Породистые.

Знаете, бывают такие люди. Породистые. Чьи корни семейного древа прорастают до самых русских царей, а то и еще глубже ветвятся. И нравы у этих людей соответствующие и взгляды. А уж про круг общения и говорить нечего. С кем попало такие общаться не станут, аристократия она на то и аристократия, чтоб весь прочий люд свое место знал и под ногами не путался.

Вот и Ленка была из таких. В каждом ее жесте, в каждом движении порода так и отсвечивала. Бликовала сквозь прожилки голубых вен на белоснежной коже, дрожала брильянтовыми капельками на изящных кольцах и вызывала восхищенные взгляды ровной, выверенной до миллиметра осанкой.

Вещи Ленку окружали соответствующие. Антикварные вещи, дорогие. Столики на резных ножках из красного дерева, ложки десертные — из серебра, салфетки и те на заказ делались. Не дай бог в породистый интерьер не впишутся. В этот Ленкин интерьер, к слову, совсем мало что вписывалось, может от того и казался он холодным, под стать своей хозяйке неприступной? Разве узнаешь теперь…

И тем удивительней смотрелись среди всей этой светской роскоши развалившиеся на персидском ковре беспородная лохматая, потрепанная жизнью рыжая дворняга и подпирающий ее тощим боком, облезлый, одноглазый серый кот.

А дело было в следующем. В благотворительности было дело.

У породистых ведь оно как, если слово дал – будь добр выполнить. А не то свои же со свету сживут. Нет, камнями, конечно, не забросают, но из кругов светских на раз вычеркнут. Им пустозвоны в этих кругах ни к чему. Порода она слово с измальства держит. Вот и Ленке теперь держать приходится.

Какой черт ее только за язык дернул добротой своей блеснуть и приюту городскому, ремонт затеявшему, помочь? Чем она только думала, когда двоих тамошних обитателей на передержку месячную взять согласилась, пример остальным показывая?

Показывает вот теперь. Два дня, между прочим, показывает. Фотографии газетные так и пестрят снимками гуляющей с рыжей дворнягой Ленкой да облезлым серым котом, развалившимся на дорогом ковре и остатки былой шерстяной роскоши об этот самый ковер обтирающим.

И кого волнует, что с каждой серой шерстинкой, с каждой наступившей в грязь собачьей лапой, Ленкина жизнь в тартарары катится? Все только и умиляются. Все в пример ее, Ленку, ставят да подобранцам хвостатым, месяц сытой жизни получившим, от души завидуют.

Эххх, что с них взять с недалеких? Разве видят они как от очередной разбитой одноглазым бандитом антикварной вазы у Ленки глаз дергается? А от сгрызенных рыжей дворнягой туфель давление до небес поднимается? Ни черта они дальше соплей розовых, интриганами газетными, поступок Ленкин восхваляющими, написанных не видят. Потому и мучается она одна сейчас. Потому и кусает локти. А к концу договора не иначе, как по самые плечи отгрызет.

И мало ли, что приютская дворняга после Ленкиных шампуней из рыжего непотребства в золотистую красоту превратилась, мало ли, что у кота одноглазого на Ленкиных кормах серебристая шерсть мягче шелка отросла! Самой Ленке только бы еще пару недель продержаться! Не слышать кошачьего мурчания, ночами в ушах лучшей музыкой звучащего. Не видеть глаз собачьих, теплотой Ленку, домой возвращающуюся, встречающих. А уж про джинсы дизайнерские, с крутых боков после прогулок часовых спадающие, вообще не вспоминать!

И вовсе не трогает ее, Ленку, язык горячий шершавый слезы обидные с ее щек слизывающий. Не касается потешная, усатая морда под руки, щеткой персидский ковер очищающие, подворачивающаяся. И до костей сахарных, каждое утро на Ленкиной подушке оказывающихся, ей совершенно точно никакого дела нет!

Не нужны они ей беспородные! В дорогой Ленкин интерьер абсолютно не вписывающиеся и корнями всяких «Марти-Шварти-Вилей» в родословных не блистающие. Как есть не нужны!

Потому и злится Ленка одной рукой кота к груди прижимая, другой дворнягу рыжую за себя отпихивая. На приютских сотрудников, между прочим, за собственными подопечными пришедших злится. Ремонт у них, видите ли, на неделю раньше закончился, договор у них, видите ли, истек. Возвращать мол пора кота с собакой в клетки тесные, пусть и новые. А с нее, с Ленки, они говорят: хватит. Она и так доброе дело целых три недели делала. Отдохнёт вот теперь от забот, давление в норму приведет, глаз дергающийся починит и заведет себе живность по статусу. Породистую живность. Светскую.

Только вот Ленку саму они спросить забыли.

Нужна она ей больно, живность светская эта. Ей и без нее, может, хорошо живется!

— Ты рви, Пиратик, рви, родной, договор -то, — теснит Ленка приютских сотрудников к выходу, с умилением поглядывая на прижатого к груди одноглазого пушистого кота, чьи когти от подписанной бумажки скоро одно воспоминание оставят.
— А ты, Золотко, активнее хвостом маши! Быстрее маши, говорю! Чтоб не одного клочка на полу не осталось! — гладит Ленка по лобастой голове рыжую дворнягу.

— А вы, граждане, идите себе дальше! Не было у нас никакого договора, видите? А потому не задерживаю! — смотрит Ленка на улыбающихся сотрудников приюта, поводок и шлейку обратно в сумку запихивающих.

— Породистых, видишь ли, себе заведешь! Светских… Есть у меня уже породистые! — пыхтит закрывающая входную дверь Ленка под тяжестью опустившихся на плечи собачьих лап, — Есть!

Любимая – порода называется! А что не древняя, так бы и черт с ней! Мне антиквариат, между прочим, никогда не нравился!