В-а-а-анька, ты за это расплатишься! — Вера стояла посреди двора, едва держась на ногах. Последнее слово застряло в горле, так что в итоге получалось некое тягучее «шш-и». По нему весь дом безошибочно определял, что Верунька снова впала в горькую депрессию, которую традиционно будет лечить сивухой, а затем, дойдя до кондиции, будет выяснять отношения с соседом Ванькой.
Появился он в их стареньком, четырехэтажном домике-хрущевке, недавно. Зато быстро стал объектом для тщательного наблюдения за занавески.
****
И однажды таки заявил о себе. Верка именно подцепила нового ухажера и … исчезла! Так в один прекрасный день проплыла двором со своим новоиспеченным спонсором, с которого лукаво стряхивала какие невидимые пылинки, и больше ее никто не видел. Пусть и катилась бы к черту, если бы дома не остался сын Вася, которому не исполнилось и пяти годков, и которого Вера упорно прятала от нового ухажера…
Поэтому Ванька услышал жалобный писк напротив своей двери где-то под вечер третьего дня после того, как Вера исчезла. Он сначала думал, что это тявкает подброшенный кем-то щенок или котенок. Тихо позвал: «Кис-кис, …», а всхлипывания послышались громче.
И вдруг Ванька догадался. Тихо выругавшись, присел на корточки у дверей соседки и попытался заглянуть в дверную щель. Мальчик, бледненький и хиленький, прижимал к себе грязного плюшевого мишку и тихонько повизгивал, свернувшись калачиком у стены, как избитый, брошенный на произвол судьбы щенок.
Ванька начал было что-то говорить малышу, успокоительное и ласковое, но мальчик не реагировал. Он настолько ослабел от голода, что не мог даже встать. И тут Ванька буквально озверел. Захлебываясь проклятиями, бешено навалился на дверь. Потом еще и еще раз. Наконец негодные доски не выдержали, и с грохотом свалились вниз.
Так соседи, сбежались на шум, и познакомились с Ванькой, дядей (почти дедом?), хромым на одну ногу, седым и злым. Он осторожно перенес малыша до своей комнатки и почему никто даже не сделал попытки стать ему поперек дороги.
Потом еще целую неделю «оконный прицел» старого домика фиксировал сгорбленную Ванькину фигуру. Каждое утро молодой старик медленно ковылял в ближайший магазин за молоком, а после обеда выходил с ребенком во двор и терпеливо сидел с ним в куче песка, строя понятные только им двоим крепости. Женщины, крайне растроганы внезапной дружбой, приносили какие-то пирожки, орехи и яблоки.
А потом появилась Верка. Пьяно покачиваясь и придерживая подол растерзанного платья, она двинулась к своему подъезду.
— Мамуля, — округлились глаза малыша, и через минуту его душевный рев рассек тревожно нависшую дворовую тишину.
Верка вяло погладила прижавшееся к ее коленям осунувшееся личико и, покачиваясь, побрела в квартиру.
Ванька вежливо подождал, пока она открыла отремонтированные двери, нисколько не удивившись, что не заперта. Он еще минутку подождал, пока малыш не протопал в комнату.
Затем молниеносно выскочил из своего укрытия, развернул Верку лицом к себе и вовсю вмазал по щекам с подтеками туши. Она ошалело уставилась на него.
— Это за сына, — коротко пояснил молодой старик.
С тех пор между двумя началась война. Как только Верка шла в запой, Ванька вламывался к ней в квартиру и спокойно забирал Василька к себе. Мальчик жил там, пока Верка, проклиная всех и каждого, пищала на весь двор:
— Ванька, отдай ребенка, ты мне за все заплатишь! Ну отдай же, дед хромой, меня уже отпустило. Ну я клянусь тебе …
— Сядь за машинку, тогда посмотрим… — бубонел из своего окна Ванька, старательно выпиливая что-то для Васьки из куска фанеры.
Верка сплевывала и шла к своей комнатке. Когда ее действительно «отпускало», она до блеска вычищала и выскребали квартиру, затем благоговейно садилась еще за прабабушкиного швейную машинку и начинала колдовать. Строчка ложилась ровно, а движения были точными и профессиональными. В такие минуты Вере забывали и прощали все. А наиболее осчастливленным был маленький Васька, тихонько сидел в углу на диване, умытый и сытый. Поэтому только в такие моменты Иван отдавал Верке ее же сына…
Но на этот раз женщина, прокричала свое привычное «Ванька, ты за это расплатишься», но не спешила заняться шитьем. Она на весь двор «анализировала» Иваново поведение. А не хочет ли он, старый и хромой, украсть и унести с собой ее ребенка и продать на органы? А?
— Вера, тебе сколько лет? — Вдруг услышала у себя над ухом скрипучий Ванька голос.
Она на минуту смутилась (откуда взялся?), Затем решительно огрызнулась:
— Об этом не спрашивают… Двадцать шесть. Но ты для меня, Ваня, стар.
Молодой старик ничего не сказал. Развернулся, мгновенно постаревший еще больше, кажется, только от ее слов, и молча побрел к себе. У Веры на мгновение перехватило дыхание и сжалось сердце. Она никогда не спрашивала его, как и почему он поселился здесь, на этом почти чердаке, как раз напротив ее двери. Она никогда об этом думала. Пустота, которая окружала ее, была для нее гораздо важнее, чем пустота, которая окружала кого-то.
А на следующий день Ванька привел к себе какую женщину, небольшую и светловолосую. Верка немедленно напилась прямо у своей швейной машинки и целой горы ткани. От сигареты, что тлела в зубах, мгновенно занялись раскроенные платье и юбки. А Верка провалилась в вязкое беспамятство и ничего не видела и не слышала. В частности, как Ванька спасал ее и малого Ваську.
Кашляя и проклиная все на свете, он вытащил малого, а потом ее, обмякшую и тяжелую. Постоял минутку, отпихивая и вытирая мокрый лоб, и вдруг сорвался с места: «Машинка! Ах беда какая! »- И исчез в подъезде, полном дыма. С тех пор никто хромого Ванька больше не видел. Живым.
А Верка… А что Верка? Сидела потом, надолго уставившись невидящими глазами в никуда. В воздухе горчил и выжигал мозг запах пожарища, вокруг кружили маленькие черные пятнышки.
А она боялась пошевелиться, будто тот, чье чернобыльское удостоверение лежало сейчас у нее на коленях, снова пробубнит у нее над ухом: «Вера, тебе сколько лет? Потому что мне только тридцать три… Вот молодой старик. Староват для тебя…»
Какой парадокс: не погиб тогда, а тут — пропал из ее швейной машинки… Тридцать три… Брошенный женой, преждевременно постаревший чернобылец, который привел в комнату сестру… Тридцать три… Кайся, Верочка …
Вера каждый вечер возвращается с работы строгая и подтянутая под прицелом окон старого дома хрущевского образца. Она на мгновение останавливается и внимательно смотрит на ЕГО окно. Ее губы шепчут: «Ванька-Ванька… Оставил меня одну. Найду тебя, так и знай, найду! И ты мне за это на том свете расплатишься».
И на ее глаза набегает неверная туманная поволока…
