Тетрадь акушерки

Вступление: «Необычный документ».

Я совсем не умею придумывать истории. Они у меня получаются какие-то плоские, ненастоящие. Поэтому ещё в самом начале своей писательской карьеры, я оставил это бесполезное занятие и начал истории не придумывать, а собирать. Благо недостатка в жизненных ситуациях не было. Работал в медицине, а там, что ни ночь на дежурстве – то история. От коллег, от пациентов.

Возьмёшь реальную ситуацию, добавишь описаний, диалогов – вот и готов рассказ. Живой, настоящий. Потому что жизнь иногда подкидывает такое, что никакой писатель-фантаст не придумает.

А несколько лет назад мне позвонили знакомые и рассказали, что хочет со мной встретиться одна очень интересная бабушка.

Бабушка эта всю жизнь проработала в районной и железнодорожной больницах г. Орши акушеркой. Начинала свой труд с середины пятидесятых. Перед её глазами прошла целая эпоха. И сейчас, на пенсии, она записывает свои воспоминания в тетрадку. Понимает, что эти истории мало кому интересны, после её смерти неблагодарные потомки вряд ли займутся мемуарами, тетрадка пролежит на пыльной полке, пока не пропадёт в потоке времени. А истории жалко. Вот и хочет поделиться ими со мной.

А мне некогда ехать. У меня работа, семья, литературные проекты. Пока собрался, пока доехал. Короче, опять не успел. Как тогда, в Воложин. Прямо какое-то проклятие на мне.

И в наследство мне досталась только небольшая тетрадка. 23 страницы, исписанные круглым старушечьим почерком. Тетрадь акушерки. Маленькое свидетельство целой эпохи.

В рассказах много непонятного. Материала до обидного мало. Мысли рассказчицы скачут, как кузнечики, проверить факты уже невозможно. А спросить уже не у кого.

Напишу, как есть.

***

Тамара Станиславовна Лямишева (г. Барань, Оршанский р-н, Беларусь)

22.01.1937 – 21.01.2018

Новогодний подарок

Примерно в 1958-59-м произошла одна история. Хоть после войны прошло почти 14 лет, ещё многое было не восстановлено. В деревнях не было телефонов, только один в сельсовете и тот капризничал, работал, как хотел. Иногда председатель звонит, орёт так, что на всю деревню слышно. А на том конце провода его не слышат.

Когда рабочий день в сельсовете заканчивался, председатель телефон забирал, чтоб не украли. И сельсовет был один на несколько деревень. Если даже удавалось дозвониться в город, до скорой помощи, то машина не всегда могла проехать. Зимой дороги никто не чистил, а зимы были лютые, снежные. Весной распутица не давала доехать до места. Очень часто случалось такое, что машина застревала в грязи и фельдшеру приходилось рысцой двигаться к деревне километра два-три, а то и все пять. В грязи по колено, в снегу по грудь. Качаясь под порывами ветра.

И вот как раз в такое время, когда снега было по грудь, и от ветра шатало, в самую предновогоднюю ночь, звонят нам в больницу из деревни, что неподалёку от Орши. Связь плохая, шумит в трубке. Больше треска, чем слов. Голос испуганный, мужской. Кое-как разобрали, что одна из деревенских женщин родила, есть какие-то осложнения. Значит, надо ехать.

Мы с водителем в машину и быстрее к пациентке. Машина застряла в снегу, когда до первых домов оставалось километра три. В темноте огоньки окон казались такими далёкими, идти по снегу было по-настоящему страшно. А куда деваться? В деревенском доме лежит и страдает женщина. Без моей помощи она может умереть.

Иду, укрывая лицо от ветра. Обдумываю заранее, что может случиться. Кровотечение? Разрывы? Успеем ли довезти пациентку? Да и как дотащим её до застрявшей машины?

Стучу в крайний дом. Открывает женщина в наброшенной на плечи телогрейке.

— С Новым годом! – кричу через ветер. — Я фельдшер. Меня к Ивановой вызвали!

— Ивановы дальше живут! – кричит в ответ женщина. – Третий дом от нас.

И закрывает дверь. Краем глаза успеваю увидеть, что у них там внутри тепло, ёлка стоит, стол накрыт, печка. А мне дальше, по снегу. Работа такая.

