Малыш плакал вторые сутки.
-А-а-а-а-а-а! — тоненько и жалобно выводил он.
Молодая мама брала на руки своего восьмимесячного первенца и ходила с ним по большой комнате старинного дома, раскачивая сыночка на руках.
Ой люлели, ой да люли!
Прилетели журавли!
Журавли-то мохноноги!
Они сбилися с дороги!
Они сели на воротца,
А воротца — скрип, скрип!
Вы воротца да не скрипите!
Моего сыночка не будите!
Мой сыночек спит, спит!
Алешенька не спал.
-Мой хороший, мой маленький! Что у тебя болит? Как мне тебе помочь? И сказать ты мне ничего не можешь, только плачешь тоненько. У меня сердце скоро остановится от жалости к тебе! К врачам тебя носила, но они не помогли, таблетки я тебе давала, но они всего на полчаса дают тебе уснуть. Что же тебя так беспокоит, Алешенька, солнышко мое.
Оля вышла с сыном во двор и стала, как маятник, ходить из стороны в сторону по длинному двору и раскачивать ребенка, завернутого в тонкое покрывало. Малыш примолк, но не засыпал, а смотрел на маму при лунном свете так пристально, что ей становилось от этого взгляда не по себе.
Во двор вышла Олина мама.
-Устала я от твоего упрямства. Мы идем к бабушке Волчихе. Я с ней вечером договорилась. Выплакала у неё согласие принять нас и помочь моему внуку. Она сильно боится всего. Ей запрещают вести прием. Но меня она поняла. Иди переодевайся, а я уже готова, я уже собралась. Выкати нам коляску, я Алешеньку уложу сама. И не возражай мне. Мало ли что ты бабкам не веришь, зато я верю. Мне Аграфена Дмитриевна руку сложила после перелома так, что она мне до сих пор служит. И никакая она не бабка, потому что она — потомственный костоправ.
У них в городе целая клиника, говоря по современному, была. До сих пор этот дом стоит. Отобрали его у Волковых, да какие-то учреждения разместили. А ей комнатку одну оставили.
Целый род извели. А к их крыльцу везли несчастных со всего края нашего. Они такие переломы лечили, что только диву можно было даваться. Вон на мельнице нашей городской как мельника помяло. Больше десяти переломов. А они на щите его сложили, матрасиками с травами обложили, да шевелиться не давали. Все зафиксировали. И поднялся человек и в ноги им поклонился. Беги скорей, и пойдем. Сейчас ночь глубокая, нас никто не увидит. Город спит.
Оля послушалась. В голосе матери были такие нотки, что ослушаться её было нельзя.
Алешенька и в коляске продолжал жаловаться на свою боль тихим бесконечным плачем.
-Поедем по улице Горького. Она пустынная совсем, а по Кооперативной не поедем. Там может машина милицейская проехать. Они по ночам город патрулируют.
-Мама! А если Аграфена Дмитриевна нам не поможет?
-А кто же нам поможет? Только она. У ребенка вывих. Я же тебе говорю, что пока ты была на занятиях, я не досмотрела за внуком. Он же шустрый вон какой. Я его на диван только положила, а сама за штанишками к комоду на минутку отвернулась, а он с дивана и упал прямо на головку. И сразу стал плакать. Подвывих у него.
-А в больнице сказали, что просто ушиб. Компрессы велели ставить согревающие, да димедрол давать, чтобы спал ночью.
-Ты все делаешь, а облегчения мальчику никакого нет. Значит нужно искать другую причину боли.
По темному притихшему городу две женщины — мать и дочь — везли детскую коляску с плачущим малышом так осторожно, что миновали все ямки и бугорки на своем длинном пути.
Было полнолуние. Огромный лик Луны лил свой призрачный голубоватый свет на землю так щедро, как будто она так выражала свое женское сострадание крошечному мальчику, которого мучила боль.
Прямые, как стрелы, улицы и удобные тротуары вдоль череды деревянных домов просматривались насквозь. Огромные тополя шелестели своими листьями, как будто хотели убаюкать бедного малыша. И даже ветер притих и не посмел дунуть на детскую коляску даже слегка.
Бывший дом костоправов стоял на углу Кооперативной и Театральной.
-Вот, приехали. Коляску в кустах спрячем, а сами потихоньку к окошку подойдем и стукнем в него три раза. Аграфена Дмитриевна нас поджидает.
-Мы, мама, как в шпионов играем. Все так таинственно!
-Будешь тут играть, когда её бедную периодически в органы вызывают и предупреждают об ответственности за непрофессиональную помощь больным. Она и так свое ремесло никому не передала. Дочь у неё единственная рано умерла. Она внука вырастила, а он у неё по тюрьмам пошел. Муж на войне полег. У неё такая судьба горькая — не позавидуешь ей.
Она столько добра людям сделала, так вот и побережем её от новой беды.
Оля взяла сына на руки. Он покорно положил ей голову на плечо и всхлипнул. Такой живой и проказливый мальчик теперь был покорным и усталым.
Незаметная в темном заборе калитка была открыта. На условный стук открылась и дверь в огромный и темный коридор. Справа приоткрылась дверь, в неё скользнула полоска света и тут же исчезла. Хозяйка свет выключила.
