вы живёте в частном доме или в квартире? — поинтересовался я.
— В пятиэтажке, — сказала она. — Аккуратно выйду во двор моей любимой пятиэтажки, чтобы не попасть в зону поражения, и подожгу фитилёк…
— У вас же наверняка есть соседи.
— Я располагаюсь на обочине социальной лестницы по соседству с обществом.
Она, вероятно, пьяна. Или пережила нервный срыв. Да уж, тяжелый случай, надо думать. Если я допущу ошибку, замешкаюсь или обижу её, то она взорвёт дом быстрее, чем отреагирует полиция.
— Неплохо сказано, — попытался разрядить обстановку я. — Вы занимаетесь поэзией?
— Нет.
— Мне показалось, что вы поэт.
Резкий вздох в трубку: она ухмыльнулась.
— Поэты всегда кончают печально.
— Обратная сторона дара художника.
— Ну… ладно, может, я и поэт. Вообще, мне нравятся стихи.
— Например?
— Например… стоп. Я что, позвонила стихи рассказывать?
— Да, пожалуй, вы правы. Стихи не рассказывают кому попало. Необходимо иметь определенную близость с человеком, дабы разделять с ним напару дары литературы.
— Я тоже так думаю, — согласилась она. — Вот только что такое близость? Сегодня есть человек, а завтра его нет. Испарился, точно газовое облако.
Заладила об этом газе. Не получается её отвлечь. Боюсь, одними словами у меня не получается исправить ситуацию. Я могу лишь выигрывать время, пока… пока что? Придумал! Нужно попытаться выведать, где она живёт, и явиться к ней. А там, глядишь, скручу её и позову на помощь.
Не радует меня перспектива быть подорванным, но другого выхода я не вижу. Сейчас все заняты, никто не обратит на меня внимание, а свиномать тем более не станет помогать. Если я налажаю, то правоохранительные органы всё равно узнают, что взрыву предшествовал наш разговор, так что деваться некуда.
— Есть люди плохие, есть хорошие. Подводить всех под один знаменатель нет смысла.
Я перевёл звонок на единственный в нашем офисе беспроводной телефон, который, к счастью, оказался свободен, взял трубку и, накинув капюшон, вышел на улицу.
— … бросать, — закончила фразу она.
Я не услышал всей реплики из-за смены телефона. Ну, почему она так быстро говорит?..
— Иногда — как сейчас — природа подыгрывает, сгущая тучи на небе. И всё происходит словно на зло.
Я говорил обобщенно, несколько размыто, надеясь, что она выскажется в ответ и я нащупаю тему.
— Вы меня не понимаете! — недовольно протараторила она. — Я же вам говорю, мы не можем отличить добра от зла, потому что понятий «хорошо» и «плохо» не существует!
— А как же мораль? Она основывается на этих понятиях.
— Фикция — вот что такое ваша мораль. В природе нет морали. Волк загрызает беззащитного кролика. Обычный человек скажет: убивать беззащитных — плохо. Но таков закон выживания, и это происходит постоянно. И только люди вздумали, что так делать нельзя, хотя тут же себе противоречат, истребляя животных.
Нет, она не пьяна, иначе у неё бы уже язык заплёлся такое говорить.
Да уж, рискуя, я чуть не погубил диалог. Однако оно того стоило: теперь у меня есть возможность найти её дом. Надо сказать что-нибудь умное, дабы дать толчок к развитию разговора.
— Безусловно, естественный отбор существует. Однако в наши гены, как и в гены многих животных, заложен альтруизм: люди склонны помогать друг другу бескорыстно. В природе нет добра, но есть альтруизм.
— Ну…
Она задумалась. Я боюсь, что спровоцировал не диалог, а спор. Надо воспользоваться паузой.
— Разрешите поинтересоваться, как вас зовут.
Пятисекундная пауза. Моя рука задрожала. Только бы не бросила…
— Женя, — сказала она.
— Очень приятно!.. — я сделал глубокий вдох. Отпустило. — Женя, что вас беспокоит? Я хочу помочь.
— Конечно, хотите, Степан, вы же сотрудник службы помощи!
— Вообще-то моя смена кончилась около часа назад. Я уже на улице, стою под деревом, пережидая дождь.
— А почему вы тогда со мной беседуете?
Беседую? И вправду: наш диалог стал похож на светскую беседу, хотя ещё недавно она обещала разнести дом.
— Потому что мы говорим о поэзии, морали и природе человека. С кем я ещё могу обсуждать подобные вещи, сидя в офисе весь день и возвращаясь домой глубоким вечером?
— Так вот оно что... — она замолчала, но потом продолжила: — У самой подобная проблема. Я повар, весь день провожу в кафе. Платят мало, хотя выручка огромная. Вдобавок к этому дурацкие внутриполитические игры: когда ты повар, тебе приходится терпеть обиды, подставы и унижения от других поваров и официантов, потому что каждый хочет быть любимчиком в глазах шефа. Вся подлость, гадость и низость человека проявляется именно на кухне. Люди все такие. Я от них устала.
— Вы повар по образованию?
— Нет, я жила в другом городе и училась в академии искусств.
— Радикальная смена обстановки и профессии… Что вас сподвигло?
В трубке послышалось прерывистое дыхание и сопение. Нежели Женя плакала?
— Дело… судебное… — она сделала глубокий вдох. — Я жила с бабушкой, родителей у меня с детства не было. Однажды чёртов аферист втерся в доверие к бабуле и ловко обманул её, заставив подписать бумаги, лишающие права на квартиру. Мы обратились в суд, но проиграли, ибо юридически сделка была чиста.
