Третий день город был погружён во мрак вязкого, липкого, как кисель, тумана, и в мутном свете неоновых огней затаились улицы в промозглой непогоде.
Темные фигуры прохожих, как призраки из чужих миров, вдруг ниоткуда возникали и также внезапно растворялись в удушливой седой дымке. Сыро, неприветливо. От едкого запаха бензина першит в горле и подташнивает.
Это невыносимая туманная муть вызывала у Ии животный страх. Давний, но не забытый ужас неожиданно вернулся.
Из тайников разума, словно цунами, поднималась паническая атака, парализуя волю безысходностью и даже страхом смерти.
Мир вокруг стал нечётким, озноб, пот, дрожание рук … она боялась этого состояния до обморока, и стараясь глубоко и ровно дышать, больно ущипнула себя за запястье, впившись до крови ногтями в кожу, и из последних сил побежала в метро. Надо было туда, где свет, люди, но их было слишком много и она, не справившись, прислонилась к стене. Вокруг всё завертелось, в глазах потемнело … медленно, теряя сознание, опустилась на пол. Молодая, красивая.
— Девушка, вам плохо? – рядом на корточки присел мужчина, взял её за руку, считая пульс.
— У вас есть яблоко? — прошептала сухими губами, — мне надо яблоко … понимаете — яблоко и всё пройдёт, а ещё … не уходите пока, не оставляйте меня.
— Люди, — громко закричал мужчина, — срочно требуется яблоко – человек умирает.
Равнодушная толпа текла, словно людской речной поток, никак не реагируя.
Лишь старушка – добрая душа — подошла: «Вот, сынок, — протянула вялое, в черных пятнышках, небольшое яблочко, — плохенькое, но свойское. Другого нет».
Ия жадно его схватила. Яблоко было, хоть и неказистое, но сладкое и она, плохо разжёвывая, торопясь, глотала спасительные соки, и сознание прояснялось.
— Диабет? – сочувственно покивала головой бабушка.
— Нет, врачи не находят причину … Мне становится плохо, охватывает паника, я теряю сознание и спасают только яблоки. Всегда ношу их с собой, но вот сегодня не хватило – это уже второй раз – всё мерзкий туман.
Стало легче, но идти сил не было. От нестерпимого чувства голода, что возникал иногда после, тряслись руки. Выступил холодный обильный пот, и бросало то в жар, то в холод. С мокрых волос медленно стянула берет, из-под пальто вытащила длинный шарф и вытерла им лицо, размазав помаду по бледным щекам.
Судорожно схватила мужчину за руку: «Не уходите, пожалуйста, вызовите такси, в сумочки деньги». Назвала адрес.
Ох, уж эти «яблочные состояния»!
Никто не мог раскрыть причину столь невыносимых и внезапных приступов, а те объяснения, которые находила сама, казались уж слишком невероятными, чтобы принять их и поверить. Длятся они всего минут десять-пятнадцать, а силы потом покидают надолго, оставляя ноющую, сжимающую виски и сердце, боль и невыносимые душевные страдания.
В такие минуты необходимо, чтобы кто-то был рядом, протянул руку помощи и поддержки, выводя её из неуправляемого бессознательного страха и необъяснимой тоски.
Рука сильная надёжная и мягкая, как детская ладошка …
Дома с трудом приняла душ, много и жадно поела, и лишь после, расслабилась, вытянувшись на постели.
С огромной картины, сделанной со старой любительской фотографии, смотрели на неё дети.
На почерневших брёвнах около заросшего зеленью палисада сидела, вытянув вперёд худые босые ножки, девочка, а рядом с корзиной отборных наливных яблок, загорелый, словно уголёк, стоит пацанёнок, почти на полголовы её ниже.
Смеясь, сжимая от радостного возбуждения крепенькие кулачки, он глядит, широко распахнутыми тёмными глазёнками, прямо в объектив. Взлохмаченные золотистые волосы, вихрастый чуб; мятые короткие штанишки и не застёгнутая рубашка в клеточку.
Дети счастливы в безмятежности, и каждый штрих на полотне подчёркивает неземную благодать солнечного летнего дня.
