Луна, заглянувшая в окно больничной палаты, высветила старика, сидевшего на кровати свесив ноги на пол.
Его худые лодыжки как то нелепо, по детски что ли, выглядывали из широких штанин больничной пижамы.
Седые без залысин волосы, зачесанные аккуратно назад, открывали высокий лоб, указывающий на упрямый характер его владельца.
Cеть морщин вокруг глаз, которые светились добротой и пониманием не отпугивала, а даже вызывала какое — то притяжение к нему. С ним хотелось поговорить, выслушать, зная наперед о интересных событиях, как из его жизни, так и вообще из жизни.
Так бывает: увидишь человека и чувствуешь, что в нем есть что-то этакое о котором ты бы хотел услышать зная, что поймешь его и прочувствуешь.
Бывает такое чувство к человеку, даже к незнакомому раньше, и в этом случае это притяжение чувствуется более острее.
Ивану Петровичу, так звали этого старика, не спалось. Нет, у него ничего не болело: ни шов после операции, ни внутри, где там что-то отрезали и удалили.
А на душе было не спокойно, как бы было предчувствие какое -то, да еще этот сон такой непонятный. В нем он вытаскивал мальца из поглощающей его грязи, наподобие болота.
Изрядно измазавшись и намаявшись сам, он таки вытащил испуганного пацаненка. На этом сон резко оборвался, не досказав дальнейших последствий.
— И приснится же такое... старому дураку... думай теперь, да гадай к чему все это... — проговорив вслух, Иван Петрович встал с кровати и сунув ноги в тапки, подошел к окну.
Утро еще почивало на своем небесном ложе и ночь, ни чуть не смущаясь, наслаждалась остатками своего времени. Луна, прогулявшая всю ночь по небу, не выглядела усталой, а даже по озорному мигнула старику.
— Ну, ну... заигрывай...ишь ты, какая... — прищурив в улыбке глаза, он шутя погрозил ей пальцем.
Окно открывало вид на близлежащую улицу, живущую круглосуточно своей жизнью . C вечера переставали звенеть трамваи и щелкать по проводам троллейбусы, но авто сновали по улице и в ночное время. Пусть и не так часто, как днем, но все же улица жила не замирая на передых...
— Вот так и живем... снуем по жизни, не сильно заботясь о происходящем... а потом клюет петух жареный в одно место... да часто поздновато бывает .
— Иван Петрович был один в двухместной палате и поэтому, не боясь кого разбудить, разговаривал вслух.
— И я не исключение... тоже не мало нагородил в своей жизни... особенно по молоду... горячий был, спесивый... слова против не скажи... уж думал и не остыну никогда... а оно видишь как провернулось все...
Отслужив в морфлоте, явился он домой бравым парнем. Сколько же девчат сохло по нему, не давали прохода в прямом смысле.
Рослый блондин с голубыми глазами — сам себе нравился, не только девчатам. Вспомнив это с улыбкой, отдающей сейчас немного горечью, Иван Петрович продолжил свои мысли и воспоминания.
Он не считал себя бабником и в его планы не входило испортить жизнь какой девчонке или еще хуже, заиметь внебрачного ребенка.
Много красивых и статных видел он в своей жизни, но не они зацепили ему в душу, а совсем другая, да так, что дышать становилось нечем, когда видел ее.
Маленькая, худенькая, вроде ничего заметного на первый взгляд, но это только на первый, а присмотревшись повнимательней Иван понял, что пропал.
У Валюшки были русые волосы, заплетенные всегда в косу и большие глаза, голубые, как у него, заглянув в которые хотелось в них утонуть.
Но не сразу Валюшка приняла его ухаживание, ему даже пришлось пересмотреть свои взгляды на жизнь.
Озорной через чур был, редкая драка обходилась без его участия, а тут бац... и ультиматум. Или — или, пришлось выбирать.
Хорошей она была женой и матерью сыну хорошей. Были случаи срывов у него, нет, тут речи не про измену , а так бывало задурит: то на работе попытается искать правду, то молодость вспомнит, подерется с кем.
Дома ни- ни... он ее не обижал, любил засыпать у нее на коленях, и чтобы она ему волосы гладила.
Иван Петрович резко отпрянув от подоконника, повернулся к окну спиной, пряча от Луны набежавшие слезы. Захворала Валюшка внезапно, похудела быстро, а ослабев слегла совсем, мыканья по врачам, ничего путнего не дали.
Он до мелочей помнит тот вечер, да и не забыть ему его никогда. Придя с работы он обратил внимание на Валюшкино изменившееся лицо: порозовевшие щеки, появившийся блеск в глазах, даже веселость какую — то.
— Ваня, ты представляешь, мне сегодня намного лучше... не болит ничего... я думаю, что болезнь проходит и теперь все у нас будет хорошо...
