Я шел задумчиво по тротуару, переваривая разговор с редактором, и никак не мог избавиться от видения его слащаво надменной физиономии, как вдруг сзади кто-то закричал.
— Капитан, капитан, подожди! – Меня пробило словно током. До боли знакомый голос. Я оглянулся. Ко мне бежал, размахивая рукой, Мансуд. В черном свитере, черных брюках и со своими черными (предмет острот и шуток всего батальона) усами.
— Подожди, капитан, куда бежишь? – Мансуд подбежал, радостно улыбаясь, и сграбастал меня в охапку. – Капитан, сто лет тебя не видел, а узнал сразу, — он оторвался от меня и оглядел с ног до головы.
— Заматерел, жирком оброс, — он похлопал меня по плечу. – А был самый худой из нас. Что молчишь? Аль, не узнал?
— Здравствуй, Мансуд, — я с трудом продавил подкативший к горлу ком. – Ты все такой же, — я засмеялся, — усатый.
— А, это, — Мансуд расправил усы, — сам знаешь, национальная принадлежность, — он хитро подмигнул.
— Да что мы стоим, — он завертел головой, — надеюсь, ты никуда не спешишь, Саша?
— Уже не спешу, — я обнял Мансуда за плечи и развернул к кафе, мимо которого я только что прошел.
— Ты откуда вылетел-то, Мансуд?
— Да. Я мимо еду, — он ткнул пальцем в стоящий у тротуара КАМАЗ с фурой, — вон моя чайка, видишь? – Мансуд щелкнул пальцами. — Зверь, не машина. Тут смотрю, ты идешь. Твою походку, капитан, за версту узнаешь. Кричу напарнику – стой, друга встретил. Он у меня молодец, все с полуслова понимает.
Из кабины КАМАЗа высунулся молодой парень и помахал им рукой. Мы вошли в кафе и сели у окна.
— Ты, капитан, молодец, знаменитым писателем стал. — Мансуд махнул рукой, подзывая официанта. – Я все твои книги с собой вожу. В дороге времени много, читаю, ребят вспоминаю. Ты хорошо о них пишешь.
Подошел официант и замер, ожидая.
— Ты вот что, парень — Мансуд вдруг построжел лицом, – нам водочки, ребят помянуть, ну и закусить чего. Понял?
— Понял, – кивнул парень, почем-то смутившись, и ушел.
Через минуту на столике уже стоял потный графин и тарелки с салатом.
— Ну, давай, капитан, за тех, кто остался там, за речкой, — Мансуд замутненным взглядом глядел на свою рюмку, — они мне до сих пор снятся.
— Давай. Мансуд, — я кивнул, — земля им пухом.
Мы выпили и пожевали салата.
— А, помнишь, как мы первый раз с тобой водку пили?- глаза Мансуда заблестели.
— И закусывали солеными огурцами, — кивнул я.
— А у них есть соленые огурцы?- Мансуд оглянулся на официанта. Тот, уловив вопрос, подошел.
— Слушай, а огурцы у вас есть соленые?- засмеялся Мансуд.
— Я спрошу у повара, — кивнул официант.
— Спроси, спроси, — Мансуд опять задумался, — но такие огурцы навряд ли будут у твоего повара.
— А ты, Мансуд, куда после госпиталя пропал? – я смотрел на друга. — Я приезжал к тебе, соседи сказали, что ты не появлялся?
— Да, я, — Мансуд махнул рукой и налил по второй, — понимаешь, Саша, рана у меня вроде шуточная была, осколок. Но меня три раза из-за него резали, достать не могли. Рука вон теперь – не рука, а ноль. – Он похлопал себя по левой руке. – Не, она вроде работает, но не совсем.
В общем, я полгода по госпиталям разным кувыркался. А вышел, списали под чистую. Ну, потыкался я туда-сюда. Нигде не берут. Кому инвалид нужен, когда здоровым работы не было, — он нервно крутил рюмку в пальцах. – Уж, думал военкомом в школу устроиться. Да, я когда вот ходил по инстанциям, знаешь кого встретил? Не поверишь, замполита нашего. Ну, Петюню.
— А, помню, — я кивнул головой. Память тут же услужливо вытолкнула портрет маленького, наглого мальчика с капризными губами. В батальоне его не любили.
Офицеров он сторонился, солдат боялся. Пропадал постоянно в политотделе. На задания, на моей памяти, ни разу не ходил.
— В общем, сидит вот такая ряха, — Мансуд показал руками, — во все лобовое стекло, не сотрешь. Меня, естественно не признал. С высока так выслушал меня и изрек: я подумаю. Злость меня, Саша, тогда взяла, я туда больше и не пошел.
А потом, слушай, — Мансуд засмеялся, — прикол был. Я эту рожу вижу, в мерсе навстречу едет. Ну, я и вильнул к нему, попугать, — Мансуд хлопнул ладонью по столу. — Этот кабан, наверное, обделался точно, не проверял. Но шуганулся от моей чайки аж в кювет. Я останавливаться не стал, проехал мимо. Так эта сука, представляешь, наверное, связи имеет, гад.
