Случился тут у меня на днях задушевный разговор с одной юной 19-летней леди (на этом месте прямо-таки необходима видеовставка с эпизодом из фильма «Курьер», где Басилашвили грозно вопрошает Федю Дунаевского: «Мы! Наше поколение!!! Хотим знать: в чьи руки перейдёт возведённое нами здание?!», чтобы вы все почувствовали себя СТАРЫМИ! Мы больше не Феди — мы уже Басилашвили!!! АААААААААА!!!).
Так вот, на днях, значит, мы — наше поколение, ничего не хотело знать. Оно хотело только поменять батарейки в тонометре, и пивасика. Но к нему пришли ходоки, и вот они как раз желали знать: как стать женственной, если ты по жизни как раз совсем наоборот? Знаете, говорят, как обидно? Как бухих друзей до дома на своём горбу дотащить, денег срочно достать или кого-то с его бабой помирить — так мне все в первую очередь звонят, а как отношения межполовые со мной завести — так сразу «понимаешь, ты не женственная, ты свой в доску братан. Как я с братаном-то своим вот это всё? Фу, даже думать об этом неприятно».
И я такая: Хо-хо-хо! Уж мне-то не знать. Ты знаешь, скольких своих друзей я отмазала перед их жёнами, когда им срочно надо было у какой-то своей новой бабы затусить, а жёнам они говорили, что «я с Раевской побухать»? То есть, я настолько вообще не женственна, что ко мне даже ревнивые жёны своих мужиков не ревнуют!
И ходоки такие: Вот! И у меня ровно то же самое! Но вы-то как-то ж умудрились при всём этом аж четыре раза замуж выйти! Как у вас получилось бабой прикинуться и мужиков обмануть?
А никак, говорю. Думаешь, ни разу не пыталась что ли? Думаешь, меня мои друзья не просили: «Лида, очень тебя прошу: ты хоть на пару часов можешь притвориться приличной девушкой? Ничего делать не надо: ты просто МОЛЧИ! Не надо, пожалуйста, рассказывать сходу людям свои анекдоты про двух беззубых проституток с одной вставной челюстью на двоих, и вспоминать как тебя на прошлой неделе менты за проститутку приняли, и ты два часа в обезьяннике просидела, пока они тебя по базам своим пробивали. Просто сиди, улыбайся, и молчи!»
Я старалась, правда. Я реально очень старалась не подвести своих друзей, раз им так важно, чтобы в компании, куда они меня привели — о них не подумали, что «скажи мне, кто твой друг — и я скажу кто ты». Я старалась, но в какой-то момент всё равно правда вырывалась наружу, да ещё с усиленным эффектом сжатой пружины. И знаешь что? Всегда потом оказывалось, что людям я больше нравлюсь такой, какая я есть. Да и откуда ты знаешь: может, вся эта компания приличных людей, ради которых ты два часа мучаешься и строишь из себя пусю-сахарочка, тоже вовсе не такие приличные, какими кажутся, и тоже сейчас сидят и мучаются так же как и ты?
Расскажу тебе две истории на эту тему. Неси мне батарейки с пивом, и внимай.
История первая. Очень древняя.
Давным-давно, никто уже не помнит когда, была я молодой, двадцатилетней и красивой.
Ну, может, не прям вот вся целиком я была красивой, а только сзади, зато точно самой весёлой у нас на районе. После Ершовой, конечно.
И звонит мне то ли 2-го, то ли 3-го января подружка Олеся. И говорит: «Лида, вот скажу тебе честно: если бы все нормальные тёлки не валялись бы сейчас кто где с опухшими мордами и головами — ни за что бы тебе не позвонила. Но даже Таня Хромая — и та до сих пор мордой в холодце спит, с первого числа ещё. А я бы лучше её с собой взяла, чем тебя.
Но никаких других вариантов не осталось, поэтому быстро давай красся-накручивайся, через полчаса за тобой машина с водителем приедет: поедешь в ресторан. Там буду я и два очень богатых мужика: директор чего-то там и хозяин всех игровых автоматов в Москве. Я знаю, что тебе с такими мужиками неинтересно, зато мне очень интересно, и на директора у меня большие планы. От тебя требуется одно: МОЛЧАТЬ!!
