Вера Алексеевна была маленькой и худенькой старушкой, сухонькой и почти прозрачной, словно осенний лист, гонимый ветром по лужицам парка. Она быстро семенила по тротуару тонкими ножками, обутыми в полудетские ботинки, куталась в песочно-желтый плащ, то и дело, поправляла шелковую косынку, сползающую на затылок.
Легонько покачиваясь, она как будто боялась упасть и потому шла все быстрее, сосредоточено думая о чем-то. Спустившись с бровки на проезжую часть, она немного не рассчитала, неуклюже качнулась, пытаясь ухватиться за воздух, и чуть не угодила под колеса черного джипа, медленно отъезжающего от дома.
Антон нажал на тормоза и выскочил из машины.
— Бабушка, что же вы!.. – но, узнав в рассеянной старушке свою бывшую учительницу рисования, много лет жившую по соседству, смутился. – Вера Алексеевна!
С вами все в порядке? Вы не ударились?
— Здравствуй, Антон, — она тоже сразу узнала бывшего ученика, и улыбка озарила ее бледное, выпитое старостью лицо. – Все в порядке… У меня немного голова закружилась… но не беда, сейчас пройдет. Ты уж извини, что напугала тебя.
— Голова закружилась? Тогда присядьте в машину, отдохните. А потом я подвезу вас, куда скажете.
Он помог ей преодолеть слишком высокую посадку джипа.
— Какая вы легенькая, Вера Алексеевна! Наверное, не тяжелее моей дочки Дашки.
— Сколько ей уже? – спросила старушка, не зная, как себя вести в просторном шикарном салоне автомобиля. Она сидела на краешке кожаного сидения, словно крупный желтый кузнечик, сложивший лапки на животе.
— Шесть. Уже совсем большая. Кстати, она обожает рисовать. Знаете, рисунки по номерам? У нее получается очень неплохо. Из меня художника не вышло, так, может, из нее получится, — пошутил Антон.
— Ну, пусть будет здоровая!
— А как вы? – осторожно спросил Антон, помня, что вопрос детей слишком болезненный для старенькой учительницы. Они с мужем жили очень дружно, на загляденье всем соседям, а вот их взрослый сын утонул много лет назад, оставив убитых горем стариков доживать свой век без детей и внуков.
Вера Алексеевна вздохнула:
— Неважно, дитя мое, очень неважно. Мужу в прошлом месяце сделали операцию. А в нашем возрасте, знаешь, как тяжело выкарабкиваться! Нужен очень хороший уход и очень дорогие лекарства. А ведь нам рассчитывать не на кого…
— И что, государство в таких случаях никак не помогает? Ведь бывают же какие-то социальные программы…
Старушка устало усмехнулась:
— Кому мы нужны, Антошенька? Разве сытый голодного уразумеет? Вон, посмотри через стекло машины, что ты видишь?
— Ну, улица, деревья, люди идут, – послушно перечислял молодой человек.
— А теперь в это стекло посмотри, — Вера Алексеевна указала ему на зеркало. – Что видишь?
— Себя, — тихо ответил Антон.
— Вот так и получается в жизни, сынок. И то и другое – стекло, но стоит добавить немного серебра, и человек начинает видеть только себя… Ну, ладно, чего это я тут сказки рассказываю, — спохватилась старушка. – Если не очень спешишь, подвези меня пару кварталов, там, на углу, говорят, хороший ломбард, — Вера Алексеевна тяжело вздохнула, — а мне сейчас очень деньги нужны.
Она видела, что Антон что-то хочет сказать ей, но, будто в детстве, тихо положила сморщенную руку на его плечо, одним легким движением предупреждая все его слова:
— Одалживать нам не под что… А по-другому жить мы не умеем. У меня есть старинные сережки из червленого серебра, мне их мама на свадьбу подарила, а ей – бабушка, а бабушке – прабабушка. Такое вот родительское благословение… Ну, а мне, получается, некому их передать… Там и камушки есть, даже не знаю – какие. Но очень надеюсь, что это вещь дорогая.
Слушая тихий рассказ старенькой учительницы, у Антона от жалости ныло сердце. Ну, сколько ей дадут в этом ломбарде за серьги? Наверняка ведь, обманут старушку. Он повернул ключ зажигания, затем снова заглушил мотор.
— Вера Алексеевна, а вы позволите взглянуть на ваши сережки? – и, перехватив удивленный взгляд женщины, поспешил добавить: — Я немного разбираюсь в старинных вещах.