На первом же посту меня тормозят. Типа я создал аварийную ситуацию. Хорошо, капитан из наших попался. Тоже за речкой был. Я ему про Петюню и рассказал, кто он такой. Ребята посмеялись, отпустили.
А капитан на прощанье признался, что ему самому порой хочется вот таких Петюнь из АКМ причесать. Развелось, говорит, их немерено.
Подошел официант, принес огурцы.
— Вот спасибо, уважил, — кивнул ему Мансуд и захрустел огурцом. – Не, капитан, те вкуснее были, помнишь? –он покачал головой.
— Еще бы, — я хмыкнул, — те мы ели после боя, еще наливники чадили, и броня твоего БМП не остыла.
— Да, капитан броня тогда была очень горячей, — Мансуд поднял рюмку. — Давай, капитан, за то, чтобы броня сегодняшней БМП всегда была холодной, а водку мы пили вот так в кафе, а не в дымящихся горах и не на улицах разрушенных кишлаков.
Мы выпили и захрустели огурцами.
— Я вот еще что хочу спросить, капитан, – голос Мансуда почему-то предательски сел, — помнишь докторшу нашу Валюшу.
Мы еще все в нее влюблены были. Цветы после выходов носили. Где она не знаешь?
— Она осталась там, Мансуд, за речкой, – я налил по третьей рюмке.
— Как это случилось, Саша? Я ничего не знаю и наших никого не видел. Меня ж тогда в Ташкент бортом отправили.
— Уже перед выходом. Неделя оставалась. Сердце не выдержало, — я опрокинул рюмку и зажал рот ладонью.
Я не стал говорить этому славному, но горячему парню Мансуду, что причиной смерти Валюши был тот самый Петюня. Что Валюша умерла у меня на руках, успев с горечью поделиться. Петюня приходил к ней требовать справку, что он лечился у них в санбате от ранения, а не от дизентерии, что заработал от местных фруктов. Валя ему отказала, тогда он стал на нее орать и грозить. Я держал Валю за руку и гладил бледную кисть. Она уже не плакала. Наша славная добрая Валя.
Скольких из нас она спасла, штопая наши раны, останавливая кровь, и утешая сердца. И вот свое сердце она отдала нам без остатка, себе ничего не оставив.
Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Рядом зарыдала сестра. Я вышел тогда из палатки и пошел искать Петюню. И если б не мой зам Серега, я б его пристрелил. Мне потом рассказали, что комбат услал его в политотдел и велел в батальоне больше не появляться. Видно, не я один хотел его встретить. И теперь этот Петюня разъезжает на мерсе, а Вали нет.
— Жизнь, вообще, Саша, дерьмо, — словно читая мои мысли, произнес Мансуд. – И было б, наверное, еще хуже, если б не было таких людей как Валя. Они живут не для себя и этим как-то этот мир, хоть чуть-чуть, но делают лучше. А если б были все как Петюня, то, — он, не договорив, махнул рукой и отвернулся к окну.
Мы долго молчали. Наверное, оба вспоминали нашу общую любовь, Валю. Допив водку, мы вышли на улицу.
— Ты вот что, Мансуд, не пропадай, — я вытащил из кармана свою последнюю книгу, захваченную в издательстве, и написал на отвороте свой телефон. — Звони, когда рядом будешь.
— Спасибо, капитан. И вот еще что, — он решительно рубанул рукой, — ты подожди меня, я сейчас.
Он побежал к своей машине и вскоре вернулся, держа в руке толстую общую тетрадь в красной клеенчатой обложке.
— Вот возьми, это Валин дневник. Она мне его дала, когда отправляла в Ташкент. Просила сохранить, обещала найти. — Мансуд как-то весь сник. — Напиши о ней книгу, Саша. Ты сможешь.
Мы попрощались, и я провожал взглядом фуру, пока она не скрылась в дорожном потоке. Я открыл первую страницу тетради: «Горы. Я вижу горы. Они так близко. И так далеко. Они прекрасны. Батальон стоит у самого подножья, и каждое утро я любуюсь белыми вершинами этих гор».
Перед глазами тот час появилась Валя.
Валя, которую мы встретили, возвращаясь с нашего первого задания. Она стояла у палатки в белом халате, белой косынке и с улыбкой смотрела на нас, грязных и усталых. А мы, забыв об усталости и грязи, махали ей руками и кричали какие-то дурацкие приветствия. Мальчишки.
Перелистав тетрадь, я остановился на последнем листе:
«Горы. Пятнадцать недель одни горы. Я уже их ненавижу. Они забирают у этой прекрасной жизни этих безвинных мальчиков. Мальчиков, что еще не целовали своих девочек. Мальчиков, что смотрят на войну, как на кино. Господи, когда же это кончится? Я не могу спать по ночам. Я б отдала себя всю до последнего кусочка, чтобы не гибли больше эти мальчики. Спаси их, Господи. Они не хотят этой войны. Они жертвы, а не убийцы...
Автор: рассказы