Тот урод нанял опытного адвоката: он уже не в первый раз проворачивал схему. Бабушка вскоре не выдержала стресса и умерла. Часть денег ушла на похороны, оставшиеся средства я потратила на поездку и аренду квартиры в столице. Я поступила так, потому что бабушка работала поваром и научила меня готовить.
— Соболезную, — сказал я. — У вас очень непростая история.
— Я думала, здесь есть перспективы, возможности для роста, но ошибалась. Ничего этого нет. Только работа с утра до вечера, жалкие гроши, отсутствие времени и сил, — сетовала Женя. — Будущее — плачевно, настоящее — печально, прошлое — ужасно.
— Вы пробовали найти работу с более приемлемыми условиями, что даст время, деньги и силы, а также человека, которому можно доверять?
— Степа, вы себя слышите? Вы спрашиваете, отыскала ли я единорога? Единорогов не существует.
— То, что я перечислил, — вполне реальные вещи.
Дождь прекратился, и я пошёл в сторону дома. Двигался медленно, ибо не был уверен, что Женя живёт в том же направлении. Нужно срочно узнать, где её квартира.
Я брёл по улице, беседуя с Женей. В процессе разговора заметил странную вещь: её проблемы в точности как мои, однако то, что говорил ей я, раньше мне казалось бредом. В сущности, я такой же человек, как и она: шесть дней в неделю с восьми до восьми сижу на работе, без денег, друзей, перспектив и скоро без жилья, но ещё утром вместо того, чтобы искать решения проблем, смирился с тем, что буду жить под трубой.
Она рассказывала про свою ненависть к дождю и отметила, что, помимо ужасной погоды, вид из окна портит уродливая жёлтая труба. Я остановился и замер.
Жёлтая. Труба. Я вспомнил, что в самом начале она упоминала пятиэтажный дом и газ.
— А на каком этаже вы живете? — спросил я.
— На втором. Труба тянется прямо под моим окном, хоть спрыгивай. А ещё грушевое дерево, по которому постоянно лазают школьники, срывая груши и вереща.
Грушевое дерево. Всё ясно. Она мой сосед...
Широким шагом я двинулся в сторону дома, однако тут же остановился у фонарного столба: по мокрому асфальту, мимо лужи, прихрамывая шёл котёнок.
Выглядел он потрёпанным: белая шерсть испачкалась грязью, морда почернела так, что не было видно глаз, носа и рта.
— Твою ж налево, — чертыхнулся я.
— Что такое? — спросила Женя.
— Котёнок. Он хромает, грязный и вот-вот сдохнет. Я хочу его взять, но у меня нет денег на содержание.
Я стоял, не зная, что делать. С одной стороны, понимаю, каково ему, с другой, сам имею кучу проблем и вот-вот окажусь на улице так же, как и он.
— Попробуй отнести его в подъезд, там безопаснее. К тому же, если повезёт, его покормят.
Я последовал совету Жени и взял кота на руки. Про себя называл его Говнюком, потому что он был весь в дерьме.
— Он мне чистую куртку испортил, — пожаловался я.
Женя хихикнула.
— Ничего страшного, это всего лишь вещь, — заметила она. — Кстати, а что с тобой? — спросила она, перейдя на «ты». — По твоему голосу не скажешь, что у тебя проблемы.
— Ну… — я вздохнул.
— У меня и было всё хорошо, пока не развелись родители. Череда скандалов, обвинений — и нет семьи. Мне было в тот момент четырнадцать лет. Отец уехал в Канаду, и больше я о нём не слышал. Четыре года я жил с матерью, которая, будучи учителем литературы в школе, едва содержала нас.
Дабы облегчить её ношу, я сдал экзамены и уехал учиться в Москву. Четыре года провёл в общежитии, получал стипендию, затем, сдав экзамены, начал искать работу. Но у нас в стране психологов не любят, считается, что они дерут огромные деньги ни за что, поэтому единственным выходом была служба помощи.
Однако здесь почти не платят, и у меня ничего нет.
— Ты можешь вернуться к матери…
— Не могу, — сказал я. — В том маленьком городишке на задворках нашей страны нет возможности трудоустроиться. Вообще, я рассчитывал, что, наоборот, зарабатывая здесь, буду помогать ей деньгами.
Время близилось к полночи. Я вошёл в дом и поднялся на второй этаж. Только на втором этаже я заметил, что не оставил котёнка в подъезде, но уже не стал спускаться. Женя по-прежнему была на связи. Она размышляла на тему того, что пора сбросить оковы, а я соглашался.
— Я не видел перспектив, — говорил я. — Мне казалось, что моим будущим жильём будет укромное место под жёлтой трубой. По факту, я не верил в себя и в свои силы. Но теперь, — продолжил я, глядя на Говнюка, — знаю, чего хочу — бороться, сбросить с себя оковы и зажить как нормальный человек.
Я стоял напротив двери. Судя по виду из окна, здесь, скорее всего, живёт Женя. Мне захотелось вспомнить, как она выглядит, но, кажется, кроме скрюченного в ночи (нет света на этажах) лица старой бабки, которая завтра меня выгонит, здесь ничего не видел.
Я постучал в дверь.
— Мне кто-то стучит в двенадцать часов ночи, — сказала мне Женя.
— А я говорил тебе, что я — экстрасенс?
— Что? Нет. Не верю в них.
— За дверью стоит мужчина, с телефоном в руке и в грязной куртке.
Она замолчала. Я услышал шаги — и в следующее мгновение дверь отворилась. На пороге, в мятой белой ночнушке, держа в левой руке мобильный, а в правой — коробок от спичек, стояла молодая девушка, с потрепанными черными волосами и усталыми голубыми глазами. Увидев меня, она рассмеялась.
Позже Женя призналась, что единственная причина, по которой она не стала взрывать дом, заключалась в моём желании выслушать её в столь поздний час.
Автор: Большой Проигрыватель