— Да? А ты же, вроде, адвокат, а не ювелир.
— Конечно, не ювелир, — усмехнулся Антон, аккуратно разворачивая наглаженный носовой платочек, в котором хранилось дорогое сердцу украшение учительницы. – Просто с некоторых пор антиквариат – мое маленькое хобби. Он взглянул на сережки… потом на Веру Алексеевну… Потом, немного подумав, вытащил из сумки увеличительное стекло и еще раз взглянул на украшение… Ничего себе!!!
Она с замиранием сердца и в благоговейном уважении к специалисту, рассматривающему ее надежду на выживание, то и дело, трогательно протягивала к нему руку, не смея потревожить, а потом тихо, одними губами, спросила:
— Ну что?..
— Вера Алексеевна, вы уверены, что хотите продать эти серьги?
Ее светлые глаза наполнились слезами, но она твердо прошептала:
— У меня нет другого выхода…
— Тогда давайте сделаем так. В ломбард вы сейчас не поедете, а пойдете домой, выпьете сладкого чаю и немного отдохнете. А я покажу эти сережки одному профессиональному оценщику. Вы доверите мне свое украшение на пару часов?
— Ну, о чем ты спрашиваешь, Антон! Спасибо тебе огромное!!! Только… пусть уж он не затягивает с ответом, мне ведь деньги срочно нужны.
Антон вел машину по улицам осеннего города.
Ветер гнал по дороге сухие листья, и их желтый шорох проносился горьковатой рябью по его душе. Ну, не может так быть в жизни, не должно!!! Ведь Вера Алексеевна такой замечательный человек – талантливая учительница, несколько десятилетий щедро раздававшая детям бесценное серебро своей души. Ее интересные рассказы, мудрые слова до сих пор раздаются серебряным переливом в его памяти.
Но, получается, это не нужно никому, раз двое стариков остались одиноки в своей беде? Получается, единственная ценность в жизни – это серебро монет?
На обратном пути к дому он старался не превышать скорость и без лифта взбежал на третий этаж к квартире, где жила старенькая учительница. Едва она открыла дверь, выпуская в общий коридор запах лекарств, Антон схватил ее за сухонькие руки:
— Вера Алексеевна! Вы представляете, мой друг-антиквар подтвердил мои догадки – вам в наследство достались очень ценные бриллиантовые серьги. Я объяснил ему срочную необходимость продажи, и он согласился немедленно купить ваше старинное украшение. Вот, — и Антон протянул опешившей женщине три пачки денежных купюр, заклеенных банковскими лентами.
Она даже ничего не смогла сказать ему в ответ. Она только переводила огромные от слез глаза то на свои руки, сжимавшие неслыханные для нее деньги, то на лицо Антона, жадно ловившего ее взгляд. И только когда из комнаты послышался взволнованный голос: «Верочка! Кто там пришел?», она засуетилась, пытаясь подобрать для этого взрослого доброго ребенка слова благодарности.
— Пусть тебя судьба бережет, Антон! И твою семью, и вашу доченьку! Берегите ее, и пусть ее детские рисунки будут самыми счастливыми!
Пожелав на прощание крепкого здоровья им обоим, Антон захлопнул входную дверь в квартиру стариков.
Он сидел в своем привычном кресле и улыбался, вспоминая радость Веры Алексеевны, вертя в руках копеечные серебряные сережки, поблескивающие, как выяснилось, простыми стекляшками. В комнату вбежала Даша – его ненаглядная дочурка-щебетунья.
— Пап, ты не забыл мне купить увеличительное стекло? – спросила девочка. И увидев, как отец вытаскивает лупу из сумки, запрыгала на месте: — Ура! Теперь я все, самые малюсенькие циферки на своих рисунках разгляжу!
Антон разжал ладонь и протянул дочке сережки.
— Что это? – в восторге от блестящей вещицы, спросила Даша.
— Это тебе подарок. Благословение на счастье, от одной, очень хорошей бабушки, кстати – учительницы рисования. Ты только береги их, не потеряй!
— Это драгоценность? – спросила девочка.
— Конечно, драгоценность. Очень дорогая, доча. По цене человеческой жизни…
А все-таки, если слова, льющиеся из души, самой высокой пробы, когда-нибудь они непременно посеребрят еще чью-то душу…
Автор: Татьяна Лонская
