Художник сидел в одной из парижских кофеен. Была весна. Он сидел ссутулившись, надвинув шляпу низко на глаза и старательно не замечал ничего вокруг. А Париж, вполне ожидаемо, цвел каштанами, пах клубникой, хлопал голубиными крыльями, звучал аккордеоном и то тут, то там вспыхивал смехом.
А в голове Художника, как на зло, не было ни одной соответствующей атмосфере мысли. Пол года назад из своей крохотной деревушки где-то в самом конце географии, он прилетел в Париж писать картины. Долго бродил по улицам, впитывал воздух города, о котором мечтал с детства, ловил звуки и ощущения и... за все время не сделал ни единого наброска. В отчаянии Художник ломал карандаши, проливал краски, топтал пастель...
И теперь, абсолютно несчастный, обиженный на самого себя, а за одно и на весь мир, напряженно изучал танец чаинок в чашке с восхитительным грейпфрутофо-ванильным чаем, к которому даже не притронулся.
— Купите ландыши, месье!!
В недоумении художник поднял глаза. На него, весело улыбаясь, смотрела дама. Длинное цветастое платье — такие обычно носят уроженки Прованса, косынка, накинутая на плечи и смешная шляпка-канотье с веткой живой глицинии, заткнутой за ленточку. Дама без возраста.
— На что мне ландыши?
— Как? Они же красивые!
— Предпочитаю фрезии. — Он надеялся, что это прозвучало достаточно высокомерно, чтобы торговка отстала. Не тут-то было:
— За фрезиями вам надо южнее — в Ниццу, или Авиньон, — со знанием дела сообщила она, непринужденно присаживаясь напротив художника.
— А ландыши так прекрасны в Париже!
— Ну, куплю я их, а они завянут. И не останется ничего, — нарастало раздражение.
— Не правда, у вас в памяти останется этот день.
— И зачем? Что он мне дал, чтобы я его помнил?
— Неужели ничего? — дама выглядела удивленной и расстроенной.
— Ничего! Мне нечего рассказать миру об этом дне.
— А вы расскажите о ландышах!
— Что?
Она засмеялась:
— Они цветут всего 17 дней в году! Нарисуйте их, месье! И тогда они навсегда останутся с вами! И когда кто-нибудь посмотрит на ваш рисунок, он увидит французскую весну...
Слова продавщицы цветов больно резанули по ушам, сердцу и самолюбию.
— Я уже давно не рисую.
— Почему?
— Не вижу. — Он ответил прежде, чем успел подумать, что не стоит доверять сокровенное какой-то там уличной торговке. Наверное, наболело, вот и сорвалось.
— Месье шутит? — Дама привстала, вглядываясь в лицо художника. — Зрение у вас, вроде, хорошее, вон, даже очков не носите!
— Я не о глазах говорю. Я не вижу сути объекта изображения! — Художник скорчил снисходительную гримасу. — Для того, чтобы «рисовать», как вы изволили выразиться, необходима тонкая душевная организация, и еще образование, и нужно видеть суть предмета, его душу, если угодно... А... — он отмахнулся.
— Неужели так сложно? А я думала, что нужно просто уметь рисовать...
— Да, всего лишь...
— А вы попробуйте нарисовать запах ландышей. Ну, или то, чем они пахнут, — дама ясно глядела на него. — Для этого ведь не нужно...ну, все то, что вы сказали. Только воображение.
— Какое воображение! Да что вы понимаете! Я учился в лучших школах изобразительного искусства! Величайшие художники современности хвалили мои работы, мой талант... — Он привстал, опираясь на стол, угрожающе нависая над торговкой. — Я потратил годы, чтобы изучить и осмыслить цветовой спектр! Я тщательно выверяю каждый оттенок, каждый полутон... Воображение... Да, воображение — удел тех, кто ничего не умеет! И... и... да я за полгода ни одной картины не написал!..
Вышло даже не пафосно, а откровенно жалко. Он понял это, едва взглянув на цветочницу. Секундное пересечение взглядов, он вскочил и, проклиная себя, глупую торговку и весь свет в придачу, сломя шею понесся по все столь же прекрасному и солнечному городу.
* * *
Оставить тоску на улицах города не вышло. Художник бродил весь остаток дня и только под вечер, вымотанный, вернулся домой.