У него тогда гора с плеч свалилась и усталость, день был трудный, как рукой сняло. За ужином шутили, строили планы, о сыне говорили, как- никак семнадцатый парню пошел.
Ночью прижимаясь к нему разгоряченным своим тельцем, она искренне отвечала на его поцелуи и впервые за последнее время он уснул умиротворенным и счастливым.
Проснулся он под утро и замер от нехорошего предчувствия. Валюшкина рука, обнимавшая его всю ночь, показалась ему неимоверно тяжелой. Повернув к ней голову, он натолкнулся на немигающий ее взгляд и какую — то виноватую что ли, робкую улыбку...
В тот день весь мир перевернулся у него с ног на голову и если бы не сын, кто знает кем бы был он сейчас и где бы был , если бы еще был.
Больше он себя семейными узами не связывал, отлучался вечерами на часок или другой, но домой не привел ни разу ни одной женщины.
Сын вырос, женился, два внука у него, скучать не дают, только успевай отвечать на их вопросы. Так то все у него хорошо, но бывает за шкребет у него на душе, что завыл бы громче стаи волков, да понимал он, что этим не вернуть Валюшку, не вернуть.
Иван Петрович за воспоминаниями не заметил, как с небосвода исчезла погрустневшая Луна, и как наступил очередной день, стреляющий по земле солнечными лучами, как Амур своими стрелами.
Дверь в палату скрипнув, впустила санитарку и Иван Петрович поспешно, будто был пойман на чем — то запрещающем, поспешил к своей кровати.
— Ну все, Петрович... радуйся... закончилось твое одиночество... сейчас мальчонку прикатят... глядишь и веселее тебе будет... — затараторила санитарка, готовя постель новому пациенту.
— А что так, а... Макаровна... взрослых не нашлось, край мальчонку... что с ним... — забеспокоился он.
— Да слыхала, что аппендицит у него тяжелый был... но вроде все обошлось... врачи у нас не какие — нибудь... знают свое дело. — и взбив подушку присела на край постели.
— Да жалко мне его... малой еще... лет пять, не больше... да еще и из детдома... ни папки, ни мамки... вот горе то какое... — продолжила Макаровна поспешно вытерев, краем своей косынки, повлажневшие глаза.
— Да... дела... говорят, что в войну детдомов меньше было, чем сейчас... вот горесть то какая. — заволновался от таких вестей Иван Петрович.
— Ты уж тут за ним пригляди маленько... а я смену сдам, схожу куплю ему сладостей всяких...небось не часто он их видел.
— А как же... а как же... ты даже не сомневайся и не траться понапрасну... у меня их полная тумбочка... нанесли мои... будто я тут только и знаю, что ем, да ем... — с укором посмотрел на нее Иван Петрович .
— Да ладно тебе... не серчай... я просто так сказала... все... пошла я... жди, после обхода прикатят... — и похлопав его по плечу дружественным жестом, вышла из палаты.
Иван Петрович, испытывая волнение по поводу новостей, подоткнул повыше подушку и лег в ожидании мальчонки.
Сквозь дрему, задремал таки, он услышал скрип отворяемой двери. В палату зашел санитар, осторожно прижимая к груди, худенькое тельце мальчика.
— Ну вот, Женя... все и закончилось... больше у тебя в боку болеть не будет... и посмотрев на Ивана Петровича, добавил — Вы уж тут присмотрите за ним... не посчитайте это в тягость... не стал каталкой пугать, принес вот на руках...
— Ну что вы... что вы... какая тягость... это будет в радость... а то один, да один... — засуетился он, садясь на кровати.
— А ты, Женя, не бойся этого дедушку... он хороший... и если там, что тебе нужно будет, говори ему, а он уж придумает то, что надо... хорошо? — и положив его на кровать, заботливо прикрыл одеялом.
— Хорошо... — голос мальчонки прозвучал так тихо, что Иван Петровил даже подумал, как бы он не расплакался. Но мальчик лежал тихо, спокойно принимая случившееся с ним.
— Ну давай знакомиться... как тебя зовут?.. — Иван Петрович ожидая ответа, присел на край его кровати.
— Женька... и мне уже шестой год... я скоро совсем вырасту... — сообщил он ему доверительно.
— А я... ну просто дедушка...и мы с тобой подружимся... так ведь... — нагнувшись к нему, он провел рукой по его волосам.
— Чей дедушка... мой... — этот вопрос прозвучал так быстро и неожиданно, что Иван Петрович растерялся.
Он не знал, что сказать мальчику, не знал как уйти от этого вопроса, но встретившись с ним взглядом, увидел такое желание, осветленное нахлынувшей радости... Ну не смог он по другому ответить... не смог.