Молчи, иногда хихикай, можешь даже невпопад — это не так страшно, как если ты откроешь рот. Ну и вкусно пожрёшь ещё нахаляву. Всего-то два часа с нами посидишь, я за это время своего директора очарую, и мы с ним свалим. А ты там сама уже смотри: тоже свалишь, или со вторым мужиком останешься. И я очень тебя прошу, прям как человека: просто побудь два часа не собой.
Да говно вопрос. То есть, безусловно, я смогу два часа помолчать. Тем более, если там всё вкусное и бесплатное. — Так подумала я, накрутилась-накрасилась, села в машину с водителем и поехала в ресторан, выручать подругу.
Первый час молчалось практически без проблем. Вкусного там было много, а разговоры этих троих я поддержать не смогла бы при всём своём желании: они говорили о каких-то модных клубах и диджеях, а единственным модным клубом, в котором я проходила фейсконтроль — был диско-бар в кинотеатре Байконур, с диджеем Лёшей Буржуем. Без понятия вообще: модный там наш Буржуй или не очень, но спрашивать было нельзя — я обещала два часа молчать.
Второй час молчания пошёл уже хуже. Последние полчаса прям особенно. Я уже обожралась вкусным, как дурак на поминках, и делать мне было решительно нечего. Хихикать я тоже уже задолбалась.
И тут Олесин директор спохватился:- Девочки, может, десерт? Официант, у вас есть свежая клубника? Что значит „нет“? А магазины круглосуточные поблизости есть? Ну так метнись туда, и принеси килограммчик: девушки хотят клубники!
На этом моменте я не смогла сдержаться и подло нарушила свой обет молчания, жалобно попросив директора:
— Блин, а Вы можете попросить его захватить один куриный Доширак? Ну не хочу я клубнику, честное слово. Почему-то очень хочется Дошика втрепать, извините меня сельвупле пожалуйста.
И директор вдруг так широко улыбнулся, и сказал:
— Во! Нормальная баба и свой человек! Мне самому после Нового года херово до сих пор, и тоже второй день мечтаю Доширачины сожрать — он прям так хорошо с похмелища идёт! И как назло: с утра встреча с партнёрами, днём обед с нужными по работе людьми, а вечером свидание с девушкой. Олеся, что ж ты сразу не сказала, что Лида — свой человек-то? Два часа устрицами давился же. Официант, впизду клубнику, короче. Дуй в магаз, и принеси нам три куриных Доширака. Чо встал-то? Бегом давай!
В общем, вечер перестал быть томным, все перестали изображать из себя графов с графинами, я рассказывала свой любимый анекдот про беззубых проституток, мужики ржали и по очереди целовами меня в макушку, и никто из нас не заметил: а когда успела уйти Олеся?
И вторая история. Не такая древняя как первая, но тоже порядком средневековая.
Есть у меня старинный друг Денис, ещё с начальной школы дружим. Соответственно, и родителей Дениса я знаю практически всю свою жизнь. Знаю и люблю их как родных. Особенно, папу Вову. Папа Вова был выдающийся психолог, автор многих психологических тестов и преподавал когда-то психологию в одном из московских университетов. Папу невозможно было не любить: он умел располагать к себе любого. Я его любила всей душой, а он это видел и чувствовал, и платил мне тем же.
Шли годы, мы с Дэном росли, взрослели, и даже потихоньку уже начали стареть, но всякий раз, когда Дэн приезжал в Отрадное навестить папу – он звал меня с собой, желая порадовать этой встречей и папу Вову, и меня.
И вот лет, наверное, шесть-семь тому назад, звонит мне Денис, и говорит, что он сейчас в Отрадном, в магазине бухло покупает. А если я хочу выпить сегодня это бухло вместе с папой Вовой, то мне нужно пообещать Денису одну вещь: вести себя сегодня как порядочная женщина! Потому что папа сегодня не один, к папе приехали какие-то его то ли бывшие коллеги, то ли бывшие однокурсники – но все они академики и доктора наук, и очень, очень интеллигентные приличные люди! Папа-то тебя как облупленную знает, его тобой не испугаешь, а вот незнакомые люди могут от тебя и о»уеть, ты же знаешь. А папе потом за тебя будет стыдно!
Не, ну ради папы Вовы я не только буду молчать весь вечер – я даже в реверансе могу красиво раскорячиться перед академиками, и сказать «Же не манж па сис жур»!
Но Денис заорал в трубку «только рискни это сделать!!!», и я поняла, что французский язык эти академики не понимают. Ладно, тогда буду молчать.