На лестнице он столкнулся с женщиной. Она жила по соседству, Художник думал, что одна. Поздоровался и стал открывать дверь.
— Мама, смотри, месье — фокусник!
Художник обернулся. Из соседской квартиры выглядывало любопытное детское личико. Девочке было лет шесть. Она глядела на художника во все глаза и явно жаждала продолжения. Он недоуменно посмотрел на женщину. Та улыбнулась:
— Ландыши, месье. У вас в кармане букет ландышей.
Впервые за долгие недели художник улыбнулся. Он картинно снял шляпу, взмахнул ею в воздухе, отвесив девочке поклон по всем правилам романа плаща и шпаги. Потом вынул букетик, присел на корточки и протянул его девочке.
— Возьми. Они здорово пахнут.
Та, сияя, как надраенный гвоздик, раскрыла ладошки, как это умеют только дети, и ждала волшебного подарка.
— Нет-нет! Ни в коем случае! — женщина испуганно потянула дочку назад.
— Мадам, это всего лишь цветы...
В таких случаях романтический писатель сказал бы: «В этот миг все разочарование мира обрушилось на художника из глаз ребенка»... А, может, так и было. Девчушка смотрела на художника и видела несостоявшееся чудо. А он вдруг увидел в ее глазах самого себя, стоящего за мольбертом, разочарованного, потерянного, бездумно крошащего в руке палочку пастели. Отражение безысходности, накопившейся за месяцы жизни без работы.
— У нее аллергия на всё цветущее, — вздохнула женщина и прижала к себе дочку. — Весну и лето она видит только из окна. Простите нас, месье. — И закрыла дверь.
Художник долго стоял, ошарашенный, вертел в руке подвядший букет...
* * *
Художник сидел в своей мастерской и исступленно рисовал. Ломал грифель, хватал другой карандаш, или палочку пастели и продолжал покрывать бумагу вдохновенными штрихами.
Часто он ловили себя на том, что хочет удержать запах. Не только в памяти, а, как бы это сказать, материально. То, что видишь, можно нарисовать, то что слышишь — записать и повторить... А как сохранить запах? Даже если вы парфюмер, вы не сможете воспроизвести запах счастья, запах дома, запах мамы... Не сможете, потому, что для каждого человека все это пахнет по-своему и обозначает что-то понятное лишь ему.
Художник пытался представить и вписать в бумагу запах ландышей. Так, как он его чувствует. Никогда раньше он не доверял воображению. Даже был уверен, что по счастью лишен этой бесполезной функции... Но теперь, экспериментируя, сочетая цвета, он стремился максимально точно и полно передать запахи весны... На бумаге вырастали города — причудливые башенки, замысловатые флигели, эркеры, мезонины. По петляющим улочкам гуляли люди в странных пестрых одеждах... Или возникали абстракции — невероятные по сочетанию оттенков, форм, техники... Он не знал, откуда все это взялось. Как-то само пришло. Он просто очень захотел, чтобы его маленькая соседка смогла увидеть, запах весны.
И у него получилось.
Девочка не выздоровела, конечно. Но она стала приходить к художнику и они вместе рисовали. Смешивали краски и подбирали к ним запахи, из тех, что она могла переносить. Они рисовали все лето. Потом всю осень. Потом художник открыл выставку их работ. Никогда ещё он не был так востребован, никогда ещё не получал таких искренних и теплых пожеланий.
А потом была зима. Художник и Девочка гуляли по Парижу, обсуждали все на свете. Прохожие невольно улыбались, глядя на стоящего посреди улицы высокого худого мужчину в пальто, шляпе и клетчатом шарфе, который, отчаянно жестикулируя, жарко спорил с девчушкой в апельсиновой шапке. А она стояла спокойная и непоколебимая, такая трогательно-взрослая... Они запоминали запахи города, запахи улиц, каждая из которых пахла по-своему.
А потом играли: водили друг друга по городу и с закрытыми глазами по запаху угадывали, на какой именно улице они стоят. Обычно выигрывала Девочка. Они гуляли... И художник все искал ту Цветочницу. Но Париж — город большой. Незнакомым людям трудно встретиться в нем дважды.
Если только совершенно случайно...
Автор: Анастасия Комолова