Это было тем летом, когда у Ии появился отчим. Раньше в строке отец – стоял прочерк, и Ия очень этого стеснялась. Стеснялась она и маму – вечно встревоженную, тоскливо-поникшую, несостоявшуюся балерину. Не любила она и своё имя. Никогда не понимала за что её так обозвали. При знакомстве всегда раздражалась:
— Тебя как зовут?
— Ия.
— Как-как? Как ослика? – переспрашивают со смехом.
— ослик Иа, а я – Ия.
— Хм, надо же! А полное как звучит?
— Так и звучит – Ия.
— А что оно означает?
— Фиалка.
— Так фиалка даже лучше.
Ия родилась недоношенной с весом в полтора килограмма, постоянно плакала и пищала. «Как котёночек, — говорила мама и изображала детский писк — «ия-ия». Вот и назвали её «Ия».
Девочку судорожно боялись потерять и запрещалось ей бегать, прыгать, играть с детьми. Кругом, считали, предостерегают опасности, микробы и недобрые люди, а ещё её постоянно лечили от всевозможных болезней. В бантах, кружевах и оборках, да белоснежных носочках выгуливала ребёнка бабушка, читая, непонятные детскому уму нотации, как правильно жить. Даже в школу не пустили – обучали на дому.
Дни её были однообразны и унылы, до тех самых пор, пока мама не вышла замуж. Это случилось вскоре после смерти бабушки.
Отчим — Вадим Сергеевич, был немолод, но богат; некрасив, но всесилен. В нём не было полутонов, он был прямой, как шпала, и его всегда было много: он громче всех смеялся, если был весел; орал во всю глотку, когда был зол, а так, как характер имел неуравновешенный, абсолютно не контролировал свои эмоции. Всё было бы терпимо, кабы не одно «но» — он всегда и во всём был прав, а ещё вдрызг разбил всю методику воспитания Ии.
— Галя, ты лишила ребёнка жизни — запертая в четырёх стенах, она ничему не научится, — вопил он на всю округу, — избалованная девчонка целый день маячит перед моими глазами – это невыносимо!».
Ия и сама не испытывала особого желания лицезреть чужого громогласного дядьку, который незаметно оттеснял её на второй план, заполняя собой всё пространство вокруг. Она никак его не звала, а если обращалась, то говорила: «Вы», и всё.
Тем летом он вывез семью на дачу. Высокий бревенчатый дом с мансардой и резными ставнями прятался в саду за железным забором, а сам дачный кооператив серьёзно охранялся.
Разомлев от свежего воздуха, пряных ароматов буйной растительности, здоровой пищи, молодожёны с излишествами были заняты друг другом, порой забывая про Ию. И девочка в свободе была счастлива. Она с удовольствием исследовала не только уголки заброшенного сада, но всё смелее и смелее выходила за ворота.
Как-то случилась непогода. Несколько дней шёл дождь, огромные и прожорливые, как мухи, комары, не позволяли выйти из дома, и днём отдыхающие подолгу спали – сама погода к этому располагала.
Ия, маясь от безделья, стараясь вести себя тихо, с тоской выглядывала в окно. Заметив, что дождь прекратился, быстро оделась и побежала на улицу, да не просто так, а к реке, что обнаружила не так давно за большим лугом. В счастливом возбуждении, упиваясь вольностью, неслась по лужам в резиновых сапогах, а за ней облаком неслись стаи комаров, и чем ниже к реке, тем их становилось больше. И вот она – долгожданная речка — внизу, покрытая белесой клубящейся дымкой.
Осторожно спустилась к воде и не заметила, как оказалась в непроглядной пелене тумана.
От реки поднималось тепло, слышались всплески – играла в воде рыба, земля стала скользкой, но ничего не было видно, и девочка испугалась.
Завертелась на месте, кидаясь из стороны в сторону, и вовсе потеряла направление. Запуталась в каких-то кустарниках. Как костяные руки, ветви их, обхватили её, царапая. В паническом ужасе побежала, показалось в сторону дома, но увязла в почве и потеряла сапожки. Бросилась их искать, поскользнулась и, как с горки, съехала в воду.