Молчание давалось мне тяжело. Ужасно хотелось пойти уже с папой Вовой на балкон курить, и вспоминать как мы с ним набухались в честь возвращения Дэна из армии, и танцевали танго под Марш Мендельсона, но при академиках курить мне было запрещено – я приличная некурящая и очень мало пьющая женщина. А академики-то все курили! И, каждый раз, когда они собирались выйти на балкон – они страшно смущались и говорили мне: «Простите нас великодушно, барышня, мы и сами чувствуем себя мужланами, но дурная привычка, увы, всё-таки сильнее нас», а я понимающе кивала головой: мол, ну что вы, господа, право слово, не стоит так сильно переживать: я всё понимаю. Ступайте, голубчики, подымите своими сигарами».
И сидела, страдала. Трезвая и несчастная. Но ради папы Вовы готовая на всё.
Ну, или почти на всё. Раз на пятый, когда академики снова загремели отодвигаемыми стульями, и кто-то из них уже начал привычную речь про «Простите нас, барышня» — я не выдержала, встала, посмотрела на Дениса и папу Вову полными страдания глазами, а потом повернулась к академикам и взмолилась:
— Дядечки, Бога ради извините, но можно мне с вами выйти покурить? Я уже больше не могу. Даже ради папы Вовы. Я курящая, пьющая, ругающаяся матом непорядочная женщина! И мне очень стыдно, что вы считали меня барышней, а какая из меня барышня, б"ять??? – это я уже Денису проорала, и выскочила на балкон, на бегу вырывая из рук у какого-то академика пачку сигарет. Ну, или у доктора наук, не знаю.
И вся эта толпа благообразных интеллигентных мужчин кинулась за мной на балкон, и все радостно галдели: «Б"я, я ж вам говорил, что она нормальная! У неё из-под рукава татухи торчат, я же вам глазами показывал, ёпта! А вы такие: «Да не… Вовка ж нам сказал что это известная московская писательница, одноклассница и подруга его сына. Да и с чего бы он тогда нам сказал: «так, ведите себя прилично, а не как уроды!
Сын мой сейчас придёт с известной московской писательницей. Не насрано какое-то, а ПИСАТЕЛЬНИЦА, понятно вам? Матом не ругайтесь, анекдоты свои про беззубых проституток не рассказывайте – не позорьте меня, Денис ей сказал, что вы все приличные люди, академики и доктора наук. Но не сказал о том, что вы ещё и старые идиоты до кучи. Вот и ведите себя как академики!»
Я хрюкнула и посмотрела на Дениса. Денис посмотрел на папу Вову. А папа Вова посмотрел на меня, развёл руками, и сказал: Ладно, признаюсь, я всрался, господа. Ну а раз скрывать нам друг от друга больше нечего – тогда сейчас нам Раевская почитает с табуретки стихотворение Орлуши «Почему у человека грустное е**ло»! Просим! Просим!
И я читала им Орлушу, а довольный папа Вова в запотевших очках показывал академикам наши с Дэном детские фотки на своём ноуте.
В прошлом феврале папы Вовы не стало…
Дэн только на днях мне сказал. Говорит: «Ну а как я тебе об этом тогда сказал бы? Надо было подождать, морально подготовиться… В общем, 24 февраля папе Вове год будет, как похоронили».
Ладно. За папу Вову, не чокаясь, а батарейки выкинь нах. И туда же выкинь всех тех, кто говорит тебе что ты не женственная, что ты для них как братан, и что тебе надо научиться прикидываться бабой, чтобы какого-нибудь неприхотливого лоха обмануть. На мне хотели жениться и тот директор Олеськин, вместе с хозяином игровых автоматов, и все папиныВовины академики с докторами наук, и сам папа Вова, и даже Денис. Хотя я Дэну такой братан – братанее некуда уже.
Будь собой. А мужей этих у тебя ещё будет сколько захочешь – не в мужиках счастье-то. Знаешь, сколько людей всю жизнь живут не своей жизнью? Ради кого-то. Или ради какой-то выгоды. Неважно. Живут и всё. Как пресную кашу едят всю жизнь. И я даже не представляю, в каких сожалениях они потом умирают.
Не ломай саму себя, и никого не слушай. И будет тебе счастье.
А теперь давай за счастье, и принеси мне обратно батарейки.
© Лидия Раевская