Оля занесла ребенка в комнату. Мама зашла за ней следом.
-Никто вас не видел?
-Не бойтесь, Аграфена Дмитриевна. Мы дальней дорогой добирались со стороны улицы Горького.
-Вот и славно. Проходите.
Маленькая, сухонькая, чуть сгорбленная старушка включила настольную лампу.
-Чтобы из окон свет никому в глаза не бросался, — пояснила она. — Заносите ребеночка в закуток.
Комната отапливалась голландской круглой печкой прямо из общего коридора, на ней нельзя было готовить пищу. Хозяйка комнаты отгородила себе ситцевыми занавесками закуток, в котором была полка с посудой, маленький столик с примусом на нем и странная кушетка у стены. Оля поняла, что кушетка сделана из одной огромной, толстой тесины.
Бревно была распилено пополам, и срез его был отполирован до блеска. Круглые фигурные подставки в форме лап дикого зверя удерживали бревно.
-Вот сюда клади. Раздевай его совсем. Буду осматривать.
Оля торопливо сняла с сыночка вязаный костюмчик и тонкий круглый беретик, сняла рубашечку и колготки.
Аграфена Дмитриевна взяла малыша на руки и положила на спинку. Алеша притих.
В полной тишине знахарка стала осматривать малыша. Её руки странно ожили и стали проверять вначале пальчики на ножках у ребенка. Она прикоснулась к каждому суставчику, к каждой косточке. Глаза у неё были полузакрыты, а лицо выражало такую внутреннюю сосредоточенность, что не возникало никакого желания окликнуть пожилую женщину. Было понятно, что она работает. Она ищет изъян в расположении косточек малыша.
Старушка проверила ножки малыша и руки, и грудную клетку, осталась осмотром довольна.
-Тут все в порядке! — негромко сказала она. — Теперь посмотрим спинку.
Мальчик лежал на животике очень ровно и не хныкал. Прикосновение рук старой женщины несло ему успокоение.
Высохшие старческие руки почти невесомо легли на шейку малыша. Пальчики исследовали каждый маленький шейный позвоночник.
-Есть! — вдруг громко сказала знахарка.
Она сделала какое-то неуловимое движение, и раздался какой-то странный звук, похожий на щелчок. Алеша пискнул и притих.
-Падал?
-Падал с дивана прямо на головку.
-Когда?
-Позавчера вечером.
-Намучился. Все в порядке. Я вправила вывих. Следите за малышом лучше.
Алеша мгновенно уснул. Он даже испугал этим свою молодую маму.
-Не вскидывайся! У него боль исчезла мгновенно. Пусть поспит. Не будите зря.
Аграфена Дмитриевна своими волшебными ручками прошлась по всему позвоночнику ребенка. Она убедилась, что все косточки у ребенка стоят правильно.
-Забирайте моего пациента. Заверните прямо так в одеяльце, не тревожьте мальчика.
Олина мама достала из своей сумки большой красивый платок.
-Напрасно, Руфинка, ты тратилась. Напрасно. Глянь!
Старушка приподняла крышку сундука, а в нем лежали платки самых разных расцветок.
-Я соседке сказала, что когда уйду, пусть она всем, кто меня проводить придет, по платку подарит. Мне уже пора о вечном думать. А вот за картошечку и огородную продукцию, что ты мне днем принесла, отдельное спасибо! Отдельное! И за мед. Я теперь так чаевничаю хорошо. Пенсия-то у меня крошечная. А пирога твоего мне теперь на всю неделю хватит.
Ступайте, а то уже светать начинает. У меня тут догляд есть. Все люди, как люди, а этот сосед все доносы строчит. Сам лодыжку вывихнул, я ему на место все поставила, а он все равно донос написал. Вот что за человек. Семьдесят лет я уже косточки людям правлю. В пять лет под руководством дедушки своего малышу пальчик на место поставила. Вот на этой самой кушетке. Когда нас уплотняли, а все вокруг на дрова пускали, я выпросила эту кушетку. Теперь сяду на неё вечерочком, да и вспомню своих родственников. Всех по свету судьба раскидала.
Оля вместе с мамой своей низко поклонилась доброй женщине.
-Простите! — пробормотала она, и слезы показались у неё из глаз.
-За что?
-За неверие.
Стараясь ничем не нарушить тишину предрассветных улиц, две женщины катили детскую коляску домой в абсолютной тишине. Малыш спал безмятежно. Его теперь ничего не беспокоило.
Мать и дочь молчали. Оля всю дорогу вспоминала чуткие руки знахарки и невольно сравнивала их с руками доктора. Дама на приеме даже не осмотрела малыша толком. Она только выслушала жалобы мамы, да взглянула издалека на припухлость в области шеи и выписала таблетки и компрессы.
«А ведь она шесть лет училась лечить людей. А бабушка Аграфена Дмитриевна училась всю жизнь.
И как мне стыдно теперь, что я так спорила с мамой и доказывала ей преимущества официальной медицины. Они есть. Но почему тогда не идти бы им рядом с искусством костоправов и не дополнять друг друга?»
Приближался рассвет. Рассеивалась мгла ночи, а на смену ей шел солнечный свет, который обозначился уже тоненькой алой полоской на востоке...
Автор: Валентина Телухова