Испугалась настолько, что помутилось в голове и почернело в глазах, не смогла даже крикнуть. Сердечко выпрыгивало, не хватало воздуха, она цеплялась руками за корни деревьев, траву, карабкалась босыми ножками, пытаясь выбраться, но силёнок не хватало, и она вновь спускалась вниз, каждый раз всё дальше от берега.
«Спасите!» – получилось как-то хрипло, и заплакала, продолжая крепко держаться, порезанными в кровь руками, за какой-то корешок. Туман становился гуще, неистово терзали уставшее маленькое тельце комары. Река под ногами казалась бездонной, дача – недосягаемой.
— Ты что тут делаешь? – неожиданно, словно приведение, восстал из тумана мальчонка, — давай руку.
Протянула и судорожно сжала его ладошку — тёплую, мягкую, широкую для такого маленького человечка, и надёжную. Он пыхтел, сопел, но уверенно тащил по обрывистому берегу вверх, застрявшую в вязкой грязи, странную долговязую девочку.
Они поднялись на луг. Остановились перевести дух.
— Зачем к этому берегу пошла, глупая, здесь же он крутой и слизкий.
— Я … посмотреть хотела, — и заревела в голос.
— Хватит сырость разводить, — потянулся ладошкой и вытер ей слёзы, — у, как тебя комары покусали!
Снял курточку и набросил девочке на плечи: «Меня Сашкой зовут, а тебя как?»
Так они познакомились. Саша жил в деревне, что ютилась в стороне от дач. Недавно ему исполнилось целых десять лет, и он считал себя достаточно взрослым.
Ия была на год старше.
— Ну, потёпали, — он взял девочку за руку, и она безропотно подчинилась, — а я слышу, вроде котёнок у воды пищит, а это ты …
Дома рыдала мама, суетились соседи, пахло валерьянкой и неустанно звонил телефон. Командовал Вадим Сергеевич. «Ах, ты ж негодница!», — закричал было он, но его перебил радостный материнский вопль. Началась суматоха и на Сашку никто не обращал внимания, он бы и сам уже ушёл, но курточку отбросили куда-то в сторону, и он ждал момента её забрать.
— Это Саша меня спас, — повторяла много раз Ия, и мальчика, наконец-то, соизволили заметить. Вадим Сергеевич, бросив на него оценивающий взгляд, великодушно кивнул и, всучив в руки куртку, выпроводил за плечи вон: «Домой, мальчик, иди домой – не до тебя сейчас».
— Зачем вы так – если бы не он, я бы утонула! — закричала, обидевшись, падчерица, и побежала следом: «Саша, Саша, приходи ко мне завтра. Мы же теперь друзья? Да?», — спрашивала она, заглядывая в карие с крапинками глаза, и оправдывалась, что это всего лишь отчим. «Я знаю, что такое отчим», — мальчишка понимающе вздохнул, и пообещал завтра быть.
— Хорошо, хорошо, — замахал руками Вадим Сергеевич, — для таких, как он, это не подвиг. Простой деревенский парень, и ему что грязь, что туман — не помеха в жизни. Дружите, может тебя, неумёху, чему-нибудь полезному научит.
Утром следующего дня Саша ждал Ию, сидя на брёвнах, сложенных вдоль забора. Девочка ночью спала плохо, вскрикивала – всё ей чудилась коварная река в тумане. Она хватала маму за руку, но тонкие нервные пальцы были костлявыми, холодными и безвольными. Они были не надёжными. Под утро успокоилась, а проснувшись ближе к полудню, сразу спросила про Сашу.
— Ждёт, с утра уж сидит за воротами, — пробасил отчим и Ия, как была в ночной сорочке, так и выскочила за двор.
— На, — мальчик достал из-за пазухи два больших зелёных яблока, — это самые лучшие во всём районе.
— Ух, ты! – засияли глаза от восторга.
С этих пор они стали друзьями. Редкий день не встречались, и каждый раз Сашка приносил Ии яблоки. Они действительно были необыкновенно вкусными и сочными, а ещё столь красивыми, что казались не настоящими. Девочка бурно выражала радость, а мальчик старался угодить.
