Родители моего мужа родом из Питера. В наш городок в Подмосковье переехали в голодных 90-х, когда в большом городе неприспособленной интеллигенции жить стало просто невыносимо. Продали свою коммуналку в дореволюционном здании, и купили деревянный домик с палисадником и небольшим огородиком. Там и сейчас живут. Муж мой доучился уже в нашей школе, где мы и познакомились. Его мама, по образованию архивариус, работала у нас завучем, а отец, инженер, завхозом. В университет я поступила через четыре года после него, а поженились мы после его диплома. Я была на третьем курсе. Так что, получается, я и его, и его семью знаю почти всю свою взрослую жизнь.
Прекрасные высокообразованные люди, тонко понимающие искусство, ценители хорошей еды и вина – о застольях моей свекрови в нашем городке слагают легенды. Однако есть и одно «но». В доме родителей мужа никогда не выбрасывают еду. Если со стола осталось, то гостям завернут или в холодильник, на завтра. Собачкам, кошечкам, птичкам – да хоть бомжам, но не в мусорку. И еще обязательно доедают. Вот даже если не лезет, сиди, давись, иначе рискуешь обидеть радушных хозяев, причем сильно.
Я довольно быстро приучилась накладывать себе по капельке, ведь просить добавку приветствуется, а оставлять на тарелке – табу. Я думала всегда, что это просто привычка, которая часто бывают у людей их возраста. Но с возрастом свекры стали сентиментальными, и однажды я узнала, откуда на самом деле ноги растут у такого рачительного отношения к еде.
Случилось это на очередном семейном ужине, когда наша 14-летняя дочь отодвинула от себя почти полную тарелку и сообщила, что больше не может. — Я хочу рассказать историю, чтобы ты, дорогая, поняла, насколько важна еда, почему нужно уважать каждый кусочек хлеба и даже стручковую фасоль, которая осталась у тебя на тарелке. Что доедать – это не прихоть твоей старой полубезумной бабки, а часть культурного кода цивилизованного человека. Особенного нашего человека.
– Свекровь сделала упор на слове «нашего», и мягко забрала у внучки из рук телефон. Ксения нахмурилась, но бабушка взяла ее за руку.
— Давным-давно, я была даже младше тебя, мне довелось познакомиться кое с кем... Мы называли его голодным духом. Свекровь выросла в старом пятиэтажном доме в самом центре Питера, тогда еще Ленинграда. Высокие потолки, каменные лестницы, черный ход, одна кухня на весь блок комнат – это все про них.
Их дом пережил все перипетии нелегкой истории Ленинграда, почти не пострадал от военных действий. — Все вокруг знали, что в нашем парадном живет призрак. Кто-то его даже видел, но все описывали по-разному. Чаще всего, правда, речь шла о ребенке, который, сжавшись в комочек, лежал то под лестницей, то возле высоких окон на пролетах. Ксения подвинулась ближе к бабушке и прижалась к ней плечом. Свекровь ласково погладила ее по голове. — Понимаешь, дорогая. Я хоть и родилась намного позже блокады, и мои родители тогда не жили в Ленинграде, но дом, сам дом все помнил, даже его камни были пропитаны тем старым ужасом.
На самом верхнем этаже у нас жила старуха, очень неприятная женщина, мы ее боялись. Так вот, она единственная из всех жителей парадного жила в этом доме во время блокады. Она рассказывала, что в 43 году из жильцов уже осталось человек десять, поэтому власти решили в подвале и фойе сделать временный пункт… — Женщина запнулась, на глаза навернулись слезы. – Ну, отопления все равно не было, а морозы были страшные. Вот и решили, что в этот дом, на нижний этаж, люди будут свозить своих умерших. Чтобы власти их уже централизованно забирали, по графику. На грузовике… Сначала обещали заезжать раз в день, но потом раз в неделю заедут, и хорошо. Люди свозили на саночках своих покойников. Говорят, что бывали недели, когда тел было столько, что жильцам приходилось пробираться, переступать через некоторых. Очень много было детей. Мать мужа извинилась и вышла, мы услышали, как скрипнула дверь ванной.
Вернулась она нескоро, с покрасневшими глазами. Села, ровно выпрямила спину.
— В общем, никто не знает, откуда он взялся, этот призрак. Может, в самом доме умер, но могли и из округи привезти, а он зацепился. Большую часть года он вел себя тихо, но в декабре-январе начинал просить еду. Тихонечко скребся в двери ночами, как мышь. Выйдешь, чтобы посмотреть, а никого нет. Заходишь, он снова скребется. Звук вроде не слишком громкий, но, знаешь, по нервам бьет. Поэтому большинство квартир заранее выставляли что-то. На блюдечке.
Свекровь показала пальцами щепотку.
— Много ему не надо было, совсем чуть-чуть и хватит. Конфеты он не любил. А вот кашу и простой серый хлеб, это да. Все забирал. Ксения задумчиво смотрела в свою тарелку, муж тер глаза, а мне откровенно хотелось плакать. Свекровь огляделась, виновато улыбнулась и быстро закончила:
— Я видела этого духа однажды.
Он выглядел как мальчик, маленький… Лет пять-шесть. Худенький оборвыш в валенках, в штанишках до колен на помочах. Я поднималась на крышу, а он как раз на верхней площадке был, прямо перед дверью наружу. Там кто-то бросил ломтик батона, видно, голубям не донес. Дух стоял на коленях и держал над этим хлебушком ладошки домиком. То ли защитить хотел, то ли почувствовать… Когда меня услышал, зашипел и растворился. А я до сих пор помню, как он нежно над тем сухариком склонялся. .
Автор: Инна Кондаурова