— Конечно твой, а чей же еще... давай поспи... быстрее выздоровеешь... и мы будем вдвоем смотреть на небо и Луну в окошко... лады?
— Я поспу... и будем смотреть в окошко... — смешно ответив, он и вправду погрузился в сон.
Мальчишка спал, а Иван Петрович все сидел на его кровати, не в силах встать и дойти до своей. Занемела левая нога, потянуло спину, а он все сидел и сидел, разглядывая его личико.
Светловолосый, худощавое тельце: возможно генетика такая, а может недоедал в детдоме. Там ведь как, не медом намазано, вон на бледном лобике как синюшная жилка бьется.
Маленький, худенький, а ты смотри — ка, не слабак, слез не показал, мои бы наверное плакали, окажись в его возрасте в больнице, да еще с незнакомым дедом.
И главное, где и кто они, его родители.
Погибли ли, ведь всякое бывает, или бросили. И что хуже, не поймешь, вот ведь как. Надо будет у Макаровны завтра попытать, должна ведь хоть что-то о нем слышать.
Ладно, утро вечера говорят, мудренее, иди и ты, дед, спать. — усмехнувшись своим мыслям, Иван Петрович встал и прихрамывая на затекшую ногу, дошел до своего лежбища.
Проворочавшись заполночь, Иван Петрович, смог уснуть только под утро.
Много дум он передумал за время бессонницы, вспомнил про неясный сон, про спасение мальчугана, который был очень похож на этого, детдомовского. Надо же такому присниться.
Интересно, к чему это он.
Сны зачастую бывают вещими, он знал об этом: были у него такие и не один раз, где все приснившееся сбывалось независимо, хорошее снилось или плохое.
День для Ивана Петровича, прошел насыщенно и совсем не скучно, не так, как прежние, чему он был несказанно рад.
Мальчуган оказался разговорчивым, но не балаболкой, который быстро надоедает своими вопросами. Все у него было в меру: таблетки пил не прекословя, в обеденный сон уснул сразу, как по мановению волшебной палочки.
Наверное сказывалась детдомовская строгость, это тебе не дома, где можно проявить свое не хочу и не буду.
Иван Петрович дождавшись смены Макаровны, удовлетворил таки свое любопытство. Кто — кто, а Макаровна невесть откуда, всегда первой узнавала все новости. Подбросили его на порог детдома, совсем маленьким, орущим, и главное, без сопровождающей записки.
Там ему, наобум, определили день рождение, назвали Женькой, по фамилии — Новосельцев. Никто его никогда не искал, и не интересовался, будто появился человечек, и тут же пропал бесследно. «Как же так можно... ну как.»... — Иван Петрович не находил ответа на этот коротенький , мучивший его, вопрос... Как же так... Ну как...
— Деда, когда Луну и небо смотреть будем... ты же говорил. что будем... — на него вопрошающе смотрели, серьезные глаза Женьки.
— Вот ты Женька — жменька... запомнил постреленок... раз говорил, значит будем... Ночи сейчас лунные, осенью рано темнеет... как что, так и посмотрим... — заверил он мальчонку и провел рукой по голове, приглаживая его белесые вихри.
Вечером, он долго разговаривал с позвонившим ему сыном, договорившись с ним не приходить к нему, не решив и не обдумав, одного важного вопроса.
А чуть позже, когда Луна заглянула к ним в окно, он закутал Женьку, чтобы не простыл от окна и усадил на подоконник, придерживая на нем одеяло.
— Ну вот... смотри теперь... видишь какая светлая Луна... она такая светлая потому, что улыбается тебе, и хочет что-то по секрету сказать... — как ни сдерживался Иван Петрович, а задрожавший голос подвел его так, что пришлось кашлянуть, выравнивая свое дыхание.
— Мне... по секрету... Луна умеет говорить? — Женька даже притих под одеялом, ожидая ответа.
— Ну ты еще маленький, не поймешь, что она говорит... а я переведу тебе... тут такое Женька — жменька дело... ну короче... папка с мамкой тебя нашли... и два брата еще в придачу... искали... искали... и вот нашли... такие вот дела... ек — макарек... понимаешь... — душа Ивана Петровича, зашлась в порыве нежности к этому мальцу, не видавшему еще путем, ни ласки, ни нежности и он, пряча повлажневшие враз глаза, крепко прижал новоиспеченного внука к себе...
А за окном и впрямь посветлело: будто бы день, минуя ночь, входил в свои права. А это Луна, радуясь только что услышанному и увиденному, делилась этим с небом, освещая впереди безоблачное детство и ярко насыщенную жизнь маленького Женьки — жменьки... маленького Евгения, но уже с другой, как у родителей, братьев и деда, фамилией...
Такие вот дела...
Прекрасные дела...
Автор: Марина Каменская