Отсчитываю третий дом. Стучусь.

— Открывает совсем маленький мальчик. Босой, трясётся весь от холода.

— Я фельдшер. Вы Ивановы?

— Мы, — отвечает.

— А родители где? Где мамка?

— Мамка в доме учителя. Братика родила, — серьёзно отвечает этот Филиппок.

— А отец где? – на всякий случай спрашиваю я.

— Батька пьяный спит, — пожимает плечами малыш.

— Нужна помощь?

— Да ладно, — хмыкает мальчик. – Идите к мамке. Нам тётка Ганна еды принесла. Новый год же.

— А где хата учителя?

— Пятый дом от нас.

Отсчитываю ногами пятый дом. А там внутри суета, стоны. Меня ждут. Подхватывают под руки, мигом раздевают, чуть не несут к пациентке. Предлагают стакан самогона. Для сугрева. Отталкиваю всех, наклоняюсь над бледной женщиной, что лежит на единственной кровати. Рядом попискивает свёрток. Дышат, уже хорошо.

Пока вожусь, мне рассказывают.

У женщины третьи роды. Двое малышей дома. Муж был на работе, когда начались первые схватки. Так она решила мужа подождать, никого не звать. А муженёк явился в стельку пьяный. Помощник. Женщина, сгибаясь между схватками, добралась до соседа-тракториста. Хотела попросить его, чтоб довёз до города. Но сосед тоже едва на ногах стоял.

Женщина в отчаянии ничего лучше не придумала, как добираться до города пешком. Мороз -30. До города несколько километров. Да ещё схватки.

Дорога шла мимо «сталинских посадок». Во время войны немцы вырубили в нашем районе много леса, и чтоб не было эрозии почвы, сажали такие длинные полосы деревьев. Защищали поля. Она и пошла, ориентируясь на эту полосу. Прошла примерно половину пути, чувствует, что дальше идти не может.

Спустилась в какую-то яму, чтоб хотя бы ветром не сдувало и родила прямо в поле. Положила ребёнка на живот, укрылась одеждой и решила, что здесь и умрет.

На её счастье в соседней деревне в тот вечер было партсобрание. Местный учитель задержался, шёл домой с собрания уже в темноте. Подходит к лесопосадке и видит, что у деревьев сидит то ли волк, то ли большая собака. Учитель испугался, подумал, что где один волк, там и целая стая. Хотел было повернуть назад, побежать в деревню, но впереди Новый Год. Очень не хотелось встречать ему праздник в чужой холодной избе. А дома будут его ждать, беспокоиться.

Учитель подобрал с земли какой-то сук потяжелее и пошёл на зверя. Решил, что волк один, а уж одного волка он как-нибудь отпугнёт. Подошёл поближе и рассмотрел, что у деревьев сидит не зверь, а полузамёрзшая женщина. И на животе у этой женщины плачет ребёнок.

Учитель растерялся. Взять ребёнка и бежать в деревню за помощью? Женщина погибнет. Она уже совсем без чувств была. Да и ребёнок от матери не отделён, пуповина не перерезана. А у него как назло ни ножа, ни бритвы с собой.

Кое-как учитель женщину растолкал. Тёр ей снегом щеки, уши. Та глаза открыла, а идти не может. Учитель побежал к лесу. А там накануне мужики рубили ёлки для украшения. Так много нарубили, что выбирали лучшие, а те, что поплоше, бросали. Учитель схватил такую срубленную «некрасавицу», положил на неё женщину с ребёнком, привязал ремнём и потащил до первого дома. В дом её внесли уже на руках. А уже потом учитель побежал к председателю за телефоном и вызвал скорую.

Всю новогоднюю ночь я тогда провозилась с неожиданным «подарком». Под утро пришёл «счастливый отец». Проспался. Искренне недоумевал, отчего я его ругаю, почему кричит учитель. Всё же обошлось. Вон и ребёнок жив, и мать отойдёт. Ещё и спрашивал, когда мы её домой отпустим, потому что скотину кормить надо. И двуногую, и четвероногую.

Уже днем через снег пробился наш водитель с машиной, женщину и ребёнка увезли в оршанскую больницу.

К нашему удивлению всё обошлось без последствий. Ребёнок получился здоровенький, да и мать скоро пришла в себя. Через неделю их выписали и отправили домой.