Что связало этих маленьких, совсем не похожих друг на друга ребятишек — городскую изнеженную девочку и бесстрашного сельского пацанёнка? Возможно, душевная обездоленность, чистота детских сердечек, кто знает, но подружились они крепко. Её слабость давала ему возможность проявлять истинно мужское, заложенное природой, чувство лидерства, снисходительную заботу. Она же чувствовала, так необходимую всем женщинам, защищённость. С ним было не страшно и не скучно.
Сашка открыл Ии дверь в отчаянно-счастливое босоногое детство, о котором она читала в книгах и не смела даже мечтать. Уже через месяц она переплывала речку Переплюйку, в которой чуть не утонула и прыгала наравне со всеми в воду с тарзанки. Научилась отличать съедобные грибы от несъедобных, замазывала раны соком чистотела и заклеивала их подорожником.
Когда у Вадима Сергеевича закончился отпуск и Ия осталась с мамой – дети почувствовали себя свободней. Вечерами они сидели на крыльце, и Ия рассказывала Сашке прочитанные прежде книги – сейчас ей читать было абсолютно некогда. Саша слушал с интересом и восхищался, как много она знает.
Мама иногда приглашала его зайти в дом, но он решительно отказывался – понятливый был и гордый.
Как-то раз притащил полную корзину яблок, а надо сказать – он жил не близко. Пришёл весь взъерошенный, уставший, но радостный настолько, что смеялся просто так – беспричинно, и с ним смеялись все – и мама, и Ия, и старая тётка, что осмелилась приехать в отсутствие хозяина. И надо было такому случиться — именно в это время вернуться на дачу Вадиму Сергеевичу. Поддавшись общему веселью, сделал памятную фотография детей. С аппетитом хрустел яблоками, восторгаясь их отменным вкусом, и спросил у Сашки, где он их берёт.
— Я согласен покупать яблоки, только у хозяина, — важно так сказал.
— Они не продаются, — буркнул недовольно мальчишка, опустив взгляд, — это для Ии.
— Ишь ты, какие высокие чувства, но сам-то ты их где берёшь? И чего глаза прячешь, а? Воруешь, поди? Отвечай!
— И не ворую вовсе.
— Так ответь мне на вопрос: где ты берёшь эти яблоки? Ты должен мне сказать правду, — полный и лысеющий, неприятно потный, Вадим Сергеевич чеканил слова.
— Он ничего тебе не должен, отстань от мальчика, — вступилась мама и позвала обедать. Саша ушёл. И все вмиг стали грустными и серьёзными.
— Почему вы ни разу не пригласили Сашу поесть с нами? Почему вы не разрешаете пускать его в дом? – Ия смело посмотрела отчиму в глаза.
— Обед, — долго и нудно начал философствовать он, громко прихлёбывая борщом, — это дело святое, семейное, можно даже сказать, интимное. А в дом позволено пускать только проверенных людей, посторонним тут делать нечего: не сам обворует, так другого наведёт – деревенским палец в рот не клади. Зачем он шастает сюда каждый день? Чего ему здесь надо? В чём интерес? Только не смешите меня, называя это дружбой!
Вытаращил глаза, и потряс указательным пальцем: «Высматривает!»
— Хватит! — взвизгнула Галина, нервно бросив ложку на стол, — слушать противно. Что тебе сделал этот мальчишка? Что ты прицепился к нему? Радоваться надо, что у Ии появился друг.
— Но он всё-таки должен ответить где берёт эти яблоки, — грубо прервал её Вадим Сергеевич, — ты, что сама не видишь, что яблоки-то не простые. Может он вор, а ты, — он ткнул пальцем в сторону падчерицы, — выходит, его пособница.
— Ты ведь сам воруешь, — Ия сказала тихо, но смысл их был столь громок, что на секунду воцарилась тишина, — ты же ничего не делаешь, откуда у тебя столько денег? Почему ты всех боишься? Маленького мальчика в дом не пускаешь. Это ты – вор, и в каждом видишь вора. Злишься, что купить не можешь, так не всё продаётся.
— Гадкий щенок, — заверещал отчим, – это он настраивает тебя против семьи! Всегда говорил и говорю, что от этого деревенского быдла надо подальше держаться! Чтобы этого сопляка я здесь больше не видел. Всем понятно?
Слабые нервы у молодой жены сдали – она заплакала: «Это невыносимо! Теперь я понимаю, почему тебя называют напыщенным индюком — ты не человек, ты, и правда, индюк, только не напыщенный, а глупый и гадкий. Войну объявил десятилетнему пацану – дурак!».
Стараясь унять нервную дрожь, вышла на крыльцо.
С Вадимом она жила, как у Христа за пазухой, но как человек он был неприятен, и тяжёлой ношей стало то, что муж абсолютно не принял её дочь — всё, что было с ней связано, раздражало и нервировало его. Свои чувства он и не скрывал, сам был недоволен браком. Анемичная и неприспособленная к жизни балерина его устраивала, но никак он не ожидал, что дети могут доставлять столько хлопот.
Отношения рушились на глазах, и виноватым в этом посчитали простого деревенского мальчика.
Разговор оставил неприятный осадок у всех.
— А правда, где ты берёшь яблоки? — спустя некоторое время спросила Ия, ведь зерно недоверия уже было посеяно.
Саша ответил не сразу: «Ворую».
— Воруешь! Выходит, он прав …, — вскинула испуганный взгляд на него.
— Да, но это мои яблони, понимаешь, мои – не его. Сад мой отец сажал, когда я родился, мне мать рассказывала, а … этот гад пришёл на готовое и …
Ия занервничала. Она всё поняла и ласково погладила друга по плечу. Девочка знала, что папа у Саши был участковым в районе и его убили бандиты, а после мама вышла замуж за одного из них. Сашке было плохо без отца. Он страдал от предательства матери, непрощения, жестокости отчима, и ждал, когда вырастет, чтобы навсегда покинуть отчий дом.
— Не надо, — Ия зажала уши руками, — не надо о плохом, я знаю, что ты не вор и никогда не будешь им, но … не надо о грустном – не надо.
Тонкая ранимая детская душа ещё не готова была справляться с жестокой несправедливой правдой жизни. После этого случая, дети стали ещё ближе друг к другу, и о предстоящей разлуке старались не думать.
Стоял август, дни стали заметно короче, пожухлая трава и прохладные вечера с грустью напоминали о приближении осени. Речка обмельчала и после второго августа в ней никто не купался – говорили, что в воду пописал олень. Мама скучала и просилась в город. В день яблочного Спаса, Вадим Сергеевич приехал за семьёй. Ворвался в дом с криком, всех торопя, и вопил, что в обед у него важная встреча. Всегда от него была суматоха и много бесполезного шума.
— Галя-Галя-Галя, быстрее-быстрее-быстрее, — повторял скороговоркой и носился из комнаты в комнату, как сумасшедший.
Ия с тревогой выглядывала в окно, Сашка обещал принести ведро освящённых яблок. Он много рассказывал об этом таинстве, и воображение девочки рисовало дивную сказку. Всё, что было связано с другом, ей казалось не только важным, настоящим, но и чудесным.
Саша стал для неё главным человечком в жизни — эта маленькая девочка любила его больше всех на свете. Она даже не осознавала, что душой он намного ближе, чем родная мама, которая по жизни была какой-то равнодушно-отрешённой, и полностью подчинилась пренеприятнейшему наглому мужику. Да и не могла Ия, не простившись, уехать. Не могла!
Уже высоко поднялось солнце, а Сашки всё не было. Она, как могла, тянула время, но увы … вещи погружены и массивный джип, переваливаясь по бездорожью, уверенно несётся прочь из лета в неизвестность.
Ия хныкала, нервничая, вся обкрутилась, выглядывая в окно и — о, счастье – навстречу идёт Сашка. Согнувшись, слегка заплетаясь ножками от тяжёлой ноши, несёт полное ведро яблок – жёлтых с красными, в полоску, боками, и самыми любимыми Ией – тёмно-бардовыми с вытянутыми мордочками. Непослушные волосы приглажены, белая рубашечка заправлена в новые джинсы. Нарядный, грустная мордашка растянулась в улыбке. Остановился, поставив ведро на землю, … но джип проехал мимо.
Ия, задыхаясь от негодования, закричала: «Остановись, там Сашка! Остановись!»
Вадим Сергеевич не реагировал. Пришёл его час отмстить «гадкому щенку». Ия визжала, пытаясь открыть двери, хватала отчима за плечи – происходящее казалось нереальным.
Сашка, подхватив ведро, торопливо пошёл следом …
— Останови! – не выдержала жена. Машина затормозила. Сашка побежал. Ведро больно било его по ногам, но он упорно, словно преданная побитая собака, продолжал бежать, не давая в поруганной душе разрастаться чувствам жгучей обиды. У него была цель – он обещал эти яблоки девочке.
Ию не выпустили, заблокировав двери машины. Она, заливаясь слезами, била в них ногами, руками, отчим не шевелился – мерзкий напыщенный индюк праздновал свою победу.
Саша уже близко, Ия видит потёртости на джинсах, вспотевшие растрепавшиеся кудри и вдруг мальчишка, споткнувшись, падает, ведро отлетает в сторону и освящённые яблоки в облаке пыли, покатились в разные стороны … Распростёртый на дороге мальчик – уставший и с разбитыми коленками, не понимая, что происходит, захлебнувшись обидой, горько и безутешно плачет.
В лучах спокойного нежного солнца рассыпанные на дороге яблоки — они освящённые, ведь сегодня их праздник. В этот день, рассказывала Сашке бабушка, Ангелы на небесах угощают души детей яблоками, а у него они, никому не нужные, битые, валяются в пыли.
Только сейчас догадался – над ним гнусно насмехались, и нет сил поднять даже голову.
Автомобиль взревел — Вадим Сергеевич нажал на газ. «Нет», — закричала Ия и упала на сиденье, забившись в рыданьях.
Не хватает воздуха, нет сил унять дрожь …
Машина с огромной скоростью несётся по просёлочной дороге. Скоро поворот на трассу и всё …
— Останови, — требует Галина, — ты не человек. Останови!
Теперь у неё случилась истерика и, не контролируя себя, она схватилась за руль, потянулась ногами к педалям. Муж её отталкивает, но именно сейчас из неё выплёскивается вся накопившаяся боль унижений, весь гнев и недовольство, и она неуправляема.
— Уймись, дура, — кричит Вадим Сергеевич, сильно оттолкнув жену ударом локтя в бок, и … это было последнее, что он сказал в этой жизни. Джип на повороте слетел с дороги и врезался в бетонный столб … Если бы он был пристёгнут …
Остальное Ия помнит плохо. Глухой удар, вопли, стоны …
— Я прошу тебя, — сказала мать после похорон, — никогда не вспоминай при мне это лето, дачу и этого мальчика с его яблоками … кому они, нафиг, были нужны!
— Мне, и причём тут Саша, — возмутилась, было, Ия, но лишь прошипела в ответ. У неё пропал голос.
На девочку взвалили ответственность за смерть отчима, горе мамы, и гипертрофированное чувство вины надолго отравило ей жизнь. Она замкнулась, длительный период не разговаривала вовсе. Кричала ночами: снился Сашка, что бежал с ведром яблок за машиной. Она звала его, подолгу плакала, задыхаясь, и снимали эти приступы только яблоками. Ия жадно, не прожёвывая, их ела и живительные соки возвращали её к жизни.
Возможно они олицетворяли для неё главные жизненные ценности: любовь, которую не недодали, дружбу, которую запретили, а может это Ангелы таким образом поддерживали истощённые душевные силы, подкармливая сочными плодами неприкаянную детскую душу.
Вот такая страшная расплата за недолгое детское счастье настигла девочку из-за неумных эгоистичных взрослых. На этом детство её закончилось, но это маленькое лето было больше и значимей для неё, чем вся остальная жизнь.
Вадим Сергеевич оставил неплохое наследство. Лишнее распродав, переехали в Москву, где тётка заменила мать и неприспособленной к жизни Галине, и Ии.
Девочку долго обследовали, подозревая астму, диабет и другие заболевания, возили к целителям, но удивительно быстро расставили всё по местам психологи.
К жизни вернули, но, в итоге, не долечили — тяжёлые недуги свалили тётку и вскоре маму.
Когда Ии исполнилось двадцать лет, она осталась одна и, освободившись от заботы, сразу поехала разыскивать Сашку. Дом его нашла быстро. Были похороны и во дворе толпился народ. Словоохотливые старушки рассказали, что провожают на погост Сашкиного отчима — разбился, сорвавшись с крыши, и что Петров Александр Сергеевич служит в армии и вряд ли приедет проститься, покойный был ещё тем мерзавцем, и немало крови выпил из пасынка.
За богатым домом, до самого леса, тянулся яблоневый сад …
— Так вот откуда были эти чудесные яблоки! Где же ты, Сашка? – думала Ия, — я обязательно тебя найду.
Но жизнь завертелась, закружилась. Поменяла не только квартиру, но и ненавистное имя.
Жила закрыто, много работала, замуж не выходила. На вопрос «Почему», отвечала, что любимого убили и, как видение, перед глазами возникала картина из далёкого прошлого … катятся яблоки в придорожной пыли, и он лежит, словно подстреленный воробышек, на дороге лицом вниз … Не зажила детская рана …
Ведь каждый счастливый день детства выкладывает, словно кирпичиками, фундамент наших грядущих побед, достижений, умений, последовательно строит надёжное и прочное основание нашего будущего. И чем оно прочнее, тем сильнее мы в жизни, крепче и смелее. Тем больше возможностей у нас и шире горизонт.
А если фундамент – это всего лишь осколки одного неполного лета?
***
— Меня Сашкой зовут, а тебя как? – вытягивая Ию из тумана, спросил маленький мальчик.
— Ия.
— Как ослика, — он засмеялся.
— Нет. Ослик – Иа, а я – Ия.
От души расхохотался: «Ну такого я ещё не слышал» …
— Я понимаю, почему ты такая слабенькая – имя у тебя слишком короткое. Имя, как стопа, должно быть длинное прочное. Вот у меня бабка имела маленькую ножку, прямо как у ребёнка, и всё время падала в старости, — рассуждал Сашка, — потому, что опоры не было. И у тебя вместо имени, тоже что-то недоделанное, вот и нет в тебе сил.
Ия переименовала себя в Марину. Может и в нём тоже было маловато букв, но оно казалось ей жизнеутверждающим, звонким и ярким.
***
Долго лежала она и глядела на картину, вспоминая. Давненько у неё не случались «яблочные приступы». «Всё туман виноват, — подумала, — третий день город во мраке».
И так ей захотелось увидеть Сашку, что дышать стало трудно. Не понимая как, вдруг сердцем почувствовала его рядом, словно воочию увидела смешливые, в крапинку, глаза, тепло мягкой крепкой ладони почувствовала.
Во рту пересохло, горячей волной окатило тело.
— Найду, обязательно найду. Чувствую его, рядом он где-то, — забегала по квартире в поисках визитки, что оставил сегодняшний провожатый, — вроде говорил, что следователь, да и человек хороший – не прошёл мимо и до дома довёз. Даже денег не взял. Может, не откажет — поможет найти».
Но куда же она её сунула? Наконец-то нашла.
— Петров Александр Сергеевич – капитан …., — прочитала и пошатнулась , — нет — так не бывает – у нас в стране тысячи Петровых, тем более Александров, но это неспроста – это …, а вдруг …?
Мысли фейерверком. Перед глазами, замедленной съёмкой, мальчик на обочине улыбается …
«Девушка, вам плохо?» — взгляд тот же …
А почему разволновалась, когда подъехало такси? Что он сказал? До боли что-то знакомое. Пытается вспомнить, кажется, он сказал: «Ну, потёпали».
Да, он сказал именно так: «Потёпали» … Это же Сашино выражение.
Нет, этого просто не может быть. Она подгоняет события, но она хочет, чтобы было именно так.
И всё-таки ...
Дрожащей рукой набирает номер.
— Слушаю, — голос приятный, уверенный, — слушаю вас, говорите.
— … Это я – Ия …
Автор: Людмила Колбасова